Мой взгляд пересекается с отсутствующим взглядом человека, прислонившегося и опёршегося на серую стену.

Я хочу вернуться, я не хочу уезжать.

Автомобиля пока не видно, возможно еще слишком рано.

Позже, у Дворца я замечаю прямоугольную тень: небольшой грузовик с брезентовым верхом.

Впереди, в кабине, сидит человек и смотрит через грязное лобовое стекло.

«Это автомобиль во Фрисландию, для детей „Фоккера“?»

У человека сонные глаза. Он бормочет что-то, что я не могу разобрать.

Выясняется, что мы попали куда нужно и не ошиблись. Мы идем к заднему борту автомобиля и мой отец поднимает чемодан в кузов.

«Что ты хочешь, остаться снаружи или помочь тебе забраться внутрь?»

Я заглядываю в кузов: как же я смогу туда забраться без помощи?

«Помоги мне влезть».

Железный пол кузова холодит колени.

В углу лежит куча серых одеял, но я не решаюсь взять одно себе.

«Папа…»

Мой отец ушёл вперед и разговаривает с водителем.

«Папа, мне не очень хорошо. Я хочу вернуться с тобой назад, мне будет очень плохо…»

Если бы тут была моя мама, то я бы громко и душераздирающе расплакался и остался бы с ней.

Она бы меня оставила.

«Нужно быть храбрым, мой мальчик».

Мой отец дает мне продовольственную карточку с несколькими талонами на питание.

«Позаботься о ней, её спросят у тебя во Фрисландии. Не потеряй».

Он приподнимается немного над кузовом грузовика и я обхватываю его шею руками.

«Ты позаботишься о себе, да? И пиши».

Я не могу ответить. Моё тело сжимает страх.

Сквозь пелену слёз я вижу, как синий пиджак отца удаляется от грузовика.

Вот он, в последний раз ярко освещенный солнцем, сворачивает за угол.

В путь.

В кабине водитель включает дворники.

«Я собираюсь отойти на время, — говорит он. — Ещё не все подошли».

Стукнула дверь кабины.

Пара воробьев скачет на солнечной стороне улицы.

Я прячусь в дальний угол кузова и кладу чемодан рядом с собой. Подтягиваю колени, слеза падает на ногу и катится вниз.

Я просыпаюсь, когда кто-то толкает меня в плечо.

Рядом со мной садится девочка, с большим усердием пристраивающая свою сумку позади себя.

Она наклоняется ко мне и издает звуки, средние между плачем и смехом.

У неё бантик на голове, съехавший вбок и красный нос, которым она часто-часто шмыгает.

Я сажусь. Добавилось семеро детей.

Они бледные и тихие, никто не разговаривает. Некоторые из них аккуратно одетые, другие довольно потрепанны. Я вижу среди них мальчика с обритой головой. Вшивый король.

От одежды девочки, сидящей рядом со мной, исходит тяжёлый деревенский запах, из-за которого у меня перехватывает дыхание.

На солнце, рядом с автомобилем, женщина в зеленом платке возбужденно разговаривает с водителем.

Город тем временем оживает, мимо машины проходит все больше и больше людей.

Некоторые любопытствующе заглядывают внутрь кузова грузовика.

Чуть дальше стоит военный грузовик и рядом с ней вооруженные немецкие солдаты.

«Слушайте, — женщина в платке обращается к нам, — немцы говорят, что нам разрешат ехать только вечером. Мы ждём ещё нескольких детей. Кто хочет в туалет, тот пусть спустится ко мне».

Девочка, сидящая рядом, встает и выбирается из автомобиля. Я тоже хочу в туалет, но остаюсь в своём углу.

Я ложусь головой на свой чемодан и впадаю в тревожный сон.

Этот автомобиль перестает существовать, окружающие меня дети не существуют, даже я не существую, но я по-прежнему воспринимаю звуки в машине, только они звучат отдаленно, будто бы из другого мира.

Кажется, время остановилось. Сколько мы здесь сидим, три, десять часов или больше, я не знаю.

Подошли ещё несколько детей, теперь грузовик полностью заполнен.

Дети, чемоданы, баулы — всё в хаотическом беспорядке.

Фрейлейн сидит посередине, задрав ноги. Она прикрыла ноги зеленым платком.

Она внимательно оглядывается, пытаясь проконтролировать нас.

Снаружи теперь не так светло. Почти нет людей на улице.

Немецкий автомобиль всё ещё стоит, но солдат рядом с ним нет.

Я поднимаю руку.

«Мне нужно… в туалет».

Фрейлейн молча махнула. Я пробираюсь вперед и перелезаю через задний борт.

Фрейлейн хватает меня за локоть и помогает спуститься вниз.

«Здесь, рядом с автомобилем».

Она указывает мне на проход между автомобилем и стеной.

Меня шатает. Когда я расстёгиваю штаны, я так слаб, что едва успеваю не намочить штаны и руки.

Пока я писаю, меня трясёт озноб. Я издаю громкий стон и мои зубы начинают стучать.

Уже вечер, небо посерело. Дрожа я оглядываюсь через плечо: это ли место, куда утром отец привез меня?

Где мой дом и моя улица? В каком направлении? Как далеко он находится?

Это хрупкий, стеклянный сон, в котором всё исчезает, даже время.

Я оборачиваюсь. Водитель смотрит в окно, как я писаю.

Я рысью несусь обратно. На стене и на тротуаре остается тёмное пятно, как знак, ориентир для тех, кто может искать меня.

Я снова залезаю в кузов и пробираюсь в свой угол. Каждый ребенок словно обособленный остров, который окружает враждебный океан: никто ни с кем не общается.

Напротив себя я вижу знакомое лицо. Это мальчик, который все это время сидел почти целиком зарывшись в своё пальто.

Он смеётся и я неуверенно улыбаюсь в ответ.

«Ян», — говорю я.

Как это возможно, чтобы Ян оказался в этом грузовике? Ян Хогесворт, мальчик с моей улицы, из дома напротив.

Ян поднимается. «Иди ко мне, — шипит он и отодвигается в сторону. — Тут полно места».

Чёрта с два я оставлю свой чемодан.

Ян пробирается ко мне и втискивается между мной и девочкой.

Мне сразу же становится хорошо и я расслабляюсь. Наши ноги прислонены друг к дружке и Ян толкает меня рукой в колено.

«Трусишка».

Он поворачивается к девчонке с бантом.

«Как тебя зовут? — лихо спрашивает он. — Это Йерун, а я Ян. Ты тоже едешь во Фрисландию?»

Она отворачивается от него с враждебным видом.

«Я живу здесь недалеко», — говорит она поспешно. — «На Блоедстраат[1]. Меня зовут Грета».

Она начинает плакать, сначала тихо, затем все громче и громче.

Фрейлейн оборачивается, смотрит сердито.

«Потише там».

«Она воняет, как лошадь, — заявляет Ян, — как кусок дерьма, терпеть этого не могу».

Нехотя я заставляю себя вжаться немного поглубже в угол.

Я чувствую, что Ян склоняется ближе ко мне, он громко дышит. Я снова засыпаю.

Я вижу сквозь ресницы пролетающие надо мной деревья, ясно видные сквозь прореху в брезенте.

Значит, мы уже тронулись в путь. Дорога убегает и скрывается позади в тоннеле из растущих вдоль неё деревьев.

«Мы почти в Хорне[2], — слышится шепот Фрейлейн, — но в конце дамбы мы должны будем ждать, пока совсем не стемнеет».

Она смотрит на свои часы.

«Восемь тридцать».

Я думаю о моей матери, где она может быть? Как знать, если бы она была дома, может мне не пришлось бы уезжать.

Три дня назад они уехали вместе с ее сестрой на велосипедах.

«Мы собираемся в польдеры[3], — сказала она, — добывать картофель у фермеров. Возможно нам повезет и мы достанем даже муку и молоко».

С нашего балкона я наблюдал за ними, как они уходили по дороге и вели велосипеды с пустыми корзинами, висящими на рулях.

Когда она подняла голову и помахала рукой, я не ответил: я был тогда зол на неё…

Когда она вернется, меня не будет и она найдет только папу и Бобби.

Лучше бы она не уезжала, а теперь слишком поздно.

Может быть она здесь, в этих польдерах, куда мы едем?

Если сесть у заднего борта кузова, то я могу лучше видеть дорогу. Кто знает, может я внезапно увижу маму.