Богиня моей судьбы, посмотрев на моего спутника и меня, громко смеётся.

«Боже мой, это наш ребенок войны». Она тщательно осматривает меня с головы до пят.

«Но мы просили девочку для нашей Пики, чтобы была ей подружка».

Его голос звучит сердито и угрожающе.

Она снова встаёт и заполняет собой комнату.

Она подходит ко мне, отрезая пути к отступлению.

«Сядь там».

Я сажусь на стул у окна, на который она указала.

Снаружи пастбище, пустошь и ветер. Внутри пахнет едой и горелой древесиной.

Мужчина садится с женщиной за стол, и как два заговорщика, начинают говорить на непонятном языке.

«Он хоть ходит в церковь?» Вопрос ясен для моего понимания.

Я сразу отвечаю «да». Это ложь, но в противном случае она вероятно выставила бы меня за дверь. Теперь я должен отдать ей карточку с продовольственными талонами, возможно она станет тогда более снисходительна ко мне. Я обыскиваю карманы: пусто.

Я упрямо продолжаю ощупывать свою одежду: не может быть, чтобы я её потерял?

Мужчина встаёт и пожимает мне руку.

«Они позаботятся о тебе, — говорит он. — Веди себя подобающе».

Опять знакомый человек исчезает из моей жизни: я чувствую себя ненужным балластом, который перебрасывают с места на место.

Дверь грохочет, я слышу, как человек уходит в своих деревянных башмаках.

Пока он уходит, женщина идёт следом продолжает разговор, громко крича о стране.

Затем она замолкает и я слышу стуки на кухне.

Мне кажется, что женщина никогда не вернется обратно.

Наступает тишина. Только тиканье часов, висящих позади, нарушает её.

Когда она возвращается, моё лицо мокро от слёз. Она вытирает фартуком мои щёки, но её молчание теперь дружелюбное и внимательное.

«Ну, мой мальчик, — говорит она и ставит чемодан на стол, — ты устал? Хочешь пить?»

Я отрицательно качаю головой. Она кажется не сердится, что я не девочка, лёд тронулся.

Она открывает мой чемодан.

«Не так много», — говорит она, проверяя его содержимое.

Она вытаскивает и держит моё полотенце в восхищении.

«Красивая штука».

Она держит его перед собой.

«Так много цветов. Это конечно очень дорогая вещь».

Я смотрю на него: это кусочек родного дома.

Она сидит напротив меня у другого окна и чистит картофель.

«Когда все придут домой, мы поедим».

Её глаза пронзают меня насквозь. Слышны только звук ножа, очищающего картофель и тиканье часов.

Время от времени порывы ветра ударяют в окно. Я оглядываюсь на часы: только половина десятого.

Я с любопытством впитываю окружающие меня запахи, звуки и формы.

Пожалуй, даже время отличается: здесь оно идет медленно и вяло.

Кажется, со вчерашнего дня прошла целая вечность.

Я задрёмываю, а когда изумленно просыпаюсь, то вижу, как женщина почистила картофель и укладывает его в кастрюлю. Я решаю бодрствовать, кто знает, что может со мной случится…

На противоположной стене висит небольшая деревянная доска. «Где царит любовь, там Господь командует», написано на ней. Я знаю что такое любовь и что такое командовать. Командовать можно собакой. Иди сюда. Место. Вон.

Господь есть Бог, конечно, но…

«Сколько тебе лет?» — Снова испытующий взгляд.

«Одиннадцать. Я только что перешёл в шестой класс».

«Одиннадцать, как мы и думали. Это хорошо, вы вместе сможете делать домашние задания».

Она выходит из комнаты, и я послушно следую за ней.

Во дворе она наполняет кастрюлю водой и бросает туда картофель.

В пристройке, используемой как кухня, она ставит кастрюлю на плиту.

Она энергично забрасывает дрова в печь и сильно ворошит их. Летят искры.

«Твоя мама готовила на печи?»

Я киваю, боясь, что она может меня выгнать и поэтому решаю соглашаться с ней во всем.

На мгновение я вижу мою маму в летней теплой, светлой кухне, балконная дверь открыта, и я играю снаружи.

Большой круглый зад женщины неуклонно движется в мою сторону, она подметает каменный пол.

Она отталкивает меня твёрдой рукой со своего пути в сторону открытой двери.

Дрожа от холода, я выхожу за ней и смотрю на дамбу, лежащую параллельно горизонту.

Я слышу море: где-то за ним Амстердам.

Когда женщина возвращается в дом, я не решаюсь остаться снаружи и послушно следую следом.

Я сажусь на стул у окна и жду. Тикают часы. Я начинаю дремать и испуганно просыпаюсь, когда слышу у входной двери шум голосов, который вдруг замолкает.

Голос девочки спрашивает: «Он сидит в гостиной?»

Я вижу, как поворачивается дверная ручка.

…Это картофель с мясом. Без овощей. Два больших блюда стоят на столе, во главе которого отец семейства.

Время от времени кто-нибудь молча наполняет свою тарелку, например долговязый парень рядом со мной делает это уже в третий раз.

Я разглядываю сидящих за круглым столом. Кроме меня ещё шестеро детей. Все светловолосы, все крепкого телосложения и молчаливы. Они едят, сгорбившись за столом, будто напряженно работают, и не проявляют никакого интереса ко мне.

Я чувствую себя рядом с ними худым и маленьким, и стараюсь, чтобы мои действия над тарелкой были незначительны и малозаметны. Стараюсь подносить ко рту небольшие куски.

В стратегически благоприятные моменты я стараюсь быстро и незаметно укусить и проглотить. Я осязаю эту вкусную сытную пищу.

Очень скоро я насыщаюсь и начинаю ощущать свинцовую тяжесть в теле и усталость.

Вязкая волна тепла, обжигая, поднимается из желудка вверх. Я цепляюсь пальцами за края стула и думаю о доме…

Всё больше людей наполняют с шумом комнату, среди них только мальчик и девочка примерно моего возраста, да еще одна хромая девочка явно младше меня. Она ковыляет по комнате, опираясь на стол или на стену.

Позже всех пришли старшие дети; большой, узловатый парень, который пожал мне руку и представился «Попке», и громкоголосая девушка с пухлыми грудями под облегающем платьем. Она вошла, громко говоря, но когда увидела незнакомого мальчика, тотчас резко замолчала, словно бы в доме был больной или покойник.

Они рассматривали меня: незнакомый маленький мальчик в их доме, сидящий на неудобном стуле.

После небольшого, неловкого молчания они стали переговариваться друг с другом шёпотом.

Время от времени я слышал их приглушённый смех. Когда я посмотрел в их сторону, одна из девочек рассмеялась и быстро вышла из комнаты.

Так было до тех пор, пока отец командным тоном не сказал: «Прекратите это сейчас же».

Он вошёл в дверь в чёрных носках, в старых, слишком коротких штанах на худом теле.

С небольшой кривоватой усмешкой он доброжелательно меня осмотрел.

«Ты прибыл из города, чтобы увидеть, как мы тут живём, нет? Ну, мальчик, о нас уже известно в Амстердаме? — Он огляделся. — Давайте посмотрим, сможем ли мы все вместе сделать из него человека».

Он похлопал меня по плечу и занял место напротив. Всё шло к новому допросу, и я вжался в глубину моего стула насколько это было возможно, но мужчина наклонился вперед и с мученическим выражением лица растёр сначала одну ногу, а затем другую. Хромая девочка показательно демонстрируя преданность своему отцу, положила руку ему на колено и склонившись к спинке его стула, стала с любопытством меня разглядывать. Было ясно, что это всё демонстрируется для меня.

«Это твой новый приятель, Пики», — сказал отец.

«Обойдешь с ним дом и покажешь ему всё, тогда ему будет не так страшно».

Но между нами всё ещё была пропасть, как между незнакомыми людьми. Я старался не смотреть в сторону девочки и неуверенно глазел на её отца. Я чувствовал, что он был мягким человеком, и что он меня, без особых церемоний, уже принял в семью.