Сделал за предыдущие четыре года Денисов немало, было чем похвалиться. Но ему было почему-то неловко рассказывать пытливым пенсионерам, как он работал в комиссии по местному самоуправлению и чем, собственно, эта комиссия управляла; как и за что он голосовал на заседаниях думы, но главное, как он благоустраивал свой округ, как помогал страждущим — кому путевку достал в детский сад, кому справку нужную добыл, кого в больничку устроил. Обычное дело. Работал он всегда старательно, ничьей просьбы не оставлял без внимания, но напоминать о добрых делах ему почему-то казалось неприличным. Он сразу вспоминал знаменитую гаршинскую лягушку, кричавшую: это я! Я!
А выступать было тяжело, слушали недобро, недоверчиво. Виной тому было решение областного правительства неожиданно начать монетизацию льгот на городском транспорте. Пенсионеры, привыкшие ездить вольно, никак не могли взять в толк, почему сейчас им нужно за проезд платить. Областные и федеральные льготники получили какие-то небольшие деньги к пенсиям, а городские остались ни с чем. А половина избирателей в округе Денисова были пенсионерами. Вообще, вся эта государственная фантазия явно была несправедливой, и люди хотели спросить за нее. И спросить было удобнее всего с депутата, который к тому же еще и сам ходит по дворам.
Денисов прекрасно знал, что вся эта интрига с немедленной монетизацией, с которой можно было и подождать, была затеяна перед выборами в городскую думу специально: губернатор просто хотел опустить главную партию, региональным руководителем которой был его дружбан — того как раз накануне сняли с должности. Во всей этой истории было много личного и совсем чуть-чуть бизнеса. Ясен пень, после такого демарша главная партия на выборах провалится, а строго спросят за это с нового секретаря. Тут-то губернатор и намекнет, что не надо было ничего менять, тогда и результаты были бы другими. И получит вполне приличный политический навар.
А конкуренты возликовали! Они обвиняли власть в равнодушии к простому народу, обещая в случае избрания, разумеется, и денег в виде прибавки к пенсиям, и немедленный ремонт ветхих домов, и решительное отстаивание прав неимущих, а депутат Денисов только и мог обещать, что продолжит работать честно, чем явно расстраивал избирателей, готовых любые немыслимые обещания принять. Кроме вот таких нелепых и никудышных. Но Денисов решил: гори все оно синим пламенем, а врать он не станет, и разговаривать с людьми будет открыто и предельно откровенно. Как в своей газете. Но серьезной фактуры придется в разговорах с людьми добавить, подумал он дерзко.
Денисов решительно откинул одеяло, поелозил босыми ногами по мягкому ковру и потихоньку побрел на кухню. За ним потянулись Муська с Муркой, как всегда, виясь между ног и сильно волнуясь. Завтрак — святое дело! Петр Степанович щелкнул выключателем, и грязный свет из-под желтого покрытого пылью абажура заполнил кухоньку. Зажег газ и минутку понежился в тепле, волной потянувшем от конфорки, потом выудил из кухонного стола лиловую банку кошачьих консервов, щелкнул крышкой и вывалил отвратительно пахнущее месиво в пластиковую плошку. Кошки взволновались еще пуще и дружно кинулись к корму. Наркоманки, проворчал Денисов и сменил им воду в блюдце. Достал банку с молотым кофе, изрядно сыпанул в турку, бросил три ложки сахара и залил все это дело водой из чайника. Размешав смесь, поставил турку на огонь.
Этот ритуал повторялся ежедневно уже много лет. Кофе тонкого помола одного и того же сорта из золоченой пачки, все та же габровская джезвейка, которую Петр Степанович упрямо называл туркой, та же керамическая кофейная чашка, единственная оставшаяся от сервиза (и оттого дорогая его сердцу), жадно подрагивающие кошки… Впрочем, кошки менялись: умирали от неведомых болезней, падали с балкона и разбивались насмерть об асфальт двора, но предусмотрительный Денисов всегда оставлял себе от очередной плодовитой кошки котеночка — непременно трехцветного, ибо свято верил, что трехцветная кошка к богатству. Вот и сейчас у него жили матерая Муська, словно сшитая из разных лоскутов — на манер чудовища Франкенштейна, и ее дочка — игривая полосатая Мурка. И тоже причудливо раскрашенная природой в три цвета. Однако богатства Денисову почему-то до сих пор не привалило. Жил он не бедно — на еду хватало. И даже оставались деньги на книги, которые уже некуда было ставить в маленькой однокомнатной квартире.
Книги Денисов покупал скорее по инерции, нежели по надобности. Редко он получал удовольствие от новых книг, больше перечитывал старые собрания сочинений, купленные еще отцом. Были среди них и недорогие издания русских классиков, в которых всегда Денисов находил утешение. Но все-таки привычно ходил в книжный магазин Петр Степанович, как и в продуктовый, и сначала ругался сквозь зубы, разглядывая глянцевые обложки, потом помаленьку привыкал к невиданному книжному изобилию и вдруг находил записки Антонио Пигафетты или дневники Христофора Колумба, совершенно роскошно изданные, и покупал их, даже не глядя на ценник.
Денисов через ситечко нацедил в чашку густой кофе, сел на табуреточку и закурил.
Победой на прошлых выборах, и в этом Петр Степанович был абсолютно убежден, он был обязан своей газете. Городская газета «Новые времена» — это вам не жалкий горчичный листок! Где, в каком издании позволяли себе ругать городскую власть? Удивительные наступили времена, неожиданные, роскошные. Пиши что хочешь. У Денисова работали первоклассные журналисты — настоящие разгребатели грязи, и сам он в каждый номер писал забойную колонку. Не чистят от снега улицы — ударим, как говорится, по разгильдяйству и бездорожью! Рубят вековые липы в парке, расчищая место под строительство пышного затейливого дома для богатеев — вилы в бок! Объявилась страшная лиходейка-коррупция — всех взяточников на веревочку! Невзирая на лица. Ну, конечно, не обо всем и не обо всех можно было писать, что уж тут говорить. Владелец газеты олигарх Савлов; иногда вызывал к себе, душевно разговаривал и незаметно обозначал запретные зоны. Вот этого лучше не трогать — он товарищ мой, а вот с этим у нас бизнес общий, а этот… Этот нам пригодится, ты его пока оставь. Мэра можно. И пожестче. Вот так вот! И показывал жестами, как нужно мэра. С мэром Савлов тогда был в ссоре. Он тогда больше с губернатором дружил.
Денисову мэр тоже почему-то не нравился. Наверно, потому, что тот находился в другом лагере, так сказать, принадлежал к другому клану. Ведь если есть в городе какие-нибудь Капулетти, то непременно должны быть и свои Монтекки. И он мэра не жалел: писал о нем хлестко и смешно, что напрочь выводило из себя городского начальника. Чего стоило одно только предложение Денисова поставить на главной площади памятник мэру. Нет, не вот конкретно нынешнему мэру, а вообще мэру. А голову сделать съемную. Пришел новый градоначальник — навинтили новую голову. А старую торжественно подарили отбывшему честно свой срок — пусть, дескать, в своем саду поставит. На память о славных днях. Мэр тогда рассердился не на шутку и пообещал самому Денисову оторвать башку, что, впрочем, ничуть главного редактора не испугало, но самомнения явно прибавило. Савлов веселился, обещал прибавить Денисову жалованья. И воодушевленный Петр Степанович продолжал писать в газету уж и вовсе что-то несусветное — то про войну гвельфов и гибеллинов в городе, а то очерк из жизни глистов, недвусмысленно грызя ноготь в сторону городских чиновников. Он вдруг понял, что всевластные начальники не боятся никого и ничего, кроме смеха и обвинения в отсутствии вкуса. И веселил всю округу, и веселился сам, сочиняя очередной скетч. Но, справедливости ради надо признать, что некоторые незамысловатые историйки были написаны все-таки по делу и уж вовсе не напоминали о глуповатом Задорнове или елейно-ядовитом Шендеровиче, а отсылали скорее к прямолинейному и высокомерному Невзорову. И это еще больше раздражало мэра, который не только мог оценить уровень информированности писаки, но и цену сатире и юмору знал. Даже как-то признался на пресс-конференции, что его любимая книга — «Золотой теленок». Денисов немедленно зло пошутил, что непонятно только, кто любимый герой у мэра — прохиндей Бендер или жулик Корейко.
