— Когда затеяли создавать пашни, то говорили о том, что нам нужно собственное продовольствие, чтобы не быть зависимыми от других стран… Глупости. Все годы до этого к нам в очередь выстраивались желающие продавать продовольствие. И чтобы вот так разом все вдруг отказались… Ну, на крайний случай, можно строить хранилища, резервуары, закупать еду впрок… Это будет намного дешевле, легче… Нет, эти поля возникли не из-за практичности, и уж тем более не из-за прижимистости.

Внизу между растениями перемещались какие-то фигурки и что-то, похожее на устройства, но подробно различить что-то с такого расстояния было почти невозможно. Со времени катастрофы в подземной крепости, это было первое населённое место, которое видел Сергей. Оно находилось далеко, и Сергею удавалось сохранять спокойствие, но всё-таки он не мог полностью подавить грызущее, беспокойное ожидание. Ожидание того, что губительная сила Леса, сокрытая в нём, вот-вот вырвется и набросится на тех, кто был внизу.

— Или, например, тот случай на разрушенных выработках. Прослышав об абсолютно небывалых природных богатствах, мы ринулись туда и развернули бурную деятельность почти безо всякой разведки и проверки. А ведь осторожность — следствие практичности. И что-то тогда затмило нашу практичность. Вера в собственную избранность, помню, я говорил. Но не только.

Сергей вспомнил огромную пещеру, усыпанную следами давних смертей и разрушений. Он также вспомнил странное чувство умиротворения, пришедшее там, и удивился — насколько же страшным должно быть состояние, чтобы испытывать умиротворение в подобных местах?

— То, что я имею в виду, — продолжал гном, — относится даже не к Лиге, а к самым общим вещам. Каждый ребёнок знает — эльфы живут в лесах, гномы живут в горах. Но почему так? С эльфами понятно — они физически связаны с энергетикой лесов, они воспринимают леса по-особенному, видят их вельд. А гномы? Мы никак не связаны с энергетикой гор, пещер, если такая вообще существует. Не видим никакого пещерного вельда — что очень жаль, кстати, это бы здорово облегчило жизнь в темноте. Видит Великий Свод, мы вообще не особенно жалуем темноту — ты сам видел, как хорошо освещён Рифтран. Слух у нас, конечно, хороший — но это явно не причина жить, окружёнными камнем. Так в чём же причина?

Руд протянул руку и взял небольшой камешек.

— Вот, смотри. Многие говорят, что это из-за какой-то невероятной любви к камню. Такое мнение можно понять. В конце концов, слово «ог», обозначающее камень, — самое главное в нашем языке. Но, тем не менее, это не так. Дело не в любви к камню. Ты никогда не увидишь гнома, любовно поглаживающего дикий булыжник, наподобие этого в моих руках. То, как ведут себя Лесные Народы, как они медитируют среди травы, блаженствуют в дикой листве — к гномам это не имеет никакого отношения. Мы не любим камень сам по себе. Скорее уж, все его сколы и неровности вызывают у нас раздражение. Но мы любим камень, потому что он — главное, в чём находит воплощение наша истинная страсть. Наша самая важная отличительная черта.

Руд вытянул вперёд широко раскрытую ладонь с лежащим на ней камешком. Губы гнома изогнулись, то ли произнеся короткое слово, то ли просто совершив длинный выдох, и кусочек скалы медленно поднялся с ладони в воздух.

— Больше всего на свете мы любим менять мир вокруг себя. Исправлять его несовершенство.

Под пристальным взглядом Руда висящий в воздухе камешек мелко задрожал и в следующее мгновение оказался заключён во вспышки маленьких красных молний.

— Наверное, когда-то в глубокой древности наши предки, обосновавшись в какой-нибудь пещере и сумев невероятными усилиями обработать её камень, поняли, насколько это значительнее, благороднее и долговечней, чем хижины из тростника, резьба по дереву, кости и всё такое прочее. А ещё оказалось, что внутри пещер, внутри гор можно окружать себя этой красотой и соразмерностью со всех сторон, оказываться внутри неё. Создавать свой собственный мир. Осознав это, мы влюбились в камень. И стали селиться в горах и пещерах.

Вспышки замелькали ярче и чаще. Камешек в воздухе начал вращаться, всё быстрее и быстрее, окутываясь облаком пыли из собственной плоти.

— Гномы живут так уже тысячи и тысячи лет. Из собственной страсти, собственных страхов и устремлений мы выстроили наш жизненный путь. Стали рациональными, практичными. Заключили тёмное прошлое в рамки обычаев и легенд, сделали частью нашей культуры и памяти. Но прошлое не исчезло. И не изменилось. Нельзя убежать от себя. Нельзя убежать от своей страсти. То, что заставляло наших предков сбивать в кровь руки, пытаясь обработать камень таким же камнем, живёт и в нас. И время от времени мы слышим его голос. Голос, который заглушает всё остальное.

Вращение, вспышки и летящая пыль — всё это прекратилось разом, в один момент. Теперь на месте кусочка дикой скалы в воздухе висел шар. Руд чуть сжал пальцы раскрытой ладони, и шар плавно приземлился на неё. Гном поднёс его к глазам.

— Иногда это приводит к хорошим результатам. Даже это поле — как ни крути, оно действительно обеспечивает нас продовольствием. Да и перед миром есть, чем похвастаться. Триста лет назад же наша страсть абсолютно лишила нас разума и заставила безудержно бежать навстречу невиданным богатствам, навстречу великому вызову и великим возможностям. Впрочем, произошедшее на той выработке — далеко не худший вариант. В истории известны случаи страшных, поистине страшных катастроф. Однажды прекратила существование целая горная система, а пыль от её гибели закрыла солнце. Один из миров лишился тогда лета на два года… Нет, я не хочу сказать, что наша страсть ведёт только к плохому. Проблема в том, что, поддавшись ей, мы редко находим в себе силы остановиться — независимо от того, к чему идём.

— Так ты, что, хочешь сказать, что эта ваша страсть замешана во всём, что случилось? — спросил Сергей.

— Если в происходящем замешаны гномы — почти наверняка, без неё не обошлось.

— Но замешаны ли гномы — ты не знаешь?

— Нет. — Руд сжал губы и опустил взгляд. Правда, почти сразу же он поднял глаза вновь. — Лови!

Гном слегка размахнулся и бросил Сергею шарик. На ощупь кусок камня оказался совершенно гладким, без малейших выщерблин, трещин или неровностей.

— Возьми его с собой. — попросил Руд. — Так мне будет легче наблюдать за твоим состоянием. И заметить, если что-то пойдёт не так.

Следующие пару часов человек и гном провели почти в полном молчании, наслаждаясь прекрасной остановкой в пути и ожидая, когда солнце напитает кристаллы световых очков. Сергей до сих пор не мог понять намерений своего провожатого, но, несмотря на это, Руд вызывал у него доверие. Волшебник совершенно не походил на того, кто управляет, манипулирует ситуацией — скорее, на того, кто изо всех сил пытается справиться с неожиданно обрушившимися проблемами. И искренне верит, что способен их решить.

Одеваясь и готовясь покинуть это удивительное место, Сергей чувствовал свежесть и огромный прилив сил. И даже испытывал смутное удовольствие по этому поводу.

Крондин открыл глаза. В его комнате было холодно. В резиденции Клана Чёрного Самоцвета вообще много где было холодно. Со временем, Крондину стало казаться, что холодно именно в тех помещениях, где чаще всего появляется он сам.

Очередная причуда отца? Крондин бы этому не удивился. Наследник Чёрного клана всю жизнь чувствовал на себе груз тяжёлого, ожидающего внимания. В этом внимании можно было ощутить многое: огромную внутреннюю мощь, решимость, почти маниакальную увлечённость, изобретательность, безусловное признание ценности Крондина. Но не любовь. Советник Хардарин, похоже, специально гнал от своего сына любовь. И свою, и даже других.

Впрочем, сейчас это не имело значения. На кону стояло намного больше, чем чьё-то нелёгкое детство. Самый могущественный гном Лиги мог оказаться её врагом. Трудно было вообразить врага страшнее.

Погружённый в раздумья, Крондин умылся, оделся и прошёл в трапезную. Для завтрака было поздновато, но вышколенная прислуга разобралась мигом — на столе тут же появился источающий дивные ароматы завтрак. К сожалению, старания повара оказались напрасны — Крондин ел, не ощущая ни запаха, ни вкуса.