Внезапно ее охватило сомнение. Может быть, она к нему несправедлива? В конце концов, за все время работы у «Долки и Уильямс» Джефф не допускал серьезных просчетов. Однако и ничего выдающегося он тоже не совершил, просто слонялся по объектам, вот и все. Он вечно совал свой нос в ее проекты, и Карен знала, что он ее подсиживает.

В полдень она выглянула на улицу. Сосны, росшие у входа в офис, по-прежнему скрывала пелена дождя. После ее злополучной прогулки по склонам погода испортилась впервые. Карен вздрогнула: если бы Роуэн не знал наизусть все тропинки в лесу…

Усиливавшийся ветер раскачивал маленький вагончик. Карен потянула за дверную ручку, и очередной порыв чуть не вырвал ее из рук. Она захлопнула дверь. Эти внезапные грозы чуть не стали причиной ее гибели.

В желудке у нее давно урчало, но Карен предпочитала подождать, пока небо не прояснится. Если она не появлялась в столовой к обеду, Торни обычно оставлял ей что-нибудь перекусить.

Она вернулась на свой табурет и продолжила набрасывать эскиз настила. Алмазная пластина полностью соответствует требованиям проекта и обеспечит отсутствие скольжения, на котором особенно настаивал Роуэн. Внеся ее в список, Карен попыталась сконцентрироваться на своем чертеже, но завывание ветра и стук дождевых капель мешали ей сосредоточиться. Внезапно она поймала себя на том, что думает о совершенно посторонних вещах.

Внешняя холодность Роуэна была только вывеской, за которой скрывался совсем другой человек. Может быть, надменные манеры были для него всего лишь средством замаскировать свою ранимость, в равной мере свойственную им обоим?

Карен чувствовала, что под бравадой таится скрытая боль. Это интриговало ее и влекло к нему, как мотылька на свет. Что произошло в его жизни? Вероятно, это из-за своей бывшей жены он запретил женщинам доступ на участок. Неудивительно, что он так возражал против ее приезда.

А теперь их отношения окончательно накалились из-за возникшего взаимного влечения. Карен снова вспомнила обжигающее прикосновение его ладоней, и ее грудь затрепетала, как тогда, в пещере, когда его руки умело ласкали ее, пробуждая в ней желание. А уж вчера…

Карандаш выпал у нее из рук и укатился в поддон. Как она негодовала из-за его холодности и безразличия, но теперь, когда ей приоткрылась его истинная сущность, Карен готова была обо всем забыть.

Что же ей теперь делать? Как она может спать, зная, что их разделяет только тонкая фанерная перегородка? Однако эту преграду нельзя сравнить с той баррикадой, которую он воздвиг вокруг своего сердца. Нет у нее никаких шансов на то, что между ними может что-нибудь произойти.

В пять часов Карен отказалась от безуспешных попыток сосредоточиться на работе, навела порядок на доске и накинула желтый дождевик с капюшоном. Пробегая через полянку, она заметила, что красный «ягуар» Роуэна стоит на своем обычном месте под деревьями.

Роуэн вернулся.

Зайдя к себе в комнату, она вытерла лицо, слегка оттенила щеки румянами и, натянув толстый, кремового цвета, свитер, провела расческой по густым волосам. Затем, спохватившись, бросилась в ванную и подкрасила свои и без того розовые губы.

В общем вагончике царила суета. Топая по ступенькам, мужчины собирались к ужину, за которым Роуэн раздавал письма и конверты с зарплатой. Джефф Эллис восседал во главе стола и выглядел постаревшим лет на десять. Под глазами темнели черные круги, а на носу и на ввалившихся щеках виднелись красные прожилки. Увидев Карен, он кивнул ей в знак приветствия.

Роуэн сунул ей серый конверт.

— Почта из дома? — вежливо поинтересовался он.

Конверт был надписан четким почерком Афины. Кивнув, Карен покосилась на Джеффа. Он выглядел просто ужасно, Карен не ожидала, что смерть жены окажется для него такой утратой.

Джефф вытряхнул из смятой пачки сигарету и прикурил ее от окурка, который держал в руке, и, волоча ноги, подошел к Карен.

— Карен, — запинаясь произнес он, после чего привлек ее к себе и ткнулся ей в щеку влажными губами. От него за версту разило виски.

Отстранившись, Карен почувствовала, как в ней снова пробуждается неприязнь.

— Привет, Джефф.

— Мне сказали, что мы будем работать вместе. — Джефф выдохнул вверх струю дыма. — Совсем как в старые добрые времена.

«Вот уж чего не сказала бы», — подумала она, хмуро покосившись на его сигарету.

— Не будешь ли ты любезен держать ее от меня подальше? На участке не разрешено курить.

Его лицо скривилось.

— Вот чертовщина! Ладно, договорились. — Подвинув к себе кружку с недопитым чаем, он бросил в нее окурок.

Роуэн поманил Карен к себе.

— Вы могли бы проявить к нему хоть немного участия. Он переживает нелегкий период, — сквозь зубы процедил он.

Заметив, как потемнело его лицо, Карен настороженно улыбнулась.

— Я очень сочувствую его утрате, — спокойно возразила она, — чего не могу сказать о его привычках или тенденции присваивать мои заслуги.

Роуэн плотно сжал губы.

— Вы ведете себя по-детски.

— А вы — надменно, как всегда. — Она развернулась и, отойдя к столу, уселась на стул, который занял для нее Деррик.

Роуэн бросил на нее суровый взгляд и сел напротив, рядом с Джеффом.

После ужина Карен приняла приглашение Деррика сыграть с ним партию в шахматы, а Роуэн повел Джеффа устраиваться на новом месте.

Прошел час. Слон Карен только что захватил пешку, охраняющую короля Деррика, и она с ликованием наблюдала за тем, как ее противник вертит в руках оставшегося у него коня, не замечая, что его фланг остался без прикрытия.

Вернулся Роуэн. Пройдя на кухню, он вернулся с бокалом пива и мельком взглянул на доску.

— Ты поступишь разумно, если уберешь отсюда своего короля, — заметил он, обращаясь к Деррику, и исподтишка покосился на Карен.

Залившись румянцем, Деррик отодвинул вырезанную из тикового дерева фигурку в безопасное место. Карен стиснула губы, сосредоточенно уставилась на доску и, перестроив свою стратегию, загнала злополучного короля в угол двумя ходами позднее.

— Переиграем? — спросил Деррик, с надеждой вскинув на нее карие глаза.

— Завтра рано вставать, в другой раз. — Она встала и пожелала Деррику спокойной ночи, после чего наградила Роуэна решительным взглядом и шмыгнула за дверь.

На следующее утро Карен встала еще до рассвета. Натянув зеленые вельветовые брюки и теплый вязаный свитер цвета слоновой кости, она торопливо зашагала к столовой, чувствуя, как щеки обжигает морозный воздух. На кухне никого не было. Карен вскипятила чайник и, зачерпнув из банки растворимого кофе, заварила его кипятком и вышла на улицу. Неторопливо отхлебывая из кружки, она подошла к самому краю обрыва.

Земля еще не просохла после вчерашнего дождя, но воздух был свежим и бодрящим. Долину скрывали пышные белые облака, в которых растворялись вышки сторожевых постов, выступавшие из тумана. На западе виднелись горные вершины, черневшие в дымке, как острова в белом океане. Однако это умиротворяющее зрелище не соответствовало смятению, в котором пребывала Карен.

Еще немного, и платформа будет готова, а сама она вернется в бурную Калифорнию, где ее ждет работа. И одиночество. Мысль о том, что ей придется расстаться с Англией, а значит, и с Роуэном, неожиданно пронзила ее острой болью, и охватившее ее чувство утраты оказалось куда сильнее, чем она хотела бы себе признаться.

Карен окинула взглядом дикие, прекрасные склоны гор, вершины которых овевают ветры, а в зеленых долинах у подножия прячутся крошечные озера. Перед ней лежал мир Роуэна — такой же неповторимый и неприрученный, как и он сам. И тем не менее притягательный. Карен все еще не могла оторвать глаз от открывшейся ей картины, как вдруг ощутила присутствие другого человека. Каким-то образом она почувствовала, что рядом кто-то есть.

— Посторонние допускаются на спектакль? — послышался голос неожиданно материализовавшегося перед ней Роуэна.

Его бесшумное появление испугало Карен, но вскоре она поймала себя на том, что не может отвести глаз от скульптурных черт его невозмутимого лица. Она любовалась его высокой фигурой и темными волосачи, взлохмаченными, как будто он одевался второпях. Карен заметила, что он надел свежую рубашку и джинсы. На нее повеяло знакомым ароматом мускуса и хвои, она взглянула на темные колечки волос, видневшиеся в распахнутом вороте рубашки в синюю и винно-красную клетку, и снова ощутила такое желание, что едва устояла на ногах.