Моя мать.
Через час я снова попробовала включить телефон. Экран загорелся. Пора.
Ответила женщина с правильным произношением.
— Простите, это миссис Мэри Биэти?
— Да, это я. Могу вам чем-нибудь помочь? — Тон холодный, официальный, как у медсестры в приемной врача: «Простите, я не имею права сообщить результаты вашего теста по телефону».
— Э-э… Меня зовут Карен Купер. Миссис Фиттон из отделения социальной службы в Болтоне должна была вас предупредить. Она говорила, что вы могли бы… что вы можете мне помочь найти мою настоящую мать. Ее звали Джесси Пилкингтон. Она когда-то очень давно жила у вас.
— Да, да… Джойс Фиттон мне звонила. — Она вдруг умолкла. Я слышала в трубке собственное дыхание. Мы подумали, если бы вы приехали и зашли ко мне, мы могли бы все обсудить…
— Я приехала.
— Вы в Лондоне?
— Да. Я остановилась у подруги. Я бы хотела, если не очень побеспокою, зайти к вам.
— Секундочку, сверюсь с ежедневником…
Я подошла к окну, поглядела на задний двор. Точно такой же, как многие дворы в Уигане, и все-таки чувствуется, что это Лондон. Как будто не хватает какой-то северной ауры.
— Так. — Она вернулась. — Завтра с утра вам подойдет? Скажем, в десять? Не рано? Вы откуда будете ехать?
— Десять в самый раз. Обязательно приеду.
— С нетерпением буду ждать вас, — ответила она.
Сердце у меня упало.
* * *
В тот же вечер я пошла на предродовые занятия. Уселась в заднем ряду, постаралась придать себе вид более взрослый и такой, будто дома меня ждет любящий муж, а не разъяренный отец и сумасшедшая бабушка.
Акушерка взяла пластиковую модель таза и просунула через нее голову куклы. А я — на тридцать пятой неделе беременности — сидела и по-прежнему думала: «Нет, это не я. Это не может случиться со мной. Я не готова. Я не могу!»
«Сожгла за собой мосты, да, дочурка?» — услышала я у себя в голове мамин голос.
* * *
Я сидела в шезлонге, ожидая, когда миссис Биэти принесет чай. Чувствовала себя неимоверно усталой. Всю ночь я бегала за поездами. Один из них шел в Америку. Я сказала Джону Ноуксу[28] (он почему-то был со мной):
— Как же поезд едет через океан?
А он ответил:
— Нет ничего невозможного.
Я встала слишком рано, было холодно, залезла обратно в постель, накрасила ногти. Включила радио, но там говорили только про смерть Дианы. Немного поплакала — думаю, это было нервное — и спустилась к завтраку, который не смогла съесть. Моя хозяйка явно была фанаткой Элвиса Пресли. Я не отрываясь смотрела на настенные часы с надписью «Love Me Tender» на циферблате и стрелкой в виде грифа гитары. Время шло так медленно, что я не один раз успела подумать, что часы сломаны. Потом я оделась и вышла. Было всего двадцать минут десятого, так что пришлось погулять взад-вперед по улице. Несмотря на то что я шла на встречу с миссис Биэти, а не со своей настоящей матерью, я надела костюм.
— Все, чай готов, — сказала она, подавая мне чашку.
Я огляделась. Куда бы ее поставить? Нехорошо будет, если я залью этот милый ситцевый диван! Но никакого столика рядом не было, пришлось поставить себе на колени.
— Как у вас красиво, — сказала я.
Комната действительно была как из журнала. Тут не было ни одной вещи, которую бы мне не хотелось поставить у себя дома.
— Теперь, когда я одна, дом для меня слишком большой. И по лестнице подниматься трудно.
Интересно, сколько ей лет? Семьдесят? Но выглядит очень элегантно. Не то что моя мать.
— Может, вам стоит установить лифт?
— Да, наверное, в конце концов, я так и сделаю.
Она глотнула чаю. О чем она думает? Совершенно непроницаемое выражение лица.
— Так… как моя настоящая мать? — начала я.
Она поджала губы и поставила чашку на камин.
— Там на бюро лежат кое-какие документы, можете принести их сюда. И пододвиньте столик. Вот тут между нами поставьте. Я должна вам их показать.
Она перебирала бумаги. Сердце у меня бешено колотилось.
— Я правильно понимаю, что вы ничего не знаете о своей матери?
— Только то, что она была совсем девочкой и не замужем. Ох, я так и знала, что она обоснуется в Лондоне! Должно быть, мечтала сбежать из Уигана! — Я нервно хихикнула. Мой голос звучал слишком громко в этой тихой комнате.
— Ладно, — осторожно начала миссис Биэти. — Прочтите вот это.
Это была вырезка из газеты за апрель 1971 года. Мужчине и женщине из Кройдона выдвинули обвинение в убийстве ребенка. На теле шестилетнего ребенка были обнаружены синяки и ссадины. Она — это была девочка — выглядела на два года младше своего возраста вследствие недостаточного питания. Соседи заподозрили неладное, когда заметили, как девочка роется в мусорных ящиках. Они сообщили об этом в социальные службы, но, как ни странно, никаких мер предпринято не было. В школе тоже ничего не знали, так как девочка там не появлялась. Она даже не была взята на учет, когда ее убили.
Девочку звали Эмма, ее мать — Джесси Пилкингтон.
Я читала статью снова и снова и ничего не могла понять. Миссис Биэти взяла меня за руку. Меня трясло.
— Это моя сестра? — прошептала я.
— Единоутробная.
— Господи, моя маленькая сестренка!
Я заплакала. Миссис Биэти похлопывала меня по руке, как бы говоря: «Поплачь». Тикали часы, за окнами проносились машины. Больше я не воспринимала ничего. Мы сидели так очень долго.
Наконец она сказала:
— Там еще есть фотография, но не знаю, захотите ли вы на нее посмотреть.
Я вытерла слезы.
— Эммы?
— Всех троих. Из газеты.
— Нет, я этого не выдержу.
Она обняла меня. Мне показалось, что я снова маленькая. Мама обнимала меня точно так же в тот день, когда мы узнали, что отец болен. И часы тоже тикали, а радио на кухне играло «Мост над бурными водами»[29].
— Я с тобой.
— И миссис Фиттон знала?
— Да. — Миссис Биэти вытерла глаза. — Но поскольку я тоже когда-то работала в социальной службе, она решила, что будет лучше, если я расскажу вам об этом. Тем более что я ее знала.
— Но как она могла? Это так ужасно! Своего собственного ребенка!
Шарлотта, маленькая Шарлотта плачет в кроватке, Шарлотта бросает на пол кашу, писает в постель, моя красавица Шарлотта.
— Она сошлась с жестоким человеком. Это со многими женщинами бывает, из разных классов. Она была очень… ранимой. Что бы там ни говорили, она совсем не могла за себя постоять. Поэтому и не ушла от него, даже когда он начал избивать ее дочь — девочка была от другого, что, сами понимаете, не облегчало ее участь. Она всегда говорила, что сама ни разу не ударила Эмму. Не знаю, правда это или нет. Чтобы обвинить ее в преднамеренной жестокости, улик не хватало. Защита утверждала, что она не вступалась за дочь, потому что боялась, что тогда он начнет избивать и ее тоже. Может, так оно и было. Ей дали четыре года, ему — пятнадцать, но он умер от рака еще в тюрьме.
— Вот и отлично.
— Когда Джесси вышла из тюрьмы, она сменила фамилию и переехала. Люди ее ненавидели — так всегда бывает. Хотя тогда журналисты не были такими наглыми, как теперь. Она получала письма с угрозами. Ей хотелось забыть о том, что она сделала, начать жить заново. В некотором смысле ей это удалось.
Я сжала виски руками.
— Я все еще не могу в это поверить.
— Для вас это, должно быть, тяжелое потрясение. Принести вам что-нибудь? Глоток бренди?
— Нет, не надо, я лучше выпью пару таблеток парацетамола. У меня есть.
Но я знала, что парацетамол не спасет от того липкого и холодного, что обволокло мое сердце. Он не поможет мне забыть страшные слова той статьи.
Миссис Биэти ушла за водой, а я — неожиданно для самой себя — снова открыла папку и принялась копаться в бумагах, искать фотографию. «Не надо!» — предупреждала я себя, но в то же время я должна была выяснить все до конца. Вот она, красивая маленькая девочка в клетчатом платье и кофточке. Улыбается. И взгляд такой, как будто у нее нет никаких проблем. Я захлопнула папку. Мне казалось, что сердце вот-вот лопнет от горя и негодования.