Череда отборных, богохульных и самых грязных ругательств сорвалась с губ Тони. Он не отрывал взгляда от многочисленных ножевых ран, а потом заметил лоскут ткани, зажатый в зубах мертвой суки. И он прошептал:

– Ты не сдалась без боя, девочка моя дорогая.

Он подошел к калитке сада и выглянул наружу, словно ожидал застать убийцу все еще там. Но увидел только валявшийся на земле комок использованной розовой надувной жвачки, небрежно брошенной здесь кем-то из соседских детей.

Очевидно, что мамы не было дома, когда все случилось, и следовало возблагодарить бога за подобную милость. Тони решил навести порядок к ее возвращению.

Он открыл сарай и достал оттуда старую лопату. Как раз между забетонированным двориком и садовой калиткой располагался участок ни на что не годной земли, где покойный отец годами пытался хоть что-то вырастить, но безуспешно. Там густо росли только сорняки. Тони скинул пиджак, обозначил для себя на земле небольшой квадрат и принялся копать.

Ему не потребовалось много времени, чтобы вырыть достаточно глубокую могилку. Его и без того недюжинную физическую силу удваивала бурлящая ярость. Он злобно вонзал острие лопаты в землю, размышляя о том, какую жестокую расправу учинит над убийцей собаки, если только сумеет поймать его. А он его непременно отыщет. Мерзавец совершил злодейство, движимый желанием насолить самому Тони Коксу, за что-то отомстить ему, а такие люди не могли потом не начать хвастаться повсюду, рассказывая, на что решились. Иначе они никому ничего не доказывали, кроме как самим себе, а этого мстителям всегда было мало. Он сам знавал многих подобных типов. Кто-то непременно что-нибудь услышит, а потом поспешит уведомить одного из парней Тони в надежде на благодарность и вознаграждение.

Ему даже на мгновение пришло в голову, что все это мог устроить Старина Билл. Но нет, такое слишком невероятно. Мысль пришлось отбросить как нелепую. Совершенно не в стиле легавых убивать чужих собак. Кто же тогда? У него было слишком много врагов, но ни один из них не обладал ни такой силой ненависти к нему, ни храбростью, чтобы отчаяться на подобный кровавый шаг. Когда Тони встречался на жизненном пути кто-то столь безрассудно смелый, он сразу же вербовал его в свою команду.

Он завернул труп собаки в пиджак и бережно опустил сверток на дно вырытой ямы. Потом забросал могилу землей и выровнял поверхность, похлопав по ней плоскостью лопаты. «Полагается ли читать молитвы при похоронах животного? Нет, это лишнее», – решил он.

Затем Тони вернулся в кухню. Здесь все еще царил все тот же кровавый ужас. И он никак не смог бы все это наскоро отмыть один. Мама может вернуться в любую минуту. Просто чудо, что она ушла куда-то так надолго. Настоящее чудо, черт возьми! Но сейчас ему нужна была помощь. И он решил позвонить своей невестке.

Тони прошел через кухню, стараясь не разбрызгивать кровь на полу еще больше. Крови казалось слишком много, даже при том, что сучка боксера – здоровенная псина.

Он зашел в гостиную, чтобы воспользоваться телефоном, и застал старую женщину там.

По всей видимости, она тоже пыталась в последний момент добраться до телефона. Тонкая струйка крови протянулась от двери к телу, распростертому во весь рост на ковре. Ее ударили ножом лишь однажды, но рана оказалась смертельной.

Застывшее на лице Тони выражение ужаса постепенно сменилось на другое, когда, подобно складкам на смятой подушке, его черты преобразились, исказились и приняли вид полнейшего отчаяния. Он медленно воздел руки вверх, а потом прижал ладони к щекам. Рот непроизвольно открылся.

Наконец к нему вернулся дар речи, и он взревел как буйвол:

– Мама! Мамочка! – орал он. – О боже, моя мамочка!

Он упал на колени рядом с трупом и разразился слезами, буквально сотрясая стены своими громкими, необузданными, мучительными рыданиями. Он плакал, как плачут совершенно растерянные дети.

На улице напротив окна гостиной почти сразу собралась толпа зевак, но никто не осмеливался не то что войти, но даже приблизиться к двери этого дома.

«Теннисный клуб Сити» был заведением, не имевшим ничего общего с теннисом, зато идеально подходил для того, чтобы начать уже днем накачиваться спиртным. Кевина Харта прежде нередко поражала совершеннейшая неуместность подобного названия клуба. Он находился в узком переулке, ответвлявшемся от Флит-стрит. В небольшом здании, зажатом между церковью и какой-то конторой, едва ли нашлось бы место, чтобы поставить стол для пинг-понга, не говоря уже о том, чтобы разбить настоящий теннисный корт. Если владельцам просто нужен был предлог, чтобы подавать спиртное в те часы, когда ни один паб еще не открылся, думал Кевин, они запросто могли придумать нечто более правдоподобное. Например, клуб филателистов или любителей моделей железных дорог. А на деле единственная связь этого места с обозначенным на вывеске видом спорта заключалась в игровом автомате. Если ты опускал в него монету, на экране вспыхивала картинка с изображением корта, и можно было играть, управляя своим теннисистом с помощью рычажка и кнопок.

Зато в столь тесном пространстве работали сразу три бара и ресторан. Клуб служил идеальным местом для встреч с коллегами из «Дейли мейл» или «Дейли миррор», которые – кто знает? – могли однажды предложить тебе более высокооплачиваемую работу.

Сегодня Кевин пришел туда незадолго до пяти часов вечера. Он заказал себе пинту разливного пива и уселся за столик, поддерживая вялую беседу с репортером из «Ивнинг ньюс», с которым был едва знаком. Но мысли его блуждали далеко от темы их разговора. Внутри он все еще кипел от злости. Через какое-то время репортер покинул его, но Кевин тут же заметил, как Артур Коул вошел внутрь и направился к длинной стойке одного из баров.

К величайшему изумлению журналиста, заместитель редактора отдела новостей пересек затем со своей кружкой зал к его столику и сел рядом.

– Ну и денек выдался! – сказал Артур вместо приветствия.

Кевин кивнул в ответ. Ему сейчас совсем не нужна была компания старшего и по возрасту, и по положению в газете. Он хотел побыть в одиночестве, чтобы как следует разобраться в своих чувствах, попытаться привести мысли в порядок.

Артур залпом наполовину опорожнил кружку с пивом и с удовлетворенным видом поставил ее на стол.

– Я пропустил свою дозу за обедом, – объяснил он.

Из чистой вежливости Кевин заметил:

– Да уж, вам сегодня пришлось оборонять нашу крепость в одиночку.

– Лучше не скажешь. – Коул достал из кармана пачку сигарет и зажигалку, тоже положив все это на стол. – Я весь день отказывал себе в удовольствии покурить. Самому интересно, долго ли я еще продержусь.

Кевин исподволь ухитрился посмотреть на свои часы и подумал: «Не настало ли время перебраться в бар «Эль вино».

Но тут Артур произнес нечто совсем неожиданное:

– Ты, вероятно, уже думаешь, что совершил ошибку, когда избрал для себя нашу профессию.

Кевин чуть не вздрогнул. Он никак не ожидал от столь скучного типа, как Коул, подобной проницательности.

– Так и есть. Думаю.

– Быть может, ты и прав.

– Из ваших уст это звучит не очень-то ободряюще.

Коул вздохнул:

– В этом и заключается часть твоей проблемы. Ты вечно лезешь со своими умными остротами, даже когда они ни к месту.

– Если меня заставят целовать чьи-то ботинки, то я точно ошибся с выбором профессии.

Артур все-таки потянулся за сигаретой, но передумал в самый последний момент.

– Но ведь сегодня ты получил очень важный урок, не так ли? По-моему, ты начал понимать, что к чему в журналистике, но самое важное – это наука смирения своей непомерной гордыни. Ее лучше сразу крепко усвоить.

Кевина буквально взбесил покровительственный тон собеседника.

– Знаете, от чего я испытываю безмерное удивление? – зло спросил он и сам же ответил на свой вопрос: – Почему-то после всего, происшедшего сегодня, я что-то не вижу за одним столом с собой человека, который потерпел огромное профессиональное поражение. Едва ли не самое крупное фиаско в своей жизни!