На павлина не смотрят сзади. Он работает «лицом», и распускает свой хвост, распускает. И под конец дня, как музыкант, отработавший сольный концерт, уходит, «зачехляя» сияющий хвост, как саксофон.

Когда расслаблен, сидит на присаде одиноко, зажмурит во сне глаза, и на голове качается только хохолочек.

А иногда павлины дерутся. Битвы страшные! Тогда сорвешь хулигана-павлина с присады за ноги, унесешь.

Павлин и летящий снег. Павлин и дождь (как смотрит на дождь из-под навеса). Павлин и цветущие вишни. Ветер.

В тени хвоста своего укрывает он птиц – под навесом. И в дождик все соберутся под опущенный хвост павлина, как под зонт. Под сенью его хвоста растут цыплята. Да он и сам иногда метет вольер – хвостом.

Золотые и багряные листья осенью, и синие на переливчатых изумрудных волнах «глазки» павлина. А когда он летит, «глазки» сверкают, как катафоты на велосипедных колесах в темноте.

12 марта

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Держала тут на днях на руках живого ястреба. Он залетел в вольер и разбил клюв о заграждение. Видела воробьиного сыча, ястреба-перепелятника.

А ведь есть еще и страусы!

Как страусы выбегают на прогулку? Как выпускницы вагановского балетного училища – летя! Перышки развеваются на ветру. Кружево перьев – балетная пачка. Вместо пуантов – пальцы (и огромные!). Девочки в сером, мальчики в черном оперении…

Сначала запоминаешь только распахнутые глаза. Потом ноги, потом – улыбку (у страусов такое строение рта и клюва, что кажется, будто они улыбаются всегда). И шеи, Марина, шеи – извивающиеся, как в индийском танце.

Прилетели аисты. Первыми прилетают парни, готовят гнезда. За день наработаются и стоят в гнезде, замерев, на фоне гаснущего заката.

25 марта

Москва

Марина – Юле

Здравствуй, Юлька!

Вчера отправилась на лыжах в Коломенские монастырские яблоневые сады. Кататься на лыжах лучше всего поздней весной, и тепло, и что-то еще под ногами вроде снега… Каждое мгновение – бездна, хочешь – лети, а хочешь – падай! Вот она – свобода воли и выбора. Опять же – очарование ускользающего бытия, как нам это снится, хотя они оба невыносимо пламенеют, и дела им нет до нашей философии и меланхолии.

Весна, весна!..

Да не оставят нас собеседники из иных миров и чистого света!

29 марта

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Марина! Услышала о взрыве в метро на нашей ветке!

Немедленно черкните – все ли вы в порядке?

3 апреля

Москва

Марина – Юле

Послание Уэйна Ликермана (Рам-цзы)

Привет, мои дорогие!

Я не тело.

Я не являюсь телом.

И тем не менее Я ЕСТЬ.

Так что же такое тело?

Иллюзия? Средство наслаждения?

Аппарат боли?

Хрупкий сосуд для жизни?

Я лежу в реанимационном отделении,

мой пульс опустился ниже тридцати,

и мне не было страшно умереть…

Однако у меня были планы и желания.

Мне хотелось повидать дочь и внучку,

они через два дня должны были приехать.

Мне хотелось знать, как там моя жена,

ожидалась новая книга Джеки.

Мне хотелось еще поесть вкусной еды,

еще позаниматься любовью.

Снова погрузиться с аквалангом.

Это тело родилось в век технологического колдовства.

Приехали врачи, специальный прибор

подключили к сердцу, и я воскрес.

Удары сердца сильные и стабильные.

Каждый день жизни – чудо,

в котором ОДИН движется как множество.

Я не тело.

И все же Я ЕСТЬ.

С огромной любовью,

5 апреля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Здравствуй, Марина.

Прилетели жаворонки, поля поют.

И мы появились на земле…

Твои еноты – Марта и Боцман!

9 апреля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Ирма на прогулках носится, накручивает круги, счастливая, дышит землей и корнями, ест листья брусники (витамины), гоняет бабочек, нюхает жаб и лягушек, познает мир, это ее первая осознанная весна.

Мы вас любим.

13 апреля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

…Ирма сейчас зовется прибылый волк, это волк-одногодок, на следующую весну ее переведут в переярки – волки второго года. Она все так же играет, но сейчас нам пришлось умерить блаженство прогулок – боюсь отпускать без поводка. Все-таки ведь и деревни близко, и в мае все чаще по лесу будут ходить люди.

Вчера я отпустила ее в лесу. Сначала волчик шел рядом, потом стал ненадолго отбегать, и вдруг исчез. Я покричала-покричала, села на солнышке и стала ждать. Как пишут в детективах, «жизнь пронеслась передо мной». Ну, думаю, как волка ни корми…

И тут она вернулась, довольная, мокрая, купалась в растаявшем овраге – в ручье.

Все-таки я для нее в этой жизни что-то значу…

15 апреля

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Разлив, Марина! Некоторые скамейки стоят в воде, торчат только спинки деревянные. Разлив большой. Как говорит Алексей, давно уж такого не было, лет двадцать. Обычно калитку качает ветер, а здесь – вода.

Забор на околице Михайловского в воде.

Тишина кругом. А на самом деле в лесу поют дрозды, скворцы, синицы, чечетки, поползни…

Хиддинк самоотверженно меня от всех защищает, а я – и это главное – его.

Особенно в драках с вислобрюхой черной вьетнамской свиньей Угольком.

Вот сейчас пишу, а внизу со звуком, как будто мелется кофе в кофемолке, хрюкает и ворчит будущая невеста Уголька – Мазута, тоже вьетнамская свинья.

На прошлой неделе привезли много кроликов: люди немножко подержат для развлечения – и отдадут. Сдают их как в пионерлагерь на летнюю смену: с запасом еды и в клетке. Прощаются у дверей, хозяева плачут. Кого-то привезли даже с тосканским сеном (сено из Италии из Тосканы). Но у нас быстро он станет патриотом – у нас не Тоскана, и тоски нет.

Привет всем нашим.

1 мая

Пушкинские Горы

Юля – Марине

Хиддинку, Марина, год.

Когда первый раз в его жизни задул ветер, сильный грозовой ветер, штормовой, Хиддинк это почувствовал сразу и носился, распахнув ветру крылья, и кричал.

Суета, суматоха, пыль столбом. Деревья качает. Все только и думают, куда бы укрыться. А он поставил крылья как раз под ветер, и они бились и трепетали на ветру. Сквозь крылья просвечивало солнце.

Пытаюсь до него докричаться: «Хиддинк! Хиддинк!»

Бесполезно! От крыльев и ветра – шум, как от работающего мотора самолета.

Летное поле, гудит пропеллер, маячат восторженные зрители, и летчик в защитных очках и шлеме машет им рукой из кабины.

Отрыв от земли, отрыв – и взлет!

Заблуждение, что домашние гуси не летают. Они летают, просто важно понять одну деталь: не ввысь, а вдоль. Оставаясь в положении взлета. Авиаторы это называют – «колеса в воздухе», что означает: самолет оторвался от земли.

Вот так и Хиддинк.

Ножки тянет, только самыми кончиками пальцев касается земли. На одном дыхании, одном касании. Разгон! Разгон! Горные гуси летят на высоте Килиманджаро! Небо для них стихия, дом родной. А мне, для того, чтобы Хиддинк ко мне спустился с неба, сначала нужно его туда поднять.

Все детство мы посвятили небу и полетам. Тренировка за тренировкой. Учила на собственном примере. Руки по сторонам и бегом, бегом! А он за мной – сбивая пыльцу с травы, отчего ноги его всегда в сплошном цветении: желтые от одуванчиков или укутанные в ивовом пухе, как у посланца богов Гермеса.