Послышались мамины шаги на лестнице. Слава богу, я заперла дверь. Она прокричала бабусе, чтобы та не двигалась, а то все размажет. Послышался грохот выдвигаемых ящиков, потом опять шаги на лестнице. Я продолжала разглядывать себя в зеркале.

Не знаю, с чего я про это подумала. Меня не тошнит по утрам. Но бюстгальтер стал маловат.

Как жаль, что у меня не рентгеновское зрение. И что бы я увидела? Маленького скользкого головастика, вертящего хвостиком и кивающего мне своей большой головой? Размером с фасоль, если я правильно подсчитала. Господи, сделай так, чтобы я была не права! Неужели он там уже прижился? Закрепился? Господи!

Нет, это паранойя. Внешне я совсем не изменилась. Нет там никакого ребенка. Я начала одеваться. Еще раз проверила: нет ли на трусах крови. Белоснежные — увы! Правда, у меня и раньше бывали задержки. И джинсы сидят как раньше. Так что, может, все обойдется.

Вдруг из коридора раздался какой-то странный грохот. Я напялила свитер, отперла дверь и выбежала из комнаты. Мама собирала диски, видимо только что кем-то брошенные в щель для писем. Не зная, что бы это могло значить, она открыла дверь, и из-за ее плеча я увидела убегающего Пола.

Не раздумывая ни секунды, я бросилась по ступенькам, выхватила из кармана бабушкиного пальто пистолет и выстрелила. Пол упал.

— Отличный выстрел, — восхитилась мама.

Нет, конечно, на самом деле все было не так. Мы смотрели ему вслед, пока он не свернул за угол, потом я кинулась в свою комнату и захлопнула за собой дверь.

Я сидела в своей комнате часа два и с удовольствием не вылезала бы оттуда до конца жизни, но захотелось в туалет и пришлось идти вниз.

Стол был накрыт, ужинали. Телевизор работал. Рядом с мельницей для перца лежала аккуратная стопка дисков.

— Ловят на свалках чаек и продают их как кур, — сообщила бабушка.

— Чарлз Дарвин! — закричала мама. Ее сейчас ничто не интересовало, кроме «Дуэли университетов»[14]. — «Волшебная флейта!»

Я прошла мимо них в ванную. Бабуся опять выложила на бачок все мыло для гостей — она все время так делает. Обычно я убираю мыло на место, чтобы избежать лишнего скандала, но на этот раз от запаха лаванды мне стало как-то нехорошо.

Я уперлась лбом в холодный край раковины. Месячные все еще не пошли.

Наконец я собралась с силами. Приготовилась предстать перед инквизицией.

— Нет, ты скажи! — Бабушка гоняла по тарелке куриную ногу и картинно передергивалась. — Ты мне скажи, где ты видела курицу с четырьмя ногами? Четырьмя!

— Это из упаковки. — Все мамино внимание сосредоточилось на Джереми Паксмане. — Там еще было три крыла.

— О господи!

— Шарлотта, твой кусок в холодильнике, — сказала она, еле оторвавшись от экрана. — Ты ударилась? Что у тебя на лбу?

В зеркале над камином я увидела свое лицо с красной отметиной поперек лба. От раковины. Вот черт.

— Ничего! — сердито ответила я и плюхнулась в кресло.

Стала ждать.

«Холодный дом». А. Милн. Разложение монастырей.

— Это тот мальчик, с которым ты встречалась перед Рождеством? — решилась наконец мама.

«Ха! Ничего ты, мама, не знаешь! Даже не представляешь, как долго мы встречались! Не видишь, что происходит прямо у тебя под носом! Да тебя бы инфаркт хватил, если бы ты замечала хоть половину того, что тут творится! А знаешь, почему я тебе ничего не рассказываю? Потому что ты тут же вообразишь самое жуткое, что может случиться!

Хотя на этот раз ты оказалась права — но не в том дело! И вообще, чего ты вмешиваешься в мою жизнь? Я уже взрослая. Устрой свою личную жизнь и перестань вмешиваться в мою!»

Я сказала:

— Да.

— Я так понимаю… вы поссорились?

Мне хотелось повалить ее на пол и долго бить головой о ее драгоценный мраморный камин.

— А тебе как кажется? — Я подтянула колени к животу, под свитер, и вытащила руки из рукавов, ждала, когда она скажет: «Убери ноги со стула», но она промолчала. Я аж задыхалась от ненависти к ней.

— Эти французы едят лягушачьи лапки, — сообщила бабуся, указывая вилкой на экран. — Вот уроды!

— Он не француз, я тебе уже говорила. Это же он ведет «Вечерние новости».

— Все равно француз. Посмотри на его нос.

Сколько мне еще жить в этом дурдоме? Пока сама не сойду с ума?

Когда зазвонил телефон, я была в своей комнате — снова примеряла одежду.

Я размышляла о том, что не так уж плохо выгляжу для своего возраста. По крайней мере, когда по телевизору показывают обычных женщин, многие выглядят гораздо хуже. Вены у меня не просвечивают, не то что у некоторых — просто географическая карта. И зубы все свои. Надо смотреть правде в глаза. И во всяком случае, я уверена, с парой миллионов в банке и личным тренером можно выглядеть как Дженнифер Анистон. Я не толстая… ну, не настолько толстая, чтобы меня такой называли. Сорок восьмой размер — это еще не толстая. Я втянула живот, повернулась туда-сюда. Вот так очень даже ничего. Если бы я могла простоять в такой позе до конца жизни, меня бы считали худенькой. Я одарила сама себя ослепительной улыбкой и изогнула брови. Потом наклонила голову и изобразила томный взгляд — неплохо. Если бы я выпустила свой альбом, то именно в такой позе и сфотографировалась бы для обложки.

Я взбила волосы (они у меня по плечи, обесцвеченные — правда, уже чуть-чуть отросли и у корней темные) и накрасила губы блестящей помадой. «Вот видишь, — сказала я сама себе, — если бы у тебя было время за собой ухаживать, ты могла бы выглядеть вполне прилично». Но разве это возможно с моей мамой и Шарлоттой? Иногда мне кажется, что они просто сговорились! Только я достану пену для бритья, как тут же что-то случается и приходится срочно бежать им на помощь, а пена возвращается в шкаф. Слава богу, что есть на свете непрозрачные колготки!

Шарлотту бы инфаркт хватил, узнай она, сколько я трачу на каталоги. К счастью, их покупаешь в рассрочку. Ну и что, что мне никогда больше не будет тридцать, зато у меня красивые ноги. На кровати лежали новые вещи. Правда, чтобы так одеться, надо будет побрить ноги. Видели бы вы лицо Шарлотты, когда она меня в этом увидела. Конечно, удивилась, что ее мать может иногда прилично выглядеть. Будет знать, как врываться без стука.

У самой одни секреты! Есть ведь девочки, которые разговаривают по душам со своими матерями — я такое видела в «Триша»[15], — но Шарлотта просто устрица какая-то. Никогда не поймешь, о чем она думает. Хотя, если уж быть честной до конца, то не особенно и хочется это знать. И в любом случае, ее мысли не стоят того, чтобы устраивать очередной скандал. Она готова сожрать всех с потрохами только за то, что у нее решили спросить, чем ей намазать тост. Что же будет, если начать выпытывать про личную жизнь?

В нашем доме вообще все время по минному полю ходишь.

А этот мальчик — красивый, но наглый — мне не слишком нравится. Кажется, его зовут Пол и он тоже учился в начальной школе Святой Марии. Я его видела всего два раза и то не успела с ним тремя словами переброситься, как она потащила его к себе. И что я могла ему сообщить? «Руки прочь от моей дочери, пока она не получит образование!» За такое она бы мне спасибо не сказала.

Мне хотелось ее утешить: «Подумаешь, без него тебе будет только лучше», — но из моих уст это бы прозвучало лицемерно. Господи! Мы на пороге третьего тысячелетия, а женщина все еще не человек, если рядом с ней нет мужчины. По крайней мере, так показывает мой опыт.

В общем, телефон зазвонил как раз тогда, когда я мерила «наряд для воскресного ужина в неформальной обстановке с мистером Фэрброзером». Шарлотта трубку не возьмет, потому что слишком расстроилась, а бабуся — потому что все равно по телефону ничего не слышит. Он звонил, а я все пыталась справиться с верхней пуговицей блузки. «Достали!» — рявкнула я своему отражению. Соблазнительная девица исчезла. Лицо стало резким и злым, а волосы наэлектризовались.