Милош покраснел как рак, никто не зааплодировал. Однако и с издевками коллеги поостереглись – большой прогресс, по мнению букашки.

Обсуждая услышанное, муравьи по одному покинули кабинет шефа. Паскаль тоже собирался выйти…

– Останьтесь, Каршоз, надо поговорить.

Майор удивленно взглянул на Арсан, развернулся и сел напротив. Как только дверь закрыли с той стороны, комиссар перешла в наступление. Каждое ее слово было обдумано и взвешено судьей. Вся речь – сплошной порох, готовый рвануть в любую минуту.

– То, что я хотела вам сказать, майор – деликатная тема. Вот почему обойдусь без околичностей: мне известно, что вы активный член левого экологического движения. Имеете там даже обязанности и должность.

Паскаль возмущенно взвился со стула, как бешеный пес.

– Вас это касается?!

– Ничуть, личная жизнь – ваше дело. А вот профессиональная жизнь подчиненных, напротив, интересует меня безмерно.

– Куда вы клоните? Собираетесь начать охоту на ведьм?

– Нет, конечно, майор. У половины полицейских правые убеждения, у остальных – левые, двадцать процентов – франкмасоны, и я уважаю ваши взгляды… Я прошу об услуге именно активиста партии.

Паскаль опустился на стул, заинтригованный речью.

– Допустим, я могу ее оказать – чего вы хотите?

– Попридержите Гутвана… Мне известно, что он ваш однопартиец.

– Допустим… Что дальше?

– В прошлом он мешал нам спокойно работать. Не желаю, чтобы это повторилось в деле Йозевича. Статьи журналиста могли бы повредить поискам истины.

В подтверждение своих слов Антония показала последнее произведение Гутвана. Казалось, в описание убийства Бонелли и его громилы тот вложил всю душу и все чернила. Писанину завершала скользкая фразочка: «Раввин, замеченный свидетелями, до сих пор не обнаружен».

Этого оказалось достаточно, чтобы Паскаль поменял мнение.

– У вас есть план, как притормозить его перо?

Антония филигранно обхаживала Каршоза – сам Макиавелли был бы ошеломлен ее хитростью.

– Я буду опрашивать родственников жертв пожара в «421».

– О! Намерены порыскать среди простого народа?

– Для отвода глаз, майор! Арсан, великая жрица БРБ, занимающаяся делом, сданным в архив, – такая фишка непременно привлекла бы Гутвана.

– Ммм… А чего вы ждете от меня?

– Чтобы вы навели его на мое «расследование». И на какое-то время он оставит вас в покое. Все, чего прошу, это заставить журналиста поверить, что ваше дознание – второстепенное, что-то вроде ложной цели – типа отвлечь внимание от моего дела. Он не должен упоминать о раввине, иначе статьи спугнут нашего дружка-приятеля в конце концов.

– Если это вообще убийца.

– Вот именно. Поскольку у нас нет доказательств, подстрахуемся… К тому же есть и более серьезная проблема.

– Какая?

– Журналист начнет копать про раввина – выйдет и на Вайнштейна. И я уж молчу про Рефика, который подкармливал Йозевича.

– Гутван не дурак – обвинять, не приняв меры предосторожности.

– Вам обязательно придется вести розыск по злачным местечкам Еврея и Турка, Гутван это пронюхает. И если начнет, не дай бог, дергать Вайнштейна – налетит вся еврейская община. А примись он за Рефика – и великий муфтий со своей кликой намылят нам холку. Моя позиция четкая – ни тех, ни других в этом грязном деле.

Доводы Арсан встревожили Паскаля, он не знал, что и думать. Обмозговав их со всех сторон, он принял решение:

– В деле Рефика все долго гадали, кто осведомлял Гутвана.

– Да, был «крот», подрывавший нашу работу.

– Немало людей было уверено, что стучал полицейский. И если теперь у меня получится слить журналисту нужную нам информацию, это будет означать, что и раньше я такое проделывал. В деле с грузовиком, скажем. А мне не улыбается загонять себя в ловушку.

Страхи майора были напрасны: виновного в утечке давным-давно перевели без особой огласки на островок с дождливым климатом, где тот служил, забытый всеми. Антония знала осведомителя, но не могла назвать. Доверить эту информацию Паскалю – такое не укладывалось в ее схему. Романеф предвидел и подобный поворот разговора.

– Что вы делали с субботы по понедельник, майор? Меня особенно интересует воскресенье и понедельник.

– Не понимаю вопроса.

– Ответьте и увидите, к чему я клоню.

– Отдыхал – рыбачил на щуку и сидел у телевизора.

– Кто-то может подтвердить ваши слова?

– Я живу один. Кроме кота, никто.

– Значит, вас могут заподозрить в совершении этих трех убийств.

Паскаль чуть не взорвался от хохота. Арсан бредит! Майор был тертый калач и просто отмахнулся от ее угрозы.

– А каковы мотивы? Сгораю от нетерпения.

– Им уже десять лет, майор, как и драме «421».

– Я к той истории никаким боком. При всем моем уважении, комиссар, здесь у вас не выгорит.

– Десять лет назад вы попали в перестрелку, напарница получила пулю, прикрывая вас, и умерла на ваших руках. Новичок Сандрин Амон, двадцать четыре года. Вы сделали все, чтобы уберечь ее, как считаете? Кой-кто болтал, что вы были любовниками…

Задетый за живое, Паскаль сорвался с цепи и послал к черту субординацию. Наплевав на последствия в самом вульгарном смысле слова.

– Клал я на вас, Арсан! Роетесь в дерьме, гестаповская овчарка!

– Нет, полицейский, как и вы, майор. Тот, кто должен все помнить… а я помню, как вы поклялись отомстить.

– Откуда вам известно? Мы же тогда не работали вместе.

– Читала ваше личное дело. Вас же даже заставили посещать психолога…

– Это все?

– Не все! В той истории фигурировали и корсиканцы, и Вайнштейн, и Рефик. Странно, правда?

Паскаль кусал губы, удерживая рвущиеся оскорбления.

В глубине души майор знал, что Антония права: он любил Сандрин и все еще винил себя в ее гибели. Почему он из кожи вон лез, чтобы закалить напарницу? Потому, что та не вызывала особого доверия у бывалых коллег.

Слишком юная, слишком хорошенькая, слишком кукольная внешность.

Обаяние – физический изъян в глазах тех, кто его лишен.

Чтобы заткнуть рты насмешникам, Паскаль брал Сандрин на вызовы чаще, чем других. Все шло нормально до того проклятого дня, до приказа следить за машиной курьера – рядовая операция. Осведомитель сообщил полиции о перевозке кучи липовых паспортов. Кто был клиентом? Бонелли? Вайнштейн? Рефик? Стукач знал только имя изготовителя фальшивок.

В обязанности Каршоза входило накрыть преступников. Служебная субординация диктовала действовать. И стойкий оловянный солдатик Паскаль взял с собой Сандрин – как положено.

Слежка поначалу была самой обыкновенной, а потом все вышло из-под контроля. Полицейских застали врасплох сообщники шофера. Засада в лесу, перестрелка, бегство нападавших, пропажа фальшивок…

Опущенный занавес, «Покойся с миром», смехотворные сожаления…

Сандрин осталась лежать там, на месте схватки. Похороны в родной деревне. Большая помпа, гроб окружен официальными лицами. Речь, медаль, прощальный залп. Затем темнота и могильные черви. На белой надгробной плите префект поместил табличку «Лейтенанту полиции Сандрин Амон – благодарная Франция (посмертно)». Почести по уставу.

– Глупостей больше не болтаю, майор, мои обвинения беспочвенны.

Паскаль вздрогнул, как будто очнулся ото сна.

– Так зачем валить на меня эту чушь?

– Чтобы показать, что можно говорить ужасные вещи, не задумываясь. Пора начать мне доверять, Каршоз. Я знаю, что вы не замешаны в утечке информации. Прошу лишь о небольшой услуге – для пользы дела: пусть Гутван не путается под ногами… И найдите мне этого раввина…

В этих местах чуть переиначили известную присказку: «Увидеть Калюир и помереть».

Кантон Калюир-и-Кюир на границе Лиона между Роной и Соной объединяет сорок пять тысяч жителей. Но, несмотря на размеры, его считают городком в предместье.