Увы, тот, кто прятался в тени, считал Гутвана навозом.

Увы, находился он там, чтобы стереть журналиста в порошок.

Увы, жертва не успела защитить себя: голиаф сшиб с ног.

Скутер повалился набок, только громыхнул сминаемый металл.

Лишь этот звук и услышали соседи.

Гутван успел простонать один раз: каблуки чужих сапог размолотили горло. Удары ногами сыпались с неистовой скоростью. И, прежде чем закрылись глаза, он увидел сапоги – байкерские, красно-черные, тяжелые, как свинец, со стальными набойками. А еще силуэт нападавшего – здоровый, крепкий – наподобие бретонского шкафа [39]. Вот только лица не разглядел.

Голиаф продолжал избивать изо всех сил.

Так быстро, что самому было больно.

Наказывая.

Казня.

– Я не хотел такого конца… Не хотел.

Романеф повторял, как заведенный, раздавленный тяжестью вины.

– Гутван не должен был умирать, Антония, это мой грех: ловушка оказалась для него роковой.

– Предвидеть такое невозможно, Роже, и ответственность не только ваша. В этой истории моего вклада – половина.

– Нет, вас привлек я.

Антония не стала возражать. В план коллеги она вписалась без раздумий. Но не отказываться же от преимущества перед судьей!

Утреннее солнце ласково согревало кабинет. Отец французской нации лучезарно сиял, защищенный стеклом портрета, глаза Жоржа светились с одной фотографии в рамке, Жак радостно улыбался с другой.

«Скажем «Прощай» Гутвану, он нашел, что искал. Я тоже не желала ему смерти – хотела лишь, чтобы убрался с глаз долой. Да и к тому ж – если бы я и призывала погибель на его голову, то мгновенную и безболезненную. Бедняга же мучился. Раскроенный череп, отбитая печень, оторвавшаяся селезенка. Будто прилавок первосортного ливера. Убийца не оставил ему ни малейшего шанса. Печальный итог. У Гутвана осталось двое маленьких детей. Беззаботный засранец! Он должен был подумать о них, а не строить из себя борца за справедливость».

Романеф прервал самокопания. Стряхнув сомнения, он резко выпрямился, решив найти доводы в свою защиту.

– Как считаете, почему мы дошли до такого, Антония?

– Хотите, чтобы я ответила тут же?

– Да, прямо сейчас.

Щекотливый вопрос. Арсан собралась с мыслями.

– Ну… Причин множество… Нехватка средств… Нехватка оборудования… Доверия… Слишком много писанины… Процедур… Приходится выкручиваться со всем этим – блефуем, изворачиваемся на ходу.

– Верно, Антония, но не только: прибавьте еще все более сложные инструкции, перегруженные органы правосудия и общественные организации, которые их душат, а еще политиков, высмеивающих разделение властей. Мы проводим больше времени, отбиваясь от нападок, чем изучая уголовные дела.

– Согласна, проблема носит глобальный характер.

– И вот поэтому мы заманили Гутвана в ловушку – чтобы надеть на него намордник. В деле с грузовиком никто из вышестоящих чинов не поддержал нас. Журналист писал что попало, нам приказали оставить его в покое, и под занавес мы же и получили по шапке. Скажите по совести, могли мы ему позволить продолжать в том же духе?

– Нет, бандит вроде Рефика, отпущенный на свободу – это перебор.

– Так вот, если Гутвана и убили, то виноваты не мы – система, не поддерживающая нас… И убийца, которого надо задержать, само собой.

Ни раскаяний, ни сожалений, ни возврата к вопросу о виновности. Самооправдание судьи вполне устроило комиссара. Вот только в печальных проклятиях Роже она узрела брешь.

– Вы упускаете из виду журналистов – они нас терпеть не могут.

– Нет, Антония, не все такие, как Гутван. Уголовные хроникеры беспристрастны.

– Только гибель собрата вызовет их возмущение. И с этого дня они будут кружить у нас за спиной двадцать четыре часа в сутки – как слепни над коровами. Предрекаю болезненные укусы.

Романеф опустил голову, улыбаясь.

– Забавно, Антония.

– Почему? Считаете, я ошибаюсь?

– Вовсе нет, просто готовлюсь, что и меня наколете на булавку.

– Так что же вас забавляет?

– Ваша мания все сравнивать с миром насекомых. Можно узнать, откуда она появилась?

– От бедности…

Подражая миму, Арсан изобразила, как открывает шкатулку с дорогими сердцу сувенирами. Голос стал тихим, мечтательным, почти нежным.

– Я провела детство в маленькой деревушке. Денег у родителей было мало, все развлечение – телевизор. Но, к счастью, существовала школа. Моя страсть зародилась там.

– Как это?

– Благодаря кино… Каждый месяц нам крутили старую киноленту, не приключенческую, о нет – познавательного характера… которую мы бы не пропустили за все золото мира. Так я посмотрела «Господина Фабра» с Пьером Френе. Этот фильм и пробудил во мне интерес к насекомым.

– Э… Не помню, расскажите, о чем он.

– О жизни энтомолога Жана-Анри Фабра, основателя этологии.

– Ах да, спасибо, припоминаю. Так вот что послужило отправной точкой!

– Да, Фабр заразил меня. Этот достойный человек дал мне возможность интересно проводить время, не тратя ни сантима – просто охотясь на насекомых. Я приносила их домой во множестве, насаживала на булавки согласно семейству, описывала в общей тетради… – Новая пантомима – шкатулка закрывается. – С тех пор вирус меня не покидал.

– Что-то такое я и предполагал.

– Надеюсь, не проболтаетесь – теперь, когда узнали мой секрет.

– Клянусь.

Время не стояло на месте.

Убийцы тоже.

Романеф глянул на часы, удивляясь, что пробыл в кабинете комиссара так долго. Проведя целый час возле тела Гутвана, он почувствовал необходимость встретиться с ней и поговорить, утишить голос совести, оправдать свою «войну». На душе полегчало, жизнь брала свое, дела призывали.

– Возвращаясь к Гутвану – этот гражданин доставлял неприятности слишком многим, привязать его смерть к предыдущим будет непросто.

– Нет, Роже, не списывайте друзей Рефика и Вайнштейна. Мы скоро узнаем, кто убийца – они всегда совершают ошибку, в конце концов.

– Надеюсь, рек крови удастся избежать.

– Я тоже. Все, что могу сказать точно – до утра воскресенья сидеть наши подопечные будут смирно.

– Почему так думаете?

– Сегодня пятница, день молитвы для мусульман, шаббат для иудеев с заходом солнца.

– Если только эти люди уважают веру.

– Ну, за гарантиями не ко мне.

В дверь постучали. Повинуясь условному рефлексу, беседующие одернули костюмы, будто парочка, застигнутая за поцелуями.

– Войдите!

Исполняя приказание комиссара, в кабинет вошел Милош. Смутившись, что прервал беседу на высшем уровне, он повернул было назад – из стратегических соображений.

– Простите, зайду позже.

– Останься, Милош, господин судья уже собирался уходить.

По установленным ими самими правилам отношения сообщников заканчивались в присутствии третьего лица. Никаких имен, судья тоже обратился к Арсан по званию:

– Верно, мне пора, комиссар. Всего хорошего.

Рукопожатие вместо поцелуев – так обыденно Романеф попрощался, поднявшись. Прежде чем он удалился, Антония представила Милоша. Мужчины быстро поздоровались, судья закрыл дверь, лейтенант остался наедине с женщиной, которой доверял меньше, чем кому-либо другому.

Положив на стол папку, он сел.

– Результаты поисков, патрон. Сведения о бывших членах ассоциации «421». Но не хватает кое-каких имен.

– У тебя не весь список?

– Нет, в личных делах черт ногу сломит.

Арсан открыла ящик, вынула три скрепленных листа.

– Держи, этот полный.

– Вам его передала Люси Марсо?

– Да, без проблем. Заполни пустоты. И собери сведения о мельчайших грешках, меня интересует даже протокол за нарушение правил парковки.

Милош проглядел строчки по диагонали.