Когда настала наша очередь представить сотрудникам Odeo Twitter, я встал и продемонстрировал «сервис», используя подключенный к проектору лэптоп. Не важно, что программная составляющая еще не была готова. Демо-версия позволила мне показать процедуру отправки статуса с телефона и ее появления в Интернете.
На первом экране была интернет-страница. Вверху надпись «Что ты делаешь?» и место, где можно было напечатать свой статус. Я написал «Представляю демо». Затем кликнул на «Отправить», и появился другой экран, где вверху был отображен мой статус:
представляю демо
Ниже были приведены фальшивые посты от всех остальных людей, использующих сервис. Потом была линия, а под ней – сообщения от выбранных вами людей.
Затем я сказал: «Вот телефон Джека». Я включил следующий слайд, на котором была фотография его телефона с моим текстовым сообщением «представляю демо», помещенная туда с помощью Photoshop.
Далее я показал, как этот телефон отправляет на 40404 «обедаю». На следующем слайде был еще один экран, на котором мы могли видеть, как Джек обедает.
На этом все. Наша демо-версия показала, как будет работать соединение между телефонами и Интернетом. Я озаглавил ее «Twitter, штуковина от Odeo».
Мы произвели менее чем скромное впечатление на команду. Кто-то сказал, что все было слишком просто и нужны хотя бы видео или фотографии. Мы сказали, что суть как раз в том, чтобы это было действительно просто. В целом проект был встречен не слишком хорошо.
Несмотря на это, мы с Джеком не могли перестать думать о нем. Все время, пока я ехал в метро на работу, все, о чем я мог думать, это новые идеи для Twitter: опции для пользовательского интерфейса, вопросы, которые я хотел задать Джеку. Господи, если мы сделали это, то потом можно было сделать то. Стойте, это не получится. А что, если мы сделаем так? Поезд для меня ехал слишком медленно. Я торопился как можно быстрее попасть со станции «Монтгомери» до «Саус-парк». Каждый день давал новые импульсы. Я не мог избавиться от этой идеи. Это было моим наваждением. Позже я назвал бы это эмоциональной вовлеченностью, но тогда я еще не пришел к этому определению. Я был слишком занят его проживанием.
Джеку и мне понравилось работать вместе, и мы с воодушевлением продолжали двигаться вперед, пока не получили функциональную версию своей идеи, которую могли испытать. После презентации мы в личной беседе с Эваном спросили, можем ли продолжать вместе работать над Twitter. Он дал нам разрешение. Через пару недель мы смогли получить настоящий рабочий прототип. Тот двухнедельный хакатон проектов помог появиться на свет Twitter.
Наш офис представлял собой открытое пространство с высоким ярусом в конце. Мой рабочий стол и стол Эва стояли там, рядом друг с другом. Я часто подходил и донимал его. Это была единственная возможность вытащить какую-нибудь информацию из его тихой головы жителя штата Небраска.
Примерно неделю спустя после того хакатона я подошел к нему, сел на надувной мяч для йоги и спросил: «Как дела?» Он сказал, что поиски покупателя на Odeo пока не увенчались успехом. Вероятно, не мы одни не испытывали энтузиазма по поводу подкастов. Если никто не купит компанию, это станет настоящим провалом: потраченные нами деньги будут потеряны и инвесторы вряд ли захотят впредь вкладывать средства в другие наши проекты. Именно поэтому я всегда пытался установить связь с Эваном. Важная информация, идеи, тревоги – все это глодало его изнутри. Он никогда не делился заранее и по собственной инициативе.
– Я обдумал все варианты, – сказал он. – Выхода нет.
Некоторое время мы сидели молча: он неподвижно, а я слегка подпрыгивая вверх и вниз. Потом я посмотрел на него. Я не знал, сколько у него денег, но предполагал, что он стал достаточно богатым человеком, продав Blogger компании Google до ее публичного размещения.
Я сказал: «Если нам нужен покупатель для Odeo, то он есть».
– Ты меня слушал? – спросил Эв. – Я только что сказал, что покупателя нет.
– Он есть – это ты, – сказал я. – Что, если тебе купить Odeo? Тогда инвесторы получат свои деньги обратно, наша репутация будет спасена, а мы сможем делать то, что хотим.
Эв считал, что идея заслуживает внимания, возможно, он даже рассматривал ее еще до того, как об этом сказал я, но идея была, мягко говоря, нетривиальна. Обычно предприниматели не занимают деньги у венчурных инвесторов, не создают шаткий бизнес и не выкупают его впоследствии. Если бы выкуп неудачного предприятия был воспринят негативно, это могло бы повредить репутации Эва и его карьере.
Тогда я предложил публично объявить, что мы с Эвом начинаем компанию «Инкубатор стартапов» и планируем приобрести Odeo. А поскольку все прекрасное в ретроспективе кажется очевидным, мы хотим назвать компанию Obvious.
Мне было легко подписаться под этим планом, поскольку у меня не было денег, хотя никто за пределами круга моих ближайших друзей (кроме карты Visa) не знал об этом. На самом деле я уже успел залезть в долги, чтобы расплатиться по кредитным картам. Моей процентной ставкой были кричащие 22 %, и когда я произвел некоторые подсчеты, выяснилось, что если я буду оплачивать каждый месяц минимально возможную сумму, то мне потребуется более двухсот лет, чтобы выплатить долг. Мои внуки будут платить долги по моим кредиткам. Поэтому я занял денег у Эва. Мы оформили эту сделку как законную ссуду с процентами, однако как человек он дал мне гораздо больше.
Если не брать во внимание мое финансовое положение, казалось, что Эвану будет гораздо комфортнее, если под сделкой будет стоять и мое имя. В этом случае, если бы дела пошли плохо, я разделил бы с ним ответственность. Мы бы оба выглядели болванами. (Как оказалось, дела пошли хорошо.)
Obvious предложил купить у инвесторов Odeo и все его побочные проекты (в том числе и Twitter, который никто не считал стоящим делом). От полученных на Odeo пяти миллионов долларов еще оставалось три. Obvious предложил инвесторам чуть больше двух миллионов, так что инвесторы получили обратно все свои деньги, даже с прибавкой. Все прошло удачно, инвесторы были удовлетворены. Со временем Эван нашел покупателя на технологию Odeo – канадская компания купила ее за миллион долларов, который вернулся к Эвану. Если посчитать, получается, что Эв купил Twitter за один миллион долларов – отличная сделка, учитывая то, сколько он стоит сегодня.
Я двигался от Little, Brown, and Company в Бостоне к началу собственного бизнеса в качестве веб-дизайнера, к короткой остановке в Xanga, к работе в колледже Уэлсли, к Google, к Odeo и теперь – к Obvious, где уже работал над проектом, увлекшим меня, как ничто не увлекало прежде. К весне 2006 года этот маленький проект наконец привлек внимание остальных членов компании. К работе над Twitter были привлечены вновь обретенные сотрудники Obvious, и мы хорошо продвинулись вперед.
Когда мы прорабатывали момент взаимодействия текстовых сообщений с интернет-составляющей Twitter, я находился дома, и с Джеком мы связывались с помощью моментальных сообщений. Это было 21 марта 2006 года, 11:47. Когда на моем экране появился первый твит (Tweet) Джека, который мы тогда называли «обновлениями» (updates), я был так взволнован, что отправил ему сообщение со знаменитыми словами Александра Грэхема Белла, адресованными его ассистенту и произнесенными во время первого телефонного звонка:
Мистер Уотсон, зайдите сюда – вы мне нужны.
Позже я узнал, что привел не вполне точную цитату, но в те первые дни начала работы Twitter мы все испытывали возбуждение от совершающегося открытия. Я ушел из Google в Odeo в поисках плодородной творческой среды. То, чего я не нашел в Odeo, с самого начала было в Twitter. Конечно, я мечтал о работе для Blogger в Google. Это казалось настоящей страстью. Но теперь я чувствовал себя по-другому. Взволнованность от сделанного открытия, текущие без усилий идеи, плохие и хорошие, убежденность в том, что ты делаешь нечто значительное и невероятное – это немного было похоже на влюбленность. Я не знал наверняка, что я ищу, пока оно однажды не встало передо мной в полный рост.
