В самый последний момент у женщины родилась надежда, что яд не сработает, ведь она намеренно капнула чуть-чуть, две капельки. Она даже помолилась, чтобы всё обошлось и все остались живы. И легла спать.

Бог не услышал молитвы этой достойной дамы.

Великая княжна Мария скончалась на следующий день в страшных судорогах, на руках у своей матери, великой княгини Елизаветы Алексеевны, чуть не обезумевшей от горя. Остальные почти не обратили на смерть малютки внимания. Мария Фёдоровна “утешила” невестку в своей манере, сказав: “Вам не пристало так много плакать. У вас портится цвет лица! Стыдитесь. Когда я похоронила свою законную дочь Ольгу, то так не убивалась”. Официальное заключение о смерти младенца – воспаление мозга, вызванное прорезыванием зубов. Слухов и сплетен не было – грудные дети умирают так часто и внезапно, что этим никого не удивишь, и царские отпрыски тут не исключение.

Одна графиня Ливен знала правду. Но никогда и никому её не сказала.

Санкт-Петербург, декабрь 1799 года

Кончался 1799-й год, снег заметал северную столицу, ветер свистел в печных трубах. Ранним утром, когда рассвет только обозначился на пасмурном небе Петербурга синими сумерками, управляющий военной коллегией граф Кристоф фон Ливен, стоя навытяжку перед государем Павлом Петровичем, читал длинный и скучный доклад. Его повелитель выслушивал статистические данные несколько рассеянно, глядя на свои пальцы, в окно, куда угодно, только не на красивое, породистое лицо своего приближённого, которое Павел Первый успел уже изучить до последней чёрточки. Ливен ему нравился тем, что скромен, не ленив, не берёт на себя слишком многого и знает своё место, поэтому государь относился к нему с некоей доброжелательной фамильярностью, как дядька – к племяннику или пожилой генерал – к своему юному адъютанту. Читал граф по-русски с этим неистребимым растянутым выговором, который есть у всех остзейцев, даже у тех, кто давно служит России, немного спотыкаясь на некоторых, особо многосложных словах. Этот выговор уже начал раздражать Павла, но не до такой степени, чтобы накричать на графа, виноватого только в том, что маменька не озаботилась его хорошо выучить русскому произношению, в коем сама была не сильна. “В следующий раз пусть читает не он, а, допустим, Петя Долгоруков…», – рассеянно подумал император. Потом, вновь посмотрев на Ливена, Павел Первый вспомнил вчерашний разговор с женой и щёлкнул пальцами.

– Оставь это, Христофор. Я потом почитаю. Скажи мне – ты хочешь жениться? – ни с того ни с сего проговорил государь.

В серо-голубых глазах графа промелькнуло на миг удивление, но быстро погасло. Он привык к таким переходам императора с темы на тему.

– Признаюсь, Ваше Величество, я пока ещё об этом не думал, – отвечал Ливен таким же голосом, которым читал доклад.

Павел воскликнул:

– Ну так подумай на досуге! А тебе кто-нибудь из наших барышень нравится?

– Не могу сказать определённо, – и то, что произнес Ливен, было истиной. Ему вообще не очень нравились “молодые особы его круга”, как выражалась Mutti. Он предпочитал дворцовых служанок, чухонок с Охты, скромных мещаночек из Коломны – “кого попроще”, как сам говорил. С ними не надо много разговаривать, изображать из себя рыцаря Ланцелота, занимать место в ряду многочисленных поклонников. Девушки, не принадлежавшие к “большому свету”, воспринимали его таким, каков он есть. И, что самое главное, связь с ними не грозила скандалом. Скандалы пугали графа, и так считавшего своё положение довольно шатким. Он знал, как рушатся карьеры, и сам поневоле служил орудием разжалований, отставок и опал. Неосторожное слово, не слишком почтительный взгляд, – и ты уже потерял всё, и летишь в кибитке в какой-нибудь Туруханск или Ишим.

– Государыня приготовила тебе невесту – вот и решать ничего не надо. И твоя матушка её одобрит, я уверен в этом, – улыбаясь по-отечески, произнес император.

Кристоф едва заметно побледнел. Его судьба ему не принадлежит – он даже не может сам выбрать себе жену. Правящая династия уже позаботилась об этом.

– Осмелюсь спросить, Ваше Величество, кто она?.. – начал было граф, но тут Павел взял его за руку и повёл в покои императрицы.

– Всё сам узнаешь, – проговорил он по дороге.

Дотти уже полчаса сидела в приемной государыни. Так её мужем станет граф и начальник военной канцелярии императора! Удивительно. “Надеюсь, у него нет в обычае начинать утро с раздачи оплеух всем домочадцам”, – думала она мрачно. Дверь отворилась. Вошел стройный, высокий, белокурый молодой человек, внешность которого, ещё сохранившая черты мальчишеской неловкости, никак не сочеталась с его громким чином. Он поцеловал руку императрице и поклонился Дотти. Она задержала на графе взгляд. Красивое лицо – все предки Ливенов, первых курляндских аристократов, угадывались в нём. Тонкие руки с длинными нежными пальцами – не похоже, чтобы он был военным. Безмятежно-спокойные серо-голубые глаза со слегка продолговатым разрезом. Чем-то они походили друг на друга, и как всегда, когда улавливаешь в постороннем человеке что-то родное, схожее с собственной внешностью, Дотти сразу же прониклась к графу симпатией. “Да, это совсем не Аракчеев. Вряд ли он поднимал на кого-либо руку в своей жизни”, – подумала она и улыбнулась.

Кристоф же рассматривал свою будущую невесту холодным взглядом мецената, которому его протеже-художник показывает свое новое творение. Да, эта Доротея не слишком красива. Очень худая. Слишком большие руки и ноги. Но ничего страшного, она ещё очень юна, поправится и обретет плавность. Волосы негустые, но интересного цвета, на свету напоминают старое золото. И глаза… Глаза его заворожили. Он ни разу не видел такого зелёного цвета. Одета Доротея со вкусом – пышное платье придает ей статность, а его оттенок подчеркивает рыжеватую искринку в волосах. Полагается быть влюблённым. Но Кристоф не чувствовал ни учащения пульса, ни прилива жара к голове, ни желания смотреть на невесту бесконечно – только спокойное принятие того факта, что им нужно жениться, что через какое-то время официально объявят помолвку, и всё пройдет хорошо. Он назовет её своей женой, и у них появится собственный дом. Дотти улыбнулась вновь. Кристоф понял, что девушка, умеющая так обезоруживающе улыбаться, станет надежным другом, и крепко пожал ей руку.

– Совет да любовь, – промолвила умилённая императрица. И почему она была так глупа, что думала об Аракчееве в качестве мужа для малютки Бенкендорф? Кристоф Ливен – её вторая половинка, это видно невооруженным глазом. Они даже схожи между собою внешне. И будут прекрасной парой. А как красиво они будут выглядеть перед алтарём…

Христофор фон Бенкендорф обрадовался такому выбору императрицы. С Мари пусть делают, что хотят, но вот малютка Дотти благодаря его просьбам и усилиям сделает отличную партию. Он немного знал своего “тёзку”, как он прозвал Кристофа фон Ливена. Мальчик быстро сделал карьеру, но не зазнался ни капли – это дорогого стоит. К тому же богат, знатен и очень родовит, а связи Ливенов Бенкендорфам совсем не помешали бы.

Шарлотта Карловна Ливен, прежде чем дать положительный ответ, долго рассматривала потенциальную невестку. Она знала наверняка, что её решение в этом случае является окончательным, и Мария Фёдоровна обязательно учтет ее мнение.

Эта Бенкендорф-младшая – интересная девица – сразу подметила графиня. Совсем не красавица. Но с лица воды не пить, к тому же явных уродств во внешности Доротеи фрау Шарлотта не заметила: не ряба, не коса, не крива и не горбата. Она ей понравилась гораздо больше Анхен фон Остен-Сакен, девочки из хорошей семьи, черноглазой красавицы, но, увы, довольно своенравной и избалованной особы, на которой чуть не женился её несчастный Фрицхен, погибший три года назад, и, увы, женился Карл… Правда, этой девочке бы чуть поправиться, иначе первые же роды её убьют. Но жир – дело наживное. “Подарить им хорошую кухарку”, – отметила про себя графиня. Фон Бенкендорфы – очень хорошая лифляндская фамилия, приближенная ко двору, так что партия вполне подходящая. Графиня бы не хотела, чтобы кто-то из её сыновей женился на русской, а ведь государь вполне так мог устроить… Выбрали “свою” – это ли не милость? Да ещё девочку, которая, в силу своего возраста, невинна как голубь. Приданое за ней дадут хорошее – графиня Ливен об этом уже справилась у императрицы. Однако Шарлотту Карловну что-то смущало в Доротее. В тихом омуте не слишком обворожительной внешности водятся бесята страстей, которые, если она не будет сдерживать себя, превратятся в полноценных чертей. А в зелёных глазах таятся ум и хитрость, которые, впрочем, можно обернуть на благо. “Надеюсь, она полюбит моего мальчика”, – подумала графиня, не слишком высоко ценившая способности среднего сына, всегда самого тихого и незаметного из её детей, даже во младенчестве он почти не плакал и учился всегда ни особенно хорошо, ни особенно плохо. Умная и хитрая супруга поможет сыну перенести все превратности придворной жизни.