Заметив, что отец усмехается в усы, Анне опустилась рядом с ним.

— Ты не сердишься, что оставляю тебя одного?

Шершавая рука лесника коснулась волос дочери:

— Так ведь не на край света ты уедешь… Поживу один…

Решили, что Анне отправится осенью в техникум, а до этого они подыщут для Сурру какую-нибудь старушку, которая будет ухаживать за скотиной, стряпать на хозяина и штопать ему носки.

Рано утром, как только лучи солнца коснулись верхушек деревьев, Анне села на велосипед и уехала.

Приехав со спутниками в Сурру, Реммельгас сразу заметил, что сторожка пуста и тиха, более пуста и тиха, чем когда-либо раньше. Лениво тявкнув раза два, Стрела с Молнией, раскрыв пасти и вывалив розовые языки, снова поплелись в тень. Кирр металась по двору, она тосковала по прохладной воде. Выдра выросла, ее блестящая шерсть потемнела, гибкое тельце вытянулось.

— Какой зверь! — чуть не в десятый раз говорил Нугису Осмус. — Продай. Сколько хочешь?

Нугис покачал головой.

— Кирр не продается.

— Отдам тебе своего Нестора. Пса таких кровей во всем свете не сыщешь.

— Может быть. Но, будь у тебя хоть десять Несторов, я бы не поменялся.

— А что, в Куллиару еще водятся выдры? — полюбопытствовал Осмус.

— Кто их знает, может, и найдется одна-другая…

— Надо бы устроить охоту.

— Пусть живут. Выдра стала такой же редкостью, как куница.

— Бережешь их, будто они твои собственные! — рассердился Осмус, но тотчас же понял, что сказал это зря, и примирительно рассмеялся. — Ладно, ладно, я не всерьез — просто пошутил… Ну что ж, пойдем?

Погода все эти дни то и дело менялась: день-другой шел дождь, а потом так пекло, что дышать было нечем. Парило и сегодня. Воздух над поляной дрожал, небо и солнце затянулись белесой дымкой. На березе редко и лениво куковала кукушка, выкликнет свое «ку-ку» и надолго замолчит… И вокруг такая тишина — ни листок не шевельнется. Лишь пчелы непрерывно жужжат, неутомимо перелетая с цветка на цветок и оставляя за собой сладкий аромат меда и пыльцы.

Осмус уже взмок от ходьбы. Вийльбаум задыхался, но боялся жаловаться. Нугис был замкнут и хмур, лицо его словно окаменело. Реммельгас казался рассеянным и на вопросы Осмуса отвечал невпопад.

Они начали с высоких, как по ранжиру подобранных елей, а кончили подгнившим смешанным лесом у болота. В Сурру они вернулись к вечеру, усталые и измотанные, или, как выразился Осмус, «спекшиеся».

Расстелили на столе карту участков. Осмус и не взглянул на нее, а все расхаживал взад-вперед по просторной кухне. С него хватит: он все проверил, все изучил на месте, все обдумал. Изучать больше нечего, пора открыто высказать свое мнение. И он начал напрямик:

— Ну что ж, как я думал, так и есть, и после обхода могу сказать с полной ответственностью: Куллиаруский лесопункт не согласен с выбором лесосек, выделенных Туликсаареским лесничеством. Причин достаточно: разработка трудна, вывозка невозможна. Выделенных лесосек принять не могу.

— Правильно! — Техник протер пенсне. — Просто безумие забрасывать людей в такую медвежью глушь!

Реммельгас устал. Он сидел на стуле и вяло следил за Кирр. Зверек начал понемногу признавать его. Но слова Осмуса заставили его мигом очнуться. Реммельгасу уже казалось, что упорство сломлено: выпрямление реки, строительство узкоколейки, последние собрания сделали свое дело, несмотря на всю свою досаду, Осмус покорился неизбежному и притих. Лесничий именно так истолковал то, что тот сегодня упорно молчал с самого утра. И тут вдруг — нате, пожалуйста!

— Весьма категорическое заявление…

— Абсолютно категорическое. Разработка леса слишком серьезное дело, чтобы экспериментировать…

Глубоко засунув руки в карманы, Осмус стоял посреди комнаты. Сколько раз он думал об этом разговоре, сколько мечтал, чтобы все произошло именно так: он говорит «нет», и кончено. Было время, когда он в самом деле чувствовал себя разбитым, чувствовал, что из-под ног уходит почва, что все оборачивается против него. Все не ладилось и складывалось в пользу нового лесничего. Но уже Вильде здорово сказал, что один раз верх берет Пийбелехт, а другой раз Вестман.[4] Время начало наконец работать на Осмуса. Но одного этого мало, он и сам не покладал рук… Слава Реммельгаса несколько поблекла, о нем пошли плохие слухи. Надо было ими воспользоваться. Ведь это не шутки: застрелить лося, пригреть фашистского приспешника, забрать в свои руки всю власть. И если кому случалось спросить у Осмуса, что он обо всем этом думает, то заведующий сначала многозначительно поджимал губы, как бы показывая этим, что он не охотник до пустых сплетен, а потом все же говорил: «Мне не по душе роль судьи, но об экскаваторе пока ни слуху, ни духу…»

Да, экскаватора не было. Участники толоки вернулись к своей повседневной работе — либо в лесничестве, либо в колхозе, — а трасса нового русла начала опять потихоньку зарастать ивовым прутьем. Раз нет экскаваторов, из углубления реки ничего не выйдет, разговоры о сплаве бревен останутся болтовней, и требовать вывозки леса с Каарнамяэ, с берегов Кяанис-озера — нереально и просто-напросто преступно. И Осмус повторил:

— Да, это дело слишком серьезное, чтобы экспериментировать.

— Кто же это экспериментирует?

— Вы!

Реммельгас вскочил.

— Опять все сначала. Да некогда нам больше препираться, нужно решать. Туликсаареское лесничество ни на метр не изменит размещения лесосек.

— Ладно, пусть пятая часть наших делянок будет на Каарнамяэ, но от пойменного леса возле Люмату я категорически отказываюсь…

— Да что это за торговля? Мы ведь не на рынке!

Нугис сидел понурый, даже усы его обвисли, а спина согнулась, словно обремененная ношей. Техник Вийльбаум давно уже, требуя внимания, махал карандашом. В конце концов он не выдержал и закричал тоненьким голоском:

— Товарищ Осмус прав, прав на сто процентов. Мы должны считаться с существующей обстановкой, с реальными возможностями. Одно советское учреждение должно поддерживать другое, а не чинить ему препятствия…

«Старая песня, — подумал Реммельгас. — Поет с голоса Осмуса». Настроение у него испортилось, он даже ощутил во рту горечь. Значит, придется начинать все сначала: объяснять, аргументировать, убеждать. Посылать в районный центр, а потом и в министерство документы и разъяснительные записки. Придется спорить, улаживать, выяснять, а где гарантия, что Осмус не возьмет верх? Доводы его не лишены убедительности, особенно, если смотреть со стороны. В министерстве лесной и бумажной промышленности он, вероятно, найдет поддержку и одобрение, кто знает…

Реммельгас уперся локтями в стол. Зеленое золото! Разве случайно народ дал лесу такое прекрасное название? Так надо защищать его, а не падать духом! Нечего поддаваться и плыть по течению. Нет, если нужно, так дойди до самого министра, вытащи его сюда, убеди в своей правоте на месте, прямо в лесу…

— Ну что ж, — сказал он, сворачивая карту, — мы познакомились с лесосеками, но они вам не понравились. Не остается ничего другого, как апеллировать к высшим инстанциям.

— Зачем к высшим? — Осмус развел руками. — Можно ведь уладить все на месте, по-дружески. Нас тут четверо. Пока что имеется два голоса против одного. Послушаем, что скажет Нугис?

— Я? — Лесник вздрогнул. Брови его высоко поднялись, морщины на лбу стали глубокими, словно борозды.

— По сути, твое слово самое важное, ведь ты, так сказать, хозяин Сурру. Ты растил лес, берег его. Вся жизнь твоя в нем — с горем и с радостью. Ты за рубку или против?

В глазах лесника загорелся огонек. «Ловкач этот Осмус, — подумал Реммельгас, — играет на самых чувствительных струнах старика. Уж не мучил бы его, и так ему нелегко. За весь день словечка не проронил». Реммельгас не приставал к леснику с расспросами и разными пустяками, он вполне понимал его настроение. Но Осмус был последователен, он не отпускал жертву.

— Ну, решай же, Михкель, не трусь!