резона, хотя мы и не убеждены, что необходимо с такой точностью до╜

искиваться до даты рождения полиса. Во всяком случае, едва ли одна

такая дата может быть выведена для всех греческих полисов. Надо

думать, что в экономически развитых районах (например, у Истма

41 Starr Ch. G. The Early Greek City-State / / PP. Fasc. 53. 1957. P. 97-108.

42Ibid. P 97-101.

43Ibid. P 102-107

44Ibid. P. 107-108.

----------------------- Page 39-----------------------

или в Аттике) процесс формирования полиса проходил быстрее, чем

в более отсталых аграрных областях (вроде Беотии). Да и вообще ед╜

ва ли можно говорить о рождении полиса до завершения архаической

революции, что, как известно, падает на VI век. Поэтому, с нашей точ╜

ки зрения, правильнее было бы вообще отказаться от поисков точной

даты, а процесс рождения греческого полиса датировать VIII--VI вв.

до н. э.

Однако оставим это. Гораздо важнее другое: как именно новейшая

англо-американская историография представляет себе рождение гре╜

ческого полиса? Из каких исходных форм? Каким образом? В силу

каких исторических причин?

Исходной ячейкой справедливо, хотя и самым общим образом, мыс╜

лится древнейшая, унаследованная еще от микенской поры, сельская

община, но процесс ее превращения из эмбрионального аморфного

единства в гражданскую общину сводится более или менее -- более от╜

четливо у Старра, менее определенно у Финли -- к политической мета╜

морфозе, совпадающей с отменой древней царской власти.45 Старр и

этому сюжету посвящает специальный этюд.46 Он подчеркивает необ╜

ходимость рассматривать падение царской власти в VIII--VII вв. как

важнейший момент в том историческом развитии греков, начало кото╜

рому было положено разрушением микенской монархии. Тогда перед

греками открылась возможность выбора --либо развить обществен╜

ное, коллективистическое начало (the intensification of collective action),

либо же сохранить верность принципу единоличного лидерства (per╜

sonal leadership).

В Темные века этот принцип еще сохранялся, правда, в весьма уже

ослабленном виде, в лице глав племенных военных товариществ -- ба-

силевсов.47 Ликвидация этой пережиточной царской власти означа╜

ла для греков окончательный разрыв с тем типом развития, который

восходил (в плане именно типологическом) к великим восточным мо╜

нархиям.48 Отныне формой политической жизни греков стала незави╜

симая община свободных граждан -- полис. Соответственно сверши╜

лась перестройка управления: наследственная или пожизненная еди╜

ноличная власть царей сменилась властью избиравшихся на опреде╜

ленный срок магистратов. Функции высшей власти, ранее сконцен╜

трированные в одних руках, оказались рассредоточены по нескольким

должностным лицам или даже коллегиям (в Афинах -- замена цар╜

45Ср.: Starr Ch. G. A History of the Ancient World. P. 206-207 и Finley M. J. Early

Greece. P. 90-91.

46Starr Ch. G. The Decline of the Early Greek K in g s// Historia. Bd X. 1961. H. 1.

p 129-138.

47 Ibid. P. 129-132.

48 Ibid. P. 132-135.

----------------------- Page 40-----------------------

ской власти девятью архонтами, к которым затем добавились и дру╜

гие коллегии). Наконец, расширились полномочия совета, который из

совещательного органа при царях превратился в важнейший, наряду

с народным собранием, политический институт с пробулевтическими,

контрольными и даже исполнительными функциями.

Мы, продолжает Старр, плохо осведомлены о том, как именно про╜

изошло падение царской власти, но о причинах и устроителях перево╜

рота судить можем с большой вероятностью.49 Царская власть пала

прежде всего ввиду слабости самой монархической традиции (после

крушения микенской монархии); далее, из-за материальной или фи╜

нансовой несостоятельности ее носителей, поскольку их единственной

опорой были их личные владения; наконец, вследствие прямой ее неце╜

лесообразности в условиях военной реформы и появления гоплитской

фаланги, командиры которой должны были отличаться не столько

стратегическим искусством, сколько популярностью в народе. Что же

касается устроителей переворота, то ими были не одни аристократы,

как обычно считается, а знать вместе с народом.

Здесь мы подходим к центральному пункту построения Старра: в

архаический период знать выступала совместно с народом, посколь╜

ку аристократы толком еще не отделились от простолюдинов, -- раз╜

ве что социально и экономически, но не политически и духовно (эта

антитеза показательна для Старра, умаляющего значение экономиче╜

ского фактора),-- ибо "Греция была все еще, даже в VII в., простой

страной (Greece was still, even in the seventh century, a simple land)".50

Эта простота, это отсутствие резких общественных градаций по степе╜

ни богатства и бедности, поясняет Старр в другом месте, и создавали

важную предпосылку для ощущения всеми членами общины своей свя╜

занности общими узами.51 Это духовное единство и стало основой для

сплочения членов общины, перед лицом внешнего мира, в свободное

гражданское единство, но, разумеется, после устранения того излиш╜

него навершия, каким являлась царская власть. Таким образом, знать

при поддержке народа свергла царей и в новом, полисном обществе

смогла реализовать свои идеалы -- постольку, конечно, поскольку она

оказалась способной гарантировать социальную справедливость для

всех, в том числе и для простолюдинов. И лишь там, где эти гарантии

не были соблюдены, разражался кризис и являлась тирания.

Увы, эта великолепная картина невозможна. Принять ее препят╜

ствует то простое --да простят нам этот невольный каламбур!-- об╜

стоятельство, что архаическое общество начисто было лишено той про╜

49Ibid. Р 135-137

50Ibid. Р. 137-138.

51 Starr Ch. G. A History of the Ancient World. P. 209.

----------------------- Page 41-----------------------

стоты, о которой говорит Старр. Уже во времена Гомера (рубеж IX--

VIII вв.) отчетливо обозначились не только различия в положении

свободных и рабов, "мужей доблестных", аристократов, и "худых",

простолюдинов, но и естественное их противостояние, выражавшееся

у рабов в обычной для них форме -- в элементарном нежелании тру╜

диться (ср. знаменитую сентенцию в "Одиссее", XVII, 320-323), а у

свободных бедняков -- в резкой порою критике своекорыстия и само╜

управства царей (сцена с Терситом во 2-й песне "Илиады"). Столети╜

ем позже, в век Гесиода, эта картина достигает уже большой остроты,

выливаясь в грозные предупреждения "царям-дароядцам", а еще сто╜

летие спустя, по свидетельству современников --Алкея, Солона, Фео╜

гнида, греческие общины оказались охвачены сильнейшей смутой, в

которой открыто и осознанно, с оружием в руках, выступали проти╜

воборствующие группировки демоса и знати.

Идеализация социальных отношений, сглаживание противоречий

между демосом и знатью доходят у Старра до прямого искажения ис╜

торической действительности: рассуждения о руководящей роли ари╜

стократии затушевывают фактическое засилие знати, а оговорки о

случаях, когда могли возникать конфликты и тирании, -- повсемест╜

ность и остроту социального кризиса. Этой склонности к "упроще╜