Его звали Ювеналий Евстафьич.
27 октября
Бугрово
Юля – Марине
Что интересно, подруга Мариков – Вероника, орнитолог, с мужем Андреем они держат у нас уголок-зоопарк, – по этой насыпи гуляет с лосями.
Лосят предлагают каждый год. Идет охота, матери гибнут, лосята остаются. Так вырастили Фанечку и Фагота. Они с двух сторон, Вероника в центре, лоси около нее, как собаки. Я этой осенью видела, уже здоровые стали лбы. Насыпь тоже с обеих сторон защищена кустарником, получается такой коридорчик, и по нему идет эта троица.
У нас уже тут знаменитая шутка: «в лес со своим лосем».
10 ноября
Москва
Марина – Юле
Читаю «Моби Дика», Юлька, и поражаюсь, что ж это за текст, кто такой Герман Мелвилл, и откуда такой дьявольский талант? По одной главе – чуть ли не вслух проговаривая каждую фразу. Еще поэт Еременко в нашу единственную встречу воскликнул:
– Что? Ты не читала «Белого кита»? Мою любимую книгу?!
И вдруг ко мне приплыл этот «Белый кит».
Летом очень медленно читала Юрия Домбровского «Хранитель древностей». И тоже поражалась, какой у него сильный свежий стиль, как ветер. И какая трагическая судьба.
Юль, мы сейчас пойдем в Царицыно за медом. Там есть ларек медовый. Я все разведаю, а потом, если ты приедешь, сходим вместе. Теперь я фанат одуванчикового меда, после твоих одуванчиков. Есть ли у них такой?
28 ноября
Бугрово
Юля – Марине
Моя дорогая Марина!
Примите от меня маленький подарок – из монолога столетней тети Саши:
«Вот когда Пушкин прошел, потом тройки прошли. Сперва тройки прошли, конница проехала, на велосипедах, пешо… – тада мы пошли гулять. Вот как».
А это разговоры у печки поздней осенью: «Лося встретила. Кричу ему во весь рот: «Ах, ты мой зайченька, мой волченька!», а он стоит, такой генерал…»
И тишина, и огонь до следующего собеседника – Таси, по прозвищу Заяц. Из темноты, когда сидим у горящей печки, она скажет: «А я за грибами на коне езжу, наберу телегу и домой…» (а в чугуне, Марин, молодая картошка варится, компот из черноплодной рябины рот вяжет, и ни на каких-нибудь, а именно на суровых нитках у печки сушатся вязанки лука и грибы).
Тут Аля про грибы добавит: «Принесла ведро и карман…».
6 декабря
Красноярск – Москва
Марина – Юле
Юлька! Чуть Богу душу не отдала в Красноярске, уж и не чаяла вернуться. То ли на земле, то ли в небесах – подхватила какую-то заразу. Ночь не спавши, без лекарств, без медпункта в гостинице, температура сорок, озноб, я катастрофически засыпаю, и, похоже, вечным сном – никаких таких знакомых, чтоб сгонять в аптеку. (Не Люсю же Петрушевскую, не Люсю Улицкую…)
Хорошо, выступления были в здании гостиницы. А что? Встал с постели, нарумянил щеки – как моя Люся говорила: «Главное, Мариночка, нарумянить щеки, тогда всем кажется, что ты веселый, потому что грустных румяных не бывает!»
Перед отъездом ходила к Яше Акиму, сидела с ним рядышком, и он смотрел на меня вселенским взглядом.
Гуляли с Седовым в Ботаническом саду. У нас есть знакомые канадские клены – малиновые осенью. Пришли – глядим, все листья облетели, а на самой тонкой и высокой ветке, специально для нас, еще держатся несколько огненных листочков…
10 декабря
Бугрово
Юля – Марине
Вам надо есть, Марин, огуречную траву. Алексей мне рассказывал про древних римлян, в военных походах они постоянно жевали салаты из огуречной травы и повсюду эту траву выращивали. «Сад без огуречной травы – сердце без мужества» – вот как они говорили.
Алексей и сам эту траву культивирует. Везде. Ее полно в огороде. Все лето меня ей подкармливал (или, скорее, прикармливал). Она немного колючая, в цветочках.
Такой вот у нас тут неприхотливый римлянин.
Зато и характер боевой. Как говорит тетя Маша, «пароходистый».
12 декабря
Москва
Марина – Юле
Тащи сюда свою огуречную траву. Я как раз собираюсь с силами: давно готовлюсь пешком исходить Тайланд, Лаос и по возможности Камбоджу. И вот, посреди зимы, разжившись гонораром за «Роман с Луной» и «Гения…», за «Тропою птиц», за «Люблю тебя восемь дней в неделю», короче, за все про все, – решилась. Еду на полтора месяца – с Колей Шаровым – орнитологом, герпетологом и насекомоведом. Мой старый напарник по турпоходам – зовет и манит меня. Шар норовит забуриться в сердце джунглей в блаженную пору муссонных дождей, «когда все гады повыползут».
18 декабря
Москва
Марина – Юле
Купи в писчебумажном карту мира – следи за моим путем: Москва – Астана – Бангкок – оттуда в Национальный парк Као Яй (что в переводе Большая гора), на две недели засядем в кустах – сторожить и фотографировать редких заморских птиц.
Далее прямиком в Лаос, горы, ущелья и пещеры, храм Хо Пха Кэо, холм Пу Си в Луанг Прабанге на восходе или закате, где в небольшой пагоде хранится отпечаток ступни Будды… Ступим на живую и теплую землю Камбоджи, выйдем к морю, встретимся с дельфинами, попробуем наладить с ними контакт.
Буду писать тебе с дороги.
19 декабря
Бугрово
Юля – Марине
Марина, я очень волнуюсь за вас.
Что за наполеоновские планы при вашем хилом здоровье?
20 декабря
Бугрово Юля – Марине
Sms: Фонарик!!!
Когда будете
ночью
ходить на
улицу в туалет
чтобы распугивать
«гадов»
26 декабря
Бугрово
Юля – Марине
Sms: Ресницы у
лошадей! Топлю
печку яблонями
и сливой
29 декабря
Бугрово
Юля – Марине
Мы продавали сувениры в Тригорском, я и Марик. Я приезжала на велосипеде в телогрейке, потому что уже было холодно, октябрь-ноябрь, Марик меня встречал, мы поднимались на холм Тригорского, устраивались сидеть на жердях (забор в Тригорском был не штакетник, а толстые такие перекладины – слеги). К нам подходили не занятые в музее экскурсоводы, подсаживались. За день нас набиралось человек семь. Ничего у нас не покупали, и мы только глядели вдаль и слушали, как падают и падают желуди на крышу кассы.
30 декабря. Вечер
Юля – Марине
Что-то вспомнилось, как перед 200-летием дом Пушкина в Михайловском разобрали. На реставрацию. Стоял дом, стоял – и нет его. Остались только ямы, ямы, лужи и Сороть. И мелкий дождь.
За свою историю он уже не первый раз исчезал, но для меня печаль, Марин, заключалась в том, что исчезнувший дом был домом, который помнил и любил Семёна Гейченко. Как тот говорил: «Взгляните в это окно! У этого окна любил сидеть Пушкин!» Об этом доме писал Довлатов. Дом помнил шаги Паустовского, Шкловского, Лакшина, Тарковского, Эйхенбаума, Олега Даля.
Вообще все стало исчезать, таять. Уехал Валентин Анатольевич на Урал. Свое искусство он называл «филогеистика», и это значит, как он объяснял, «любовь к земле». Валентин Анатольевич был друид, лесной маг. Кору он разглаживал, расправлял в зажиме. Потом делал основу под нее, наклеивал, и получалось то, что вы сейчас видите на спинке вашего кресла. Когда он уехал, от него много осталось таких «картин», стопочкой прислоненных к стенке.
