Когда я уже стою на дамбе, он всё ещё сидит; я хочу крикнуть, но моё горло издает только каркающий звук.

Остаток дня бесконечен. После обеда мы идём с Хейтом к лодке и помогаем ему вычерпывать воду из корпуса. Монотонное вытряхивание наполненной жестяной банки происходит механически; равномерным движением я зачерпываю банкой и внимательно вслушиваюсь в глухой всплеск за бортом лодки, раз за разом, сначала Мейнт, затем я, и так до бесконечности. Мейнт что-то говорит мне, и Хейт указывает на что-то — я делаю вид, будто слушаю. Они ничего не должны заметить, я не должен дать им даже самого незначительного повода для подозрений. Делать вид, что всё в полном порядке. Я разговариваю, ем, двигаюсь, черпаю совком воду в лодке, отвечаю Хейту и строю рожи Мейнту, всё как всегда…

Но после всего этого, я упрямо поднимаюсь на дамбу и смотрю на море. Тучи чаек белеют на фоне становящегося серым неба, очень отчётливо я слышу их далёкие крики. Напряжённо я вглядываюсь вдаль: там был он, там лежали мы…

«Эй, помоги мне, — говорит Диет и суёт мне в руку доску для резки хлеба, — смотри, не засни». Ужин позади, я помогаю ей убирать.

«Ты определённо вчера познакомился на празднике с симпатичной девчонкой. Это видно по кончику твоего носа».

Это звучит как обвинение. Я играю негодование: я и любовь?

«Не отрицай этого, тут нет ничего постыдного».

Она обвивает руки вокруг меня и повернув голову в сторону двери, кричит, смеясь:

«У Йеруна появилась подружка, парни, у него дама из Фризии».

Я нахожу в траве камешек и возвращаюсь в гавань. Солнце заходит и проглядывает сквозь гряду облаков. На серые стены сарая падают красноватые блики, словно его окрашивает огонь. Я присаживаюсь рядом со своим тайником и зарываю камешек в песок. Он красивый, с зелёными и оранжевыми прожилками. Горизонт — яркая линия, за которой скрывается Амстердам.

Придёт ли письмо? Дойдет ли оно до меня?

Тот самый дом. Скрывающийся среди деревьев в конце заросшей дороги. Я сразу узнаю его, мы здесь однажды были.

Двигатель глохнет. Солдат осторожно выходит и идет через сад к маленькому зданию, за углом которого исчезает. Вскоре он спешно возвращается, хрустя ногами на гравийной дорожке.

«Quick».

Он хватает меня за руку и нетерпеливо тянет к двери. В тени у дома прохладно, в отличии от жары в автомобиле.

Я делаю глубокий вдох, громко звучит крик птицы, эхом повторяясь среди деревьев.

Прежде, чем сунуть ключ в замочную скважину, солдат вслушивается и оглядывается пару раз в направлении дороги. Мы словно воры у покинутого дома. Поворот ключа в замке, в самый напряжённый момент, раздаётся необычайно громко в тишине.

«Нас услышат, — думаю я, — и кто-то придёт».

Он вталкивает меня в дом и сразу же закрывает за нами дверь. Внутри запах сырой древесины, приглушённый свет льётся из окон.

Мы неподвижно стоим и вслушиваемся, я ощущаю его руку, касающуюся моей щеки. Когда я на него смотрю, то он ободряюще кивает, но я вижу, как он насторожён.

Мейнт во второй половине дня не идёт в школу, так как должен помочь Хёйту с лодкой, и Мем удивляется, когда узнаёт, что я тоже хочу помогать.

«Хейт сможет тебя многому научить, — говорит она тогда, — многим вещам вне школы, которые в дальнейшем будут тебе очень полезны».

По дороге в Вамс я сознательно даю Янси обогнать себя и притаскиваюсь в деревню последним, вероятно слишком запоздав, занятия в школе уже должны были начаться. Я бросаю быстрый взгляд вдоль деревенской улицы: есть там кто-нибудь или все уже в школе?

Убедившись, что никого нет, я спокойно могу продумать свой план. Я надеюсь, что найду следы солдата, его автомобиль, хоть что-нибудь.

Замечаю, что веду себя странно — останавливаюсь, оглядываюсь по сторонам: почему я веду себя так глупо, нужно просто делать вид, что совершенно спокойно иду в школу. Неожиданно я слышу голос, грубо выкрикивающий моё имя, а следом короткий свист. Внезапно, я начинаю сомневаться, нужно ли мне спешить или же остановиться и осмотреться, и пока я раздумываю, задаюсь вопросом: этот голос, который я так надеялся, так хотел услышать, а теперь я втягиваю голову в плечи и готов сбежать от него.

«Jerome, — это Волт и он машет мне, — come on»[40].

Он стоит у воскресной школы и собирается подойти ко мне. Мы идём по улице за деревню. Но мне же нужно в школу…

«Sit down».

Поспешно он толкает меня в траву у обочины.

«Wait»[41].

Я, пригибаясь, скатываюсь ближе к канаве, где трава повыше, и наблюдаю, как он идёт по дороге назад, в деревню, и за поворотом скрывается из вида. Я бы мог сейчас вернуться в школу, сказать там, что я опоздал из-за больной ноги, но я не двигаюсь.

Волнение шумом отдаётся в моих ушах. Если я вернусь и попадусь в его руки, то он увидит, что я не повинуюсь ему — вероятно, что он прикажет мне бросить школу или же приведет в класс и покажет пальцем на меня, чтобы все всё узнали.

Застывшее время кажется вечностью, я уже раз пять смог бы сбегать к школе. Моё волнение возрастает: может он вообще не вернётся.

Но вот в деревне слышен звук автомобиля, его успокоительный гул приближается ко мне. Вскоре он показывается и подъезжает прямо ко мне. Распахивается дверь, но Волт не выходит, а слышится только его окрик, резкий и нетерпеливый. Как только я оказываюсь внутри, он жмёт на газ и мы с рёвом несёмся по дороге. За рулём он хватает мою руку; в тепле его кармана я нащупываю коробочку, ключи, несколько монет.

Я не различаю ничего снаружи, мы едем быстро и это пугает меня. Я держу свою руку на твёрдом предмете, который иногда мятежно шевелится.

Я пять раз мог бы вернуться в школу…

Волт ходит и распахивает двери. Я слышу, как он раздвигает шторы. В одном углу комнаты стоит стол с ящиками на одну сторону, под окном — потёртый коричневый диван, ещё есть круглый столик и два деревянных стула с причудливо изогнутыми спинками. Вот и вся обстановка, находящаяся перед моим лицом. Я чувствую как он нежно сзади прижимается ко мне губами и отворачиваю голову. Когда я иду к двери, он хватает и возвращает меня.

«Is o’kay, Jerome. O’kay»[42].

Мы падаем на матрас, его тело враждебно и причинят мне боль, продолжая давление; я вырываюсь, толкаясь взад-вперед и отбиваясь — неравная борьба, болезненные ощущения под толчками, дерганьем, и шёпот среди тяжёлого дыхания.

Он, стоя на коленях, перекатывает меня к себе, переворачивая на живот и облизывает моё тело, как животное. Затем, неожиданно, он прекращает борьбу, поднимает угол матрас вверх и шарит там рукой. Металлическая крышка падает на пол, я приподнимаюсь и оглядываюсь. Пока он пальцами втирает что-то прохладное и скользкое между моих ягодиц, он говорит непонятные слова мягким, умоляющим голосом, ласкает и обнимает меня, гладя меня нежно, но его руки по-прежнему цепко держат меня. Упёршись лбом в матрас, я отдаюсь ему, толчок и его штука входит в меня.

«Baby».

Это звучит словно смех, отдаваясь теплом и хрипом в моём ухе: «Give me a kiss».

Он склоняет мою голову набок и его зубы нетерпеливо клацают об мои. Я вскрикиваю от боли.

«Is o’kay, is good. No problem»[43].

Его язык ненасытно движется между моих губ, его размер медленно перекрывает моё дыхание. Я пробую глотать слюну, но его втиснутый язык оставляет эти попытки безуспешными. Я впиваюсь в матрас ногтями.

В соседней комнате шумит подтекающий кран, периодически неуклонно падают капли, не обращая внимание на то, что происходит рядом.