Было приятно слушать все эти сплетни. Можно было представить, что я опять одна из них — обычный подросток, с обычными интересами. Я невольно развеселилась. Ребенок шевельнулся.

— И тогда Джимбо сказал Саймону, что видел, как Эбби целовалась с Доном, а Саймон озверел и назвал Эбби шлюхой — в столовой, прямо при всех! Тогда Дон набросился на него, они стали драться — столы так и летали! Мистеру Бэрри пришлось их растаскивать по разным классам. Вызвали их родителей. Жуть! — Джулия остановилась перевести дыхание. — Видишь, как много ты пропустила? Удивительно, как еще кто-то умудрился подготовиться к экзаменам. Мне, по крайней мере, это не удалось. Результаты просто катастрофические! Но мне наплевать. — Подмигнув мне, она откусила здоровый кусок кекса.

— У меня-то результаты замечательные, — мрачно заметила я.

Мама впала в ярость, когда по почте пришел мой табель. Ситуация была безвыходная. Это как когда повышается средний балл выпускных экзаменов, газеты вопят: «Надо понижать планку в образовании!», но если вдруг средний балл понижается, поднимается шум: «Понизилась планка в образовании!» А «Дейли телеграф» еще напечатает экстренный репортаж о том, как поглупели подростки в последнее время. Так и с моими оценками. Если бы результаты оказались плохими, мама бы орала, что я упустила свой шанс. Но в итоге я сдала даже лучше, чем все ожидали, и теперь моя беременность показалась ей страшнейшим несчастьем, потому что я была создана для лучшей участи. Была.

— Джулия, как отреагировали девочки, когда миссис Карлайл им про меня сказала?

Она на секунду задумалась — но только на секунду.

— Ну, мы все дико удивились, многие тут же посмотрели на меня, думали, я что-то знаю…

— Ты же понимаешь, что я не могла сказать…

— Конечно-конечно. В таком серьезном деле надо сначала самой принять решение, а потом только рассказывать остальным. Близняшки спросили, нельзя ли послать тебе открытку, и миссис Карлайл сказала, что это было бы замечательно. Вот, честно говоря, и все. Да, некоторые еще спрашивали, будешь ли ты учиться с нами на следующий год? Будешь?

— Не знаю. Посмотрим, каково оно будет с ребенком. Если окажется не очень трудно, может быть, пристрою его в ясли и приду к вам в январе. А может, даже раньше. Не хочу пропускать год. Придется потом учиться с этими кретинами из одиннадцатого. Учителя могли бы мне выдавать задания. А экзамены можно сдавать на особых условиях. Не знаю. Голова пухнет. Поживем — увидим.

Джулия кивала.

— А, конечно, еще кто-то меня спрашивал, — продолжила она, — кто отец ребенка… Я сказала, что не знаю, но мне, кажется, не поверили. Ты, само собой, можешь не говорить, если не хочешь.

Могу поспорить, ей с самого начала не терпелось спросить. Что ж? Пока что она была просто ангел. И приятно наконец с кем-то поделиться.

— Ты его, наверно, не знаешь. Мы когда-то ходили в одну школу. Его зовут Пол. Но мы расстались. Сказал, что не хочет меня видеть, как только узнал, что я беременна. Я была такая дура! Мне казалось, что если… если с кем-то спишь, то прекрасно его знаешь. Надо же было быть такой идиоткой. Чтоб его… чтоб его грузовик переехал! Только очень медленно, чтобы ребра ломались одно за другим и его вопли было слышно аж в Блэкпуле. Чтоб он переехал на край света, и я его больше никогда не увидела!.. О-о…

Острая боль внизу живота.

Джулия тут же подскочила.

— Шарлотта! Что с тобой? Позвать кого-нибудь? Вызвать врача?

Я поерзала на стуле.

— Все нормально. Не суетись ты. Это так просто. О-о-о!

От боли у меня перехватило дыхание.

— Посиди секунду. Сейчас вызову «скорую».

— Вернись! — закричала я Джулии, оттолкнула с дороги ее стул и приготовилась броситься за ней. — Это не схватки! По крайней мере, мне так кажется. Болит совсем не там. Вот здесь. Ой!

Люди начали оборачиваться. На меня нахлынула паника, как всегда бывает, когда я оказываюсь в центре внимания. Опять заболело. Надо убираться отсюда.

— Мне надо домой. Можешь проводить меня до остановки?

— Остановки? С ума сошла? Я тебя отвезу. Только не смей рожать в машине моей матери. Испортишь новые чехлы — она нам до конца жизни не простит.

Очень осторожно, постоянно поглядывая на меня, Джулия везла меня домой. «Ремень не давит? Приступы боли не каждые три минуты? Может, развернуться и поехать в больницу?» Нет. Нет. Нет. Постепенно боль проходила. Вскоре Джулия уже рассказывала мне о планах на лето, потом мы свернули на Браун-Мосс-роуд, и обе облегченно вздохнули.

Она затормозила.

— Ну, ты меня напугала. Теперь-то все в порядке?

Я кивнула.

— Не врешь?

— Нет, честно. Спасибо.

— Проводить тебя до двери?

— Не надо. Мне уже нормально, я думаю, это было всего лишь…

Мы заметили его одновременно. Джулия удивленно посмотрела на меня.

— Это что за тип заливает кровью ваши ступеньки?

— Боже мой! Боже мой! Теперь ты понимаешь, почему я никого не приглашаю в гости?!

— Я все дапортил, — сказал отец, прижимая к носу платок. — Прости бедя, Чарли.

Мама усадила его на диван, заставила откинуться на спинку и приложить платок. В школе она привыкла иметь дело с разбитыми носами.

— Не сглатывай, — приказала мама. — А то будет тошнить. Сплевывай лучше сюда, если хочешь. — Она подставила ему стеклянную миску.

— Ну зачем ты туда пошел?! Поверить не могу! Почему ты со мной не посоветовался? Как он себя вел? Он вышел из себя?

С одной стороны, это ужасно, что отец так неудачно влез в мою жизнь после того, как столько лет отсиживался в сторонке. Но с другой, я была ему благодарна: хоть кто-то решил надавать Полу по роже. Только, кажется, в результате сам схлопотал. Судя по его виду, Пол так и не получил того, что ему причиталось.

— Вышел из себя? Да од озверел, гогда уздал, гдо я дагой. Я ему все высказал. Нечего уходить от ответстведдости. «Будь мужчиной! — сказал я ему. — Дадо отвечать за свои поступки».

— А потом он тебя ударил? — спросила мама. Я знала, о чем она думает. Потому что сама думала о том же. Каким жалким он кажется — запрокинул голову, прижимает к носу платок, весь окровавленный, пуговица на рубашке оторвалась. Бедный папа. Побит семнадцатилетним мальчишкой!

Из его отрывочных и малопонятных высказываний мы наконец собрали полную картину того, что произошло. Правда, страшно даже подумать, до какой степени он ее, скорее всего, подретушировал.

Он пришел вечером, рассчитывая, что Пол точно будет в это время дома (а его отца не будет — додумала я). Какой-то «мальчонка» открыл дверь, позвал Пола. Тот, ничего не подозревая, спустился. Отец стал ему излагать суть дела. Беседа быстро переросла в ругань. Пол для начала заявил, что ребенок не от него, а потом — что раз я против его воли решила оставить ребенка, то к нему, к Полу, никаких претензий быть не может. (Тут я попыталась вмешаться в папин рассказ, но мама меня остановила.) В общем, поорали они друг на друга, наконец Пол развернулся и пошел наверх. Но тут мой отец совсем взбесился, бросился за ним, схватил его за ноги и дернул. Пол грохнулся лицом на ступеньки («Ну у него завтра и фингал будет!») и принялся брыкаться, да так и двинул ногой отцу в нос («Надо ж было так подвернуться»). И тут на лестницу вышел, вынимая затычки из ушей, заспанный мистер Бентам («Правда, как увидел меня, тоже разозлился»). Подбежал к Полу, поднял его, быстро проверил, все ли кости целы, и прислонил к перилам. А тем временем отец вопил, какой Пол мерзавец. Несмотря на протесты Пола, отец довел до сведения мистера Бентама суть дела. Тот уже замахнулся, но, увидев пылающие гневом голубые глаза и окровавленное лицо, передумал. (Вот тут, пожалуй, отец не соврал: мистер Бентам не из драчливых.) Затем он указал отцу на дверь, добавив, что если мы хотим предъявить к ним какие-то претензии, то должны хотя бы определить группу крови ребенка. «И определим, не волнуйтесь. Да мы на вас еще полицию натравим. Так что получше спрячьте вашего сына!» — закричал мой отец и вышел, хлопнув дверью.