— Достаточно?

— Пока еще нет, — улыбнулась она, — но скоро будет. — Пузырьки дошли уже до носков ног, выйдя через них наружу, и ноги ее покалывало от холода.

Они по-дружески сидели рядом и молчали, наблюдая, как утки беспокойно дергают хвостами, очевидно стараясь согреться.

Чтобы снять напряжение в шее, Джози откинула голову назад.

— Мы с Мартой почти всю ночь проговорили.

— С Мартой такое случается, — меланхолично усмехнулся Глен. — Когда-то мы с ней часто сидели на заднем крыльце до самого восхода солнца и болтали ни о чем.

— Как мило.

— Это было очень давно.

— Вам, наверное, сейчас тяжело?

— Тяжело? Пить шампанское с красивой женщиной? — засмеялся Глен. — Страшно тяжело!

— Вы знаете, что я имею в виду.

Он налил себе еще немного шампанского и откинулся назад, прислонившись к грубым доскам лодочного домика.

— Это оказалось тяжелее, чем я думал.

— Почему же вы согласились быть шафером?

— Я и сам несколько раз задавал себе этот вопрос.

Джози смотрела, как две утки уютно устроились на ночлег у самой кромки воды, тесно прижавшись друг к другу, и почувствовала укол зависти. Но, может быть, и у уток самцы такие же безответственные эгоисты, которые отводят глаза в сторону, когда речь заходит о выполнении обязательств?

— А вы были бы неплохой парой.

— Наверное, в свое время я мог бы дать ей счастье, но не сумел сделать то, что было нужно.

— Она рассказала мне, — Джози изучала свой бокал, — все об этом.

— Об этом вы и проговорили с ней до утра? — поддразнил ее Глен.

— И об этом тоже.

Глеи испустил глубокий и долгий вздох:

— Я очень плохо обошелся с Мартой. И теперь мне придется жить с этим.

— Вы жалеете о случившемся?

— Это самая большая ошибка, которую я совершил в жизни, а я их сделал немало, уж поверьте.

В этот момент в дверном проеме вдруг возникла голова Марты. Щеки у нее горели, а глаза сверкали. Прическа и фата несколько съехали набок, и волны шампанского разливались поверх невестиного букета, упакованного в плотную трубку, который она сжимала в руке. Она немного покачивалась, но потом удержала себя в вертикальном положении, прислонившись к косяку, и сказала:

— И что же это за большая ошибка?

Они отшатнулись друг от друга, непонятно почему почувствовав себя виноватыми перед Мартой. Глен первым обрел душевное равновесие. Он широко улыбнулся Марте:

— То, что я не повел тебя к алтарю, хотя у меня была такая возможность.

— Правда?

— Ты прекрасно знаешь, что да.

— Мне уйти? — спросила Джози.

— Чепуха. — Марта откинула назад завитки волос, выбившиеся из-под фаты и рассыпавшиеся вокруг лица. — Мы просто шутим. Я пришла позвать тебя, потому что я собираюсь бросить свой букет невесты и хочу, чтобы ты была там. Жизнь непредсказуема, Глен, может быть, ты кончишь тем, что женишься на Джози!

Джози встала.

— Нет уж, спасибо. Я уже однажды была второй.

— Сейчас этого не случится. Я изменился, — сказал Глен, — мне пришлось измениться. Она грубо отпихнула меня; так отпихивают ногой разъяренную собаку!

— Неправда! — запротестовала Марта, качаясь и наступая себе на шелковые туфли.

Глен протянул руку, чтобы поддержать ее.

— Если мы решим пожениться, ты будешь первой, кто даст нам свое благословение.

Марта неуверенно хихикнула.

— Пошли, Джози, — поторопила она сестру капризным тоном. — Все тебя ждут. Никто не знает, куда ты пропала.

— Я вышла подышать воздухом.

— Тебе не нужно ничего мне объяснять, — поддразнивала ее сестра.

Глен погрозил ей пальцем:

— Вам цены нет, Марта Россани.

Улыбка на лице Марты на мгновение поблекла, и она показала ему палец с обручальным кольцом.

— Лабати, — поправила она его. — Миссис Марта Лабати.

— Хорошо, миссис Лабати, — сказал Глен, — давайте-ка вернемся к вашим гостям. Заставлять ждать жениха — это плохой тон.

Марта повернулась на каблуках и, проделав этот рискованный трюк, зашагала, покачиваясь, к своим гостям.

Дневной свет постепенно тускнел, прохладный вечер превращался в холодную, ясную ночь. Глен и Джози встали и, покинув лодочный домик, побрели вслед за Мартой. Глен обнял Джози за плечи, и они молча шли за Мартой, влекомые ее турбулентным потоком. Он согнул руку в локте, но вместо чувства защищенности она испытывала напряжение, а этот локоть, касавшийся ее бока не в лад с шагами, почему-то вызвал неприятное ощущение. Ей было неудобно и неловко. Между Мартой и ее бывшим любовником определенно решено было еще не все, и она подумала, действительно ли накануне сестра рассказала ей обо всем без утайки.

Марта шла, спотыкаясь, впереди, а туго связанный букет бился о ее ноги. С каждым шагом от него отлетал дождь лепестков, устилавший дорожку. Если так и дальше пойдет, то бросать будет уже нечего.

«Хава Нагила» унагилила Мэта до полусмерти. Он перетанцевал со всеми неутомимыми родственниками Марты — с тетей Долли, с дядей Хайми, с дядей Томом Коблеем. Да, кажется, вообще со всеми гостями. Он станцевал «Танец петушка», оказавшийся американским вариантом «Песенки птички»; электрослайд, в котором требовалось исполнять гораздо более затейливые повороты, чем те, на которые он был способен; и даже что-то, отдаленно напоминавшее «Болит разбитое сердечко» с его традиционными хороводными шагами. Он исполнил и «Эй, Макарена!», но вместо того чтобы зазывно кружиться по спирали, он прошаркал этот танец уже заплетающимися ногами, — на курортном острове Ибица его никогда не разрешили бы танцевать без предварительного предупреждения об опасности для здоровья. Замечательное достижение для панически боящегося танцев обозревателя рок-музыки. Уже не в первый раз за этот вечер он спрашивал себя, ту ли профессию он выбрал.

Сейчас он танцевал с очень красивой подружкой невесты. Не с той подружкой, вынужден был он признать, но все же с очень красивой подружкой. Он использовал свое положение гостя Марты-2 — шампанское и все такое, и, несмотря на то что сердце у него было непоправимо разбито и сегодняшний вечер шел вразрез с его миссией обретения мисс Джози Флинн, находившейся где-то в этом широко раскинувшемся городе, все же он чувствовал себя довольно неплохо.

Его печень не подвергалась такому испытанию со времен университетских гулянок, и к моменту, когда его самолет приземлится в Хитроу, она, без сомнения, будет замаринована не хуже пряных консервированных огурчиков.

Мэт перестал кружиться с подружкой невесты — танец закончился. Она была приятной девушкой, тоненькой, как тростинка, с темно-русыми кудрями, как у Тресси, любимой куклы его сестры. Она тоже считала, что Уильям Шекспир снимает отличные фильмы. Она подняла на него глаза, и у него перехватило дыхание. Но никогда в своей жизни он не чувствовал такой тоски. Что он здесь делает? Он обманом втерся в эту компанию тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, друзей и знакомых. Он не имеет к ним никакого отношения. Пришелец ниоткуда, чудной чужак, весело проводящий время. Но ведь чужак.

Он взял руки девушки в свои.

— Это было прекрасно. Спасибо вам, — сказал он. — А теперь мне надо идти.

— Так рано? — запротестовала она. — Все это будет длиться еще целую вечность.

В этом он почему-то не сомневался.

— Еще полно еды, и будет много танцев.

Мэт же чувствовал себя так, как будто уже съел полную тележку продуктов из супермаркета и протанцевал больше, чем сам Лайонел Блэйр в период расцвета его творчества.

— Но мне нужно быть в другом месте.

— Что ж, рада была провести с вами время, — сказала она.

— Спасибо. Все было замечательно… — Он даже не знал ее имени.

— Элена.

— …Элена.

Ну почему он не встретил всех этих милых женщин до того, как его поразили чары Джози Флинн? По крайней мере, двух женщин.

Он попрощался с тетей Долли и с дядей Хайми, и они целовали и обнимали его так, как будто он был их давно потерянным и вновь обретенным сыном, обещали навестить его, когда в следующий раз приедут в Лондон, чтобы взглянуть на Шекспира. Он попрощался и с Мартой-2, пожелал ей счастья и про себя отметил, что по возвращении в Лондон непременно пошлет ей чудовищно роскошный букет в знак благодарности.