Что-то не давало ему покоя, что-то мешало думать. Лесной пожар? Но нет, пожар они с Мэй остановили, тушили позавчера полночи… Ланьфан? Да, между ними с Лином явно что-то произошло, пока Альфонс и Мэй отсутствовали; это чувствовалось и на следующий день во дворце. Ал не мог понять, к добру или к худу эти перемены, мог только надеяться, что эти двое как-то разберутся, найдут верную дистанцию. Тут он ничего не мог сделать.

Мэй? Да, они с Мэй не попрощались — не успели. Неужели его это так задевает?

Раздумывая, не подойди ли к сидящему на корточках под раскидистым платаном торговцу и не прикупить ли у него холодной воды (утро выдалось жарким), Альфонс вдруг с удивлением увидел знакомую маленькую фигурку, которая сломя голову скатывалась по ступеням с пристани вниз, на пирс. За фигуркой удивительно ловкими прыжками следовала раскормленная, толстая панда.

— Стойте! — крикнула Мэй. — Стойте, подождите!

Сегодня, в с светло-зеленом ципао и светлых брюках, с цветами сливы в волосах, Мэй походила на свежее молодое деревце; даже несмотря на то, что она запыхалась, Альфонс залюбовался ею.

— Еще полчаса до отплытия, Мэй, не торопись, — крикнул ей Ал.

Однако Мэй не замедлила бега и всего через пару секунд затормозила перед ним, переводя дыхание.

— Прости, я… проспала, не попрощалась с тобой… и Сяомэй тоже… мне не хотелось, чтобы ты подумал, будто я тебя избегаю, вот мы и прибежали! — скороговоркой выпалила девочка. — Никто не видел, как мы из дворца выходили, ты не думай!

— Я и не думаю, — серьезно сказал Альфонс и потрепал за ушами Сяомэй, которая ткнулась ему в ногу. — Мэй, у тебя же нет твоей фотографии?

— Фотографии? — Мэй удивилась. — Есть, вообще-то. Вернье нас снимал.

Только я с собой не взяла. Ой! — тут она сообразила. — Ты хочешь что-нибудь на память? У вас же в Аместрис так принято?

Мэй отколола с воротника ципао брошку в виде зеленого листка и протянула ему.

— Вот. Это… мамина вещь. Ничего?

— Спасибо, — сказал Альфонс, сжимая кулак. — Вообще-то, у нас в Аместрис это не очень принято, я просто…

— Извини… — рука Мэй дернулась, чтобы забрать листок назад, но Альфонс поднял руку вверх.

— Э, нет уж! Отдала — так отдала, теперь мое. У меня для тебя тоже кое-что есть.

— Правда? — очень удивилась Мэй.

— Да, но я не хотел передавать через Ланьфан, потому что… — тут Альфонс перевел взгляд на панду, которая упорно пыталась исследовать содержимое его кармана. — Слушай, а ты уверена, что она беременна? По-моему, просто переедает.

— Да?

Пока Мэй озабоченно исследовала живот игриво настроенной панды, Альфонс вытащил из кармана небольшую железную бляшку. Обычная сталь, хорошо отполированная. Ни намека на серебро, золото или платину. Зажав пластинку между пальцами, он хлопнул в ладоши.

Когда Мэй удивленно подняла голову на звук трансмутации, Альфонс уже протягивал ей тонкую металлическую цепь, на которой покачивалось узкое колечко.

— Вот, — сказал он. — Можешь носить, как кулон, можешь… как хочешь, в общем.

— Красиво сделано, — Мэй зачарованно изучала тонкую вязь цепочки. — А что это?

— Это кусок металла от моего доспеха… то есть доспеха, который… ну, ты поняла. Я носил с собой на счастье. Но теперь мне хочется, чтобы он был у тебя.

— Спасибо! — без раздумий Мэй надела цепочку на шею. — Спасибо, Альфонс! Это очень, очень дорогой для меня подарок! — и она горячо пожала ему руку.

Это была странная реакция для четырнадцатилетней (или даже тринадцатилетней) девушки, которой только что, фактически, подарили обручальное кольцо. После секундного замешательства Альфонс сообразил: в Сине же обычая с кольцами нет!

Тут другие ритуальные подарки, другие символы. А какие, он, честно признаться, не помнил. Вот и Мэй, наверное, изучая аместрийский язык, этими обычаями не поинтересовалась.

Альфонс мысленно дал себе подзатыльник. Ну надо же, идиот!

С другой стороны, оно и к лучшему. Ей всего тринадцать, и она сама до сих пор не поняла, чего хочет в жизни. Так стоит ли сковывать ее бесполезными обещаниями, которые она, за романтичностью натуры, поспешила бы принести?..

Ал Элрик улыбнулся.

— Рад, что тебе понравилось.

В этот момент озверевший Джерсо схватил бочонок, бывший предметом спора, и что было силы впечатал его в железный борт пароходика. С громким треском бочонок смялся, словно картонный, пивная пена струей полилась в зеленую речную воду.

Химеры миновали онемевшего помощника и ступили на трапу.

— Эй, Альфонс! — крикнул Зампано. — Поторопись, что ли!

— Сейчас, — махнул он рукой.

— Счастливая примета, — хихикнула Мэй, прикрыв рот рукавом.

— Вот в этом наши культуры сходятся, — улыбнулся Ал и, пока она не успела опомниться, схватил ее под колени и высоко поднял — Мэй ахнула, оперлась на его плечи; концы черных кос скользнули по щекам Альфонса.

— Дождись меня, — сказал он, глядя на нее снизу вверх.

Мэй кивнула.