И вот все начали работать, а горнист лежал в тени палатки и читал книжку, которую раздобыла ему Нинка у девчонок. Наверное, он не очень страдает, потому что вид у него довольный, когда на него никто не смотрит. Но, как только к нему подходят с вопросом о самочувствии, Степка начинает охать и жаловаться, что нога невыносимо ноет. Однако на аппетите больного это не отражается: за обедом он съел всю свою порцию и попросил добавки.

Сегодня мы углубили яму на полметра. Мы теперь работаем так: каждая смена полчаса копает, полчаса откидывает землю, полчаса отдыхает.

Вечером. Антошка Щукарь решил поставить на ночь удочку на сома в Никиткиной яме.

Яма эта находится в излучине Дона, недалеко от того места, где мы каждый день купаемся перед началом и после работ. В этой яме лет шесть тому назад утонул мальчишка Никитка. Он плохо умел плавать, и его затянуло в омут. Мы теперь предупреждаем нашего фотографа Никиту Пересунько, чтобы он был поосторожнее, а то его может постигнуть беда: наверное, в этом омуте тонут все Никитки. Пересунько сердится.

Антошка выпросил у наших поварих кусок мяса и обжарил на костре.

Ну и жерлицу соорудил Щукарь, я таких и не видывал! Бечевка толщиной в мизинец и огромный кованый крючок.

— Это мне дедушка Филимон подарил! — похвалился Антошка.

Насадив мясо на крючок, Щукарь обмотал его крепкой суровей ниткой, чтобы сом не сдернул насадку. Потом рыболов закинул крючок в омут, а другой конец бечевы надежно привязал к толстой ветке ивы.

— Она будет гнуться, — пояснил Антошка, — и не даст рыбине оборвать лесу. Знаешь, какие сомы сильные!

8 июля, утро. Сом наш!!!

Чуть свет мы с Антошкой побежали на Дон, посмотреть, что с нашей жерлицей. Часть бечевы, которую Щукарь оставил на берегу, вся ушла в воду. Бечева была сильно натянута, а ветка ивы пригнулась до самой воды.

— Сидит на крюке, — прошептал Антошка. — Теперь держись, Челнок!

Ох, и достался нам этот сом! Некогда подробно описывать, как мы его тащили, или, пожалуй, как он тащил нас в воду. То, как мы весной водили со Щукарем большого сазана, — это детские игрушки! Вот сом показал нам класс борьбы!

Все-таки часа через полтора, когда и сом умаялся и мы умаялись, так что еле дышали, мы выволокли огромную рыбину на отлогий берег. Ростом сом оказался с Ваську Таратуту, а весу в нем, думаю, было больше двух пудов.

Вот была еще сенсация в лагере, когда мы торжественно явились туда с нашей добычей!

Сом был немедленно отдан в распоряжение поварих, но к ним прикомандировали Щукаря, потому что из всех нас только он один мог разделать такую крупную рыбину.

9 июля. Мы с Антошкой ходили героями, но потом нас стали даже поругивать. И это было неудивительно: второй день в лагере кормят рыбой. Уха из сомятины, сом вареный, сом жареный, сом маринованный, котлеты из сома, сомовье заливное… А далеко не все так любят рыбу, как мы с Антошкой. Впрочем, мы надеемся, что сом наконец будет съеден, досада пройдет, а слава за нами останется.

Наш горнист со своей больной ногой два дня провалялся на траве, читая книги. Вид у него прямо цветущий, круглые щеки еще потолстели.

Днем я случайно подслушал разговор.

Отдыхая после смены, я лежал с другой стороны палатки. Вдруг послышался голос Васьки Таратуты (он спросил у Степки, как его нога).

Степка тотчас заохал и начал жаловаться, что нога не дает ему покоя, поет просто страсть.

— А я, да и наше бюро, мы уверены, что ты все притворяешься, — злым шепотом заговорил Васька. — И вот что я тебе скажу, балда ты ерусалимская: если не встанешь и не начнешь работать, я с тобой такое сделаю!..

Я не знаю, чем ерусалимская балда хуже обыкновенной, но Васькина ругань и угрозы, как видно, подействовали на Степку.

Он сказал, что и сам хотел сегодня встать после обеда, потому что ноге стало лучше…

— Ну смотри, — сказал Васька, — если еще будешь лодырничать…

После обеда Степка, хромая, прошел несколько раз по лагерю, а потом взялся за лопату.

Ну и симулянт Степка!

Десятое июля стало знаменательным днем в календаре школьной археологической экспедиции.

С самого утра юные археологи работали напряженно. Вдруг удары ломов стали отдаваться очень гулко, словно били по пустоте. Иван Фомич просил ребят работать как можно осторожнее, и скоро, к общему восторгу, под грунтом показалась кирпичная кладка.

Иван Фомич спустился вниз по ступенькам, которые были вырублены в одной из стенок шахты. Ребята осторожно снимали землю горсть за горстью, и вот перед ними открылся выпуклый кирпичный свод… Все, кто в это время были наверху, спустились к работавшим.

— Древний могильник… — тихо сказал Иван Фомич и снял кепку.

Все стояли в торжественном молчании, и вдруг это молчание нарушилось самым неожиданным образом: Таратута размахнулся и хватил ломом по кладке так, что полетели осколки кирпича.

— Что ты делаешь, варвар? — страшным голосом закричал Иван Фомич.

— Как — что? Открываю могилу!

— Нет, — твердо возразил Иван Фомич, — могилу вскрывать пока не будем.

Раздался общий хор разочарованных голосов.

Иван Фомич объяснил, что если вскрыть могильник, то дело будет непоправимо испорчено. Для ученого-археолога каждая мелочь имеет громадное значение. Ведь археолог, взглянув на свод, на манеру кладки, сразу определит, какой эпохе, какому народу принадлежит найденный памятник. Далее, у каждого племени, был свой обычай класть тело покойника. Одни народы клали мертвецов головой к северу, другие — к югу, третьи — к востоку. Это было связано с их религиозными поверьями. Взглянув на положение скелета, археолог узнает, из какого племени происходил погребенный.

— Можно сфотографировать, — заикнулся Сеня Ращупкин.

— Если покойника не заслонит Нинка Шук, — сказала бойкая Каля Губина, и все захохотали.

— Так же важно и расположение всех других вещей. Словом, вот что, друзья, — решительно закончил Иван Фомич, — я отправляю телеграмму в Академию наук, сообщаю о нашем открытии и прошу выслать руководителя работ, ученого-археолога. Возражений нет?

— Нет! — дружно грянули ребята.

— А нам что же, в станицу возвращаться? — спросил разочарованный Антоша Щукин.

— Мы останемся здесь, — заверил Иван Фомич, и все обрадовались. — Будем охранять найденный могильник.

Ребята как-то оробели при мысли о том, что у них под ногами могут сохраняться предметы, пролежавшие в земле тысячи лет.

Вася Таратута грустно сказал:

— А наш школьный музей?..

— Найдутся экспонаты и для нашего музея, — утешил его Иван Фомич. — Не останемся с бычьим рогом и немецкой каской. Но ты меня отвлек. Я хотел сказать, что стоит обследовать овраг… Капитолина Павловна, — обратился он к учительнице географии, — как вы полагаете, этот овраг древний?

— Судя по его структуре, думаю, ему не меньше тысячи — полутора тысяч лет.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Иван Фомич. — У некоторых племен были приняты речные погребения. Они устраивали могилы в местах, которые весной заливались водой: в поймах рек, в лощинах и оврагах. Быть может, и этот буерак окажется в числе таких мест, тогда нам вдвойне повезет…

Иван Фомич составил телеграмму:

Гриша Челноков и Вася Таратута пошептались и подошли к учителю.

— Иван Фомич, — сказал Вася, — нельзя ли послать телеграмму дедушке Скуратову?

— Кому? — удивился Иван Фомич. — Ах, заведующему районным музеем. Правильно! Ведь это он натолкнул нас на мысль организовать кружок, и, кроме того, ему интересно присутствовать при вскрытии склепа.