Что она будет делать, когда узнает, что я уехал? Напишет ли мне?

Но письмо может не дойти до Фрисландии.

Автомобиль резко останавливается. Я заваливаюсь на Яна, мой чемодан опрокидывается на нас.

«Немцы».

Я услышал, как кто-то говорит это.

Снаружи зазвучали голоса, сразу же после этого откинулся задний борт.

За ним оказался солдат, жёлтый свет отражается на его каске. Он вооружен.

Сзади подошли человек в шляпе и наш водитель, засунувший руки в карманы брюк.

Фрейлейн пробирается через кузов и спускается к немцам с документами.

Это похоже на тайный заговор и напоминает наши игры в войну по вечерам в кустах вдоль канала.

«Слушайте, дети. Все сядьте рядом со своим багажом».

Солдат с винтовкой поднимается в кузов и начинает его осматривать.

Он двигает назад-вперед пару чемоданов и два мальчика вынуждены встать.

Когда они снова садятся, он треплет их по щеке. Все замирают в ожидании неприятностей. Осмотрев кузов, солдат спрыгивает на землю и машет рукой.

«Gute Reise».

«Он пожелал нам счастливого пути, — говорит Фрейлейн, — он помахал нам».

Грета рядом с нами начинает подавленно хихикать.

Солдат, появившийся из темноты, освещает фонарём кузов грузовика. Его луч ощупывает все уголки.

Затем фонарь внезапно тухнет и всё погружается в темноту.

Вдруг все начинают одновременно говорить.

«Почему он это сделал? Что он хотел от вас? Неужели он хотел вас избить?»

Мы все заинтригованы, особенно насчет тех двух парнишек, они наши герои.

«Мы должны сдвинуть багаж для того, чтобы освободить пространство посреди кузова, тогда мы сможем расстелить одеяла и лечь спать», — говорит нам Фрейлейн.

Все укладываются близко друг к дружке, словно спички в коробке.

Мы с Яном лежим лицом к лицу, я ощущаю его дыхание. Всё сразу становится тайным и захватывающим.

Мы смотрим друг на дружку и я чувствую пинок под одеялом. Ян ухмыляется. Он отворачивается. Тишина. Я вижу подошедших к борту автомобиля людей. Они заглядывают внутрь, двигаясь плавно и тихо.

«Кто здесь главный? — шепчет голос. — Мы идём в Амстердам. Одному мальчику стало плохо, он лежит впереди, в траве. Может ли он поехать с вами?»

Все хранят молчание. Фрейлейн тоже спит или только делает вид?

Я стараюсь определить сколько людей подошло и мне не это удаётся. Моя мама, она вполне может быть среди них.

«Пожалуйста, мы очень спешим. Кто это может решить?»

«Мы едем в противоположном направлении. Этот автомобиль везёт детей во Фрисландию».

Голос Фрейлейн звучит приглушённо, будто бы через ткань.

«Уходите, это слишком опасно».

Кто-то начинает тихонечко хныкать. Потом все погружаются в сон.

Я не сплю — моё сердце стучит. Слышатся шаги и немецкая речь.

Незнакомцы уходят в темноту, мне слышно, как поспешно они это делают.

Автомобиль трогается.

«Теперь мы едем к концу дамбы, — прошептала Фрейлейн. — Если бы самолёты нас увидели, то нам бы пришёл конец».

Ян придвигается ко мне ближе, обнимает меня рукой, упирается в мою ногу коленом.

Вдруг его рука спускается и залазит мне между ног.

«Ты дрочишь иногда?» — шепчет он мне на ухо.

Я рывком поднимаю голову. Фрейлейн тоже лежит, я вижу вокруг только серые холмики одеял.

Из противоположного угла кузова доносится приглушённый плач. Рука между моих ног ослабла.

«Ты знаешь, сколько времени мы там пробудем? Мы должны держаться вместе, слышишь меня? Эй, ты слышишь? Мы не можем быть порознь».

Хочу, чтобы Ян замолчал.

«Спите в конце концов», — шипит голос Фрейлейн.

Я хватаю руку Яна и притягиваю к своей груди. Время от времени грузовик попадает в выбоину, и моя голова ударяется о жёсткий пол кузова. Рука Яна даёт мне чувство защищенности.

Я слушаю звук шин, шуршащих по дороге.

Мы еле удерживаемся, когда грузовик влетает на ходу в большую колдобину и несколько чемоданов и баулов перелетают через борт и падают на асфальт.

Слышится плач, многие дети ошеломлены случившимся. Стучим по кабине, но автомобиль продолжает двигаться дальше.

Снаружи машины глухая темнота. Фрейлейн высовывается наружу, незакреплённый кусок брезента хлопает на ветру.

«Может быть, это мой чемодан, — думаю я. — Нет больше нижнего белья, ни полотенца, ни носков. Где мои талоны?»

Я нащупываю их в кармане штанов. Рука Яна ускользает.

Буду держать руку в кармане на талонах, чтобы не потерять их.

Грузовик движется по дамбе, освещая путь приглушённым светом.

Слышится шум моря. Появляется чайка, белым пятном во мраке, и вскоре вновь исчезает в темноте.

Автомобиль, словно крот по норе, ползёт в ночи.

Дети спят, как звери в клетке. Их тела сотрясаются каждый раз, когда машина попадает в ухаб на дороге.

Только Фрейлейн бодрствует. Она смотрит через задний борт на дорогу.

Ранним туманным утром с помятыми, изможденными лицами мы сгрудились в кучу у грузовика. Двое здоровых мужчин помогли нам спуститься из кузова и теперь мы чего-то ожидаем.

Ян сел на чемодан. Он смотрит вниз и зевает всё больше и больше. Никто не произносит ни слова. Фрейлейн с водителем стоят слева от грузовика. Что они обсуждают? Мы стоим на перекрёстке трех дорог. Вдоль двух из них тянется деревня: небольшие дома, сады, церковь. Не видно ни одного человека, все ещё спят.

Третья дорога теряется во влажных лугах, где в предрассветном тумане видны коровы, торчащие как чёрно-белые камни среди серых вод реки.

Неужели это и есть Фрисландия? Не может этого быть.

«Фрисландия является одной из северных провинций Нидерландов», — это я узнал в школе.

Я представлял себе Северный полюс, Исландию, Фрисландию совершенно одинаково. Это был холодный таинственный мир айсбергов и полярных сияний, неизвестных мне замороженных земель.

Здесь же был точно такой же вид, как и в окрестностях Амстердама, куда мы с отцом и мамой ездили на велосипедах в праздники: зелёные деревья, деревенская улица с прижавшимися друг к дружке домами — ничего, абсолютно ничего, чтобы было бы похоже на моё представление о Фрисландии.

Но может быть только остановка на нашем пути к месту назначения.

Из маленького тёмного здания с остроконечными фронтонами, втиснутого между церковью и складом, вышли несколько человек, сельских жителей, в деревянных башмаках и пошли к нам.

Они разговаривали вполголоса и шли медленными, вялыми шагами.

Не дойдя до нас, они остановились и принялись махать нам руками, чтобы мы подошли.

Внутри здания стоит сырой и затхлый запах, как будто никто давно сюда не заходил.

Мы робко толкаемся, а затем рассаживаемся на узких деревянных скамейках, стоящих вдоль стен.

Стены голые и высокие. У одной стены шкаф с книгами в синих обложках и сложенной одеждой, две стены прикрыты шифером.

На шкафу таинственные буквы и цифры: PS.112:4 V. 8 + 9.

Интересно, что общего у них с нами. Может быть это какие символы, которые напишут на наших карточках, чтобы следить за нами.

Высоко в стене есть небольшое окошко с чугунной решёткой, через которое и проникает тусклый утренний свет. Обернувшись, я оглядываю кривой ряд спин сбоку от меня.

Постоянно слышится шарканье ног и хриплый кашель. Ян сидит поодаль, он не двигается, но его глаза следят за Фрейлейн, которая чрезмерно усердствует, беспокоясь о багаже.

Она толкается то тут, то там, делает заметки на листе бумажки, отмечая сколько багажа и кому он принадлежит.

Иногда она начинает задумчиво грызть карандаш. «Они распределяют нас, — думаю я. — Я должен им сказать, что Ян и я должны быть вместе, что нас нельзя разлучать».

«Кто проголодался — может подкрепиться».

Она показывает на стол, на котором рядом с жестяным чайником видна горка бутербродов на кухонном полотенце.