Обследование кургана показало, что мы не первые явились сюда с раскопками: в разных местах виднелись старинные ямы, заросшие травой и с обвалившимися краями, но видно было, что никто из побывавших здесь ранее нас не довел дело до конца.

Мы начали раскапывать одну из ям, поглубже прочих и находящуюся ближе к вершине.

Иван Фомич разбил нас на три двадцатиминутные смены. Мы зашумели, что если двадцать минут работать, а сорок отдыхать, то дело не пойдет и лучше установить наоборот.

— Еще намахаетесь, — сказал Иван Фомич. — В работу надо втягиваться постепенно.

В этот день мы сделали немного.

3 июля, утро. У нас обнаружилась неприятность: мерин Воронко сбежал из лагеря. Васька Таратута очень расстроился: конь на его ответственности, а он за ним недосмотрел. Не дождавшись завтрака, Васька взял кусок хлеба и отправился с Кубрей разыскивать Воронка.

Щукарь со злорадством сказал:

— Пускай Васька-тараторка побродит по степи, узнает, почем фунт лиха!

— Ты так же бродил бы, — отозвался я.

Антошка лукаво рассмеялся:

— Во-первых, у меня Воронко не ушел бы, я знаю этого ехидного коня. А во-вторых, если бы и ушел, я бы его сразу сыскал.

— Где? — поинтересовался я.

— А ты Ваське не скажешь? — подозрительно спросил Щукарь.

— Не скажу, — опрометчиво пообещал я.

— Он всегда на колхозную конюшню убегает.

Я сказал Антошке, что он плохой товарищ, что надо было предупредить Ваську.

— А он — хороший? — обозлился Щукарь. — Мало того, что завхоз и комендант, еще он же и кучером и конюхом хочет быть.

Я, в общем, согласился с Антошкой.

Тот же день, вечером. Сегодня мы порядочно углубили яму и расширили ее, сделав края более отлогими, чтобы они не осыпались. Никита Пересунько несколько раз снимал нас, чтобы запечатлеть все стадии работ. Нинка Шук, как всегда, оказывалась на первом плане. Девчонки смеются, что у нас получится не коллекция снимков кургана, а коллекция портретов Нины Шук на фоне кургана.

Обед, приготовленный под руководством нашей сестры-хозяйки Анки Зенковой, — объедение. Потом Капитолина Павловна, как и грозилась, уложила нас спать. Мы, конечно, не спали, а лежали на сене, накрытом брезентом, и тихо разговаривали, найдем ли мы что-нибудь в кургане. А Васьки Таратуты все не было. Пришел он часов в шесть вечера, еле волоча ноги и без коня, сердитый и усталый. Таким же усталым выглядел и Кубря, потому что не мог же Васька таскать двадцать километров на руках здоровенного щенка.

Мне стало Ваську очень жалко, и я решил передать ему про Воронка. Но Щукарь догадался о моем намерении и глаз с меня не спускал. Пришлось пойти на хитрость. Я тайком написал записку, свернул вдвое и обозначил наверху: «Передать потихоньку Таратуте». Эту записку я сунул Сеньке Ращупкину, и он сделал, как я просил.

Васька пообедал и попросился у Ивана Фомича опять идти за конем.

— Ну где ты его найдешь на ночь глядя! — сказал Иван Фомич.

— А я теперь знаю, где его искать! — возразил Васька и бросил злой взгляд на Щукаря.

— Ну, если знаешь, так иди, — разрешил Иван Фомич.

Васька снова отправился в путь.

Ох, как на меня посмотрел Антошка! У меня аж мороз по коже пробежал!

Я хотел оправдываться, но Щукарь презрительно отвернулся от меня. Мне стало грустно: вот и расстроилась еще дружба между двумя товарищами из нашей четверки, и все из-за этого проклятого транспорта!

Поздним вечером. Васька Таратута прискакал на Воронке, когда совсем стемнело. Он так охаживал мерина плетью, что тот скакал галопом и весь вспенился. Так-то бывает в жизни: двое поссорились, а безвинная скотина в ответе. Хотя не такой уж он безвинный, этот мерин, со своей скверной привычкой убегать.

Антошка Щукарь сделал вид, что не замечает Васькиного возвращения. Со мной он тоже не разговаривает.

Весело…

4 июля, во время перерывов в работе. Назревали ужасные события, но, к счастью, все разрешилось благополучно.

Утром проклятого мерина снова не оказалось на месте, хотя Васька Таратута привязал коня к телеге.

Когда Васька увидел, что Воронка нет, он так побагровел от злобы, что крупные веснушки на его лице показались белыми, и побежал разыскивать Антошку, в полной уверенности, что тот нарочно отвязал мерина. Щукарь взбеленился, услыхав такое обвинение.

Дело клонилось к страшной драке, но между противниками появился Ахмет Галиев, председатель совета отряда седьмого класса.

— Эй вы, петухи, в чем дело? — насмешливо спросил он.

Васька и Антошка наперебой начали обвинять друг друга и так галдели, что невозможно было ничего разобрать. Наконец Ахмет понял причину ссоры.

— Щукин не виноват! — веско заявил Ахмет. — Я видел, как было дело. У коня свалился недоуздок, и он припустился галопом. Я хотел разбудить Таратуту, а потом решил, что коня все равно не догнать. Таратута, извинись перед товарищем за ложное обвинение.

Васька сделал больше. Он шагнул к Антошке, пожал ему руку и тоном Анки Зенковой, когда она председательствует на сборах отряда, произнес:

— Товарищ Щукин! Поручаю вам принять должность заведующего транспортом экспедиции!

Антошка вытянулся, лицо его просветлело.

— Есть принять должность заведующего транспортом экспедиции, товарищ комендант! — браво отчеканил он.

Все пошли завтракать довольные, кроме горниста Степки Щука, любителя скандалов. Переваливаясь с ноги на ногу, толстый Степка сердито ворчал:

— Эх, знатная драка не состоялась…

За завтраком мы трое, Васька, Антошка и я, сидели рядом и разговаривали самым дружеским образом.

6 июля. Сегодня мы углубились больше чем на метр. Уходим вниз все больше и больше. Приближаемся к уровню степи. Ух, и мозоли у всех на руках!

Землю вверх поднимать стало очень трудно. Наши изобретатели во главе с Ахметом Галиевым соорудили блоки, и грунт подается вверх ведрами и бадейками.

Земля пошла твердая и какая-то железистая. Под вечер пришлось пустить в ход ломы. Мальчишки разбивали грунт ломами, а девочки накладывали лопатами в ведра.

7 июля. Сегодня случилась сенсация, как выражается наш корреспондент Ахмет, — происшествие со Степкой Шуком.

Наш толстый горнист не очень любит орудовать лопатой. Уже со второго дня работы он всем надоел, показывая большие водяные мозоли на ладонях, и жаловался, что они не дают держать лопату. Конечно, его не освободили от копания, ведь и у других были такие же мозоли.

Потом мозоли прорвались, затвердели и уже не стали мешать работе. Степка со вчерашнего дня повеселел и начал трудиться наравне со всеми. Но сегодня утром с ним случилось несчастье. Спускаясь в яму, когда ступеньки были еще влажны от утренней росы, он поскользнулся и шлепнулся на дно ямы.

Мы захохотали: уж очень смешно он растянулся. Но вдруг мы все замолчали. Степка не смог встать и застонал:

— Ой, нога, нога!..

Мы с Васькой Таратутой хотели поднять Степку, но он так заорал, что к яме сбежался весь лагерь. Нинка Шук, когда узнала, что случилось с братом, ударилась в слезы. Девочки стали, ее утешать, а Капитолина Павловна с Калей Губиной спустились вниз.

Капитолина Павловна хотела ощупать поврежденную ногу, но Степка закричал еще пуще:

— Не трогайте, умру!

Иван Фомич рассердился и прикрикнул?

— Умирай, только поскорее, а то мешаешь работать!

После этих слов Шук притих и позволил вынести себя наверх. Его положили на ворох травы возле палатки, и Капитолина Павловна под бесконечные Степкины охи и вздохи ощупала его ногу.

— По-моему, перелома нет, — неуверенно сказала она. — Может быть, растяжение? Отправить тебя, Степа, в больницу?

Степка испуганно закричал, что он здесь будет поправляться, а дорогой его растрясет…