— Астрид, котик, зайчик, рыбка, одуванчик, — скороговоркой зачастил Лео, равномерно барабанивший в дверь на протяжении всех десяти минут истерики. — Не злись на папочку, пожалуйста. Я не лгал тебе, просто немного помечтал о нашей будущей жизни. Гадкий поступок, да? Так отходи меня тапком по макушке, только открой! Слышишь? Ну-у, пупсик! — заканючил вампир, утраивая старания при звуках моих усиливающихся стенаний. — Не будь такой жестокой, детка! Отопри задвижку, и мы поговорим! Астрид! — сотая по счету попытка призвать меня к совести с грохотом провалилась.
Я стекла на пол, прижалась мокрой щекой к пыльному паркету и образно представила себе, что через какое-то время на свете станет одним несчастьем меньше. Неукротимым бедствием, которое я люблю и ненавижу. Второе чувство, пожалуй, показное. На самом деле мне всегда нравился Лео. Не тот лишенный чести и морали мерзавец, каким я впервые узнала его. А тот смешливый, жизнерадостный и вечно неунывающий парень, объявившийся в канун моего дня рождения.
Тут же вспомнилось его комканое признание в любви, со словами: 'Короче, бейба, ты поняла, о чем я' и прочими изысками австралопитека. Или та ночь в лесу, когда он рассказывал мне о себе. О своем прошлом, о матери и рано умершем отце, об отчиме…Боже, скольких Лео я знаю! Впору составлять энциклопедию, куда войдут все его дюжие таланты по части притворства. Есть в моем сердце и лгунишка-Лео, имеется и хитрец, покусившийся на разрушение наших с Джеем отношений, найдется местечко и для неукротимого романтика, и для балагура, и для самоотверженного друга, положившего жизнь во имя спасения других. А еще существует некий подвид Лео-Ромео, способный на такую любовь, о которой не смеют мечтать миллионы современных мужчин. Как он порой смотрит на меня, с какой нежностью прикасается…
— Астрид, ты убийца! — ворвалось в мои скорбные мысли. — Блин, я не знаю, что еще можно сказать! Раньше мне никогда не приходилось разговаривать с дверью…вот черт! — исступленно сплюнул вампир и со шлепками босых пяток о кафель помчался прочь, очевидно, за подходящим инструментом. Впрочем, на тот момент меня уже ничто не могло взволновать. Мир канул в преисподнюю. Вселенная сузилась до размеров этой спаленки. А сама я стала не более чем песчинкой, покоящейся на поверхности дрейфующего посреди космических просторов астероида. Обожженной частичкой с испепелившимся сердцем.
— Японский материк, какого фига ты протираешь собой мой равномерно грязный пол? — вспыхнул у самого виска полный праведного гнева возглас Лео, чьи крепкие и хамоватые руки с легкостью приподняли меня над землей и прижали к безмолвной, но теплой груди. — Месяцы стараний насмарку. Теперь придется заново размечать положение пятен…Верно говорят, женщина на корабле к несчастью. Ты за один день умудрилась превратить мой фрегат в сборище рухляди! Сначала переколотила посуду, хотя нет, перед этим была еще разгромленная ванная, — тарахтел и тарахтел он, и не думая вступать в неравный бой с моей набирающей обороты истерикой.
Я выла и выла, уткнувшись носом в насквозь промокший ворот его майки. А Лео меж тем сыпал нескончаемыми упреками.
Диковинным образом рыдания иссякли сами собой. Унялась дрожь, прошибающая каждый мускул. Стих заупокойный вой. Я задышала ровнее и устало обмякла на руках у вампира. В комнате водворилась первозданная глушь. Робко тикали настенные часы в гостиной. Утробно жужжал старенький холодильник. За окном крикливо резвилась местная детвора. Вроде бы отовсюду слышались отголоски жизни…
— Сколько это длится? — басовито прошелестела я, не рискуя поднять взгляд вверх.
— Вердж сказал неделю. Может и больше, я не в курсе, — безразлично представил он исчерпывающий ответ, пальцами вырисовывая на моей спине щекотный узор.
— А потом? — отчетливо задрожал мой голос новым потоком сырости.
— Сама должна понимать, не маленькая ведь уже, — предельно честно увильнул от темы парень. Я вновь затряслась, точно в лихорадке, и обеими ладонями уцепилась за тонкий материал его майки. Очередное успокоение обошлось мне дорого. Пришлось до самой крови прикусить внутреннюю сторону щеки, только бы не усесться в сточную канаву унижения. — Можно тебя попросить об одолжении? — внезапно спросил Лео тем чуждым и полным серьезности тоном, какого я прежде не ведала. После утвердительного мычания он продолжил. — Прекрати всё это немедленно. Поверь, мне вполне достаточно физической боли. На душевную я не подписывался. И вообще, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на слезы. Особенно твоя. Я прожил долгих три века. Ты не представляешь, какой это огромный срок. И никогда не отчаивался, потому что уныние — удел слабаков и слюнтяев. Ты же не думаешь, будто у меня все всегда шло как по маслу? Были и взлеты, и падения, и разбитое сердце, и оплеванная душа, и какие-то воображаемые муки совести. Даже фиаско на любовном фронте и те имеются. Но одного не случалось никогда, кошечка. Я не разочаровывал себя. До сих пор мне не доводилось с презрением смотреть на свое отражение. Наоборот, я всегда гордился этим разгильдяем! Мне приятно вспоминать свои маленькие и большие победы. О поражениях же проще сразу забывать. В конце концов, у каждого Наполеона в загашнике есть Ватерлоо. Просто стоит подыскать для них миленький чуланчик, куда не следует ступать и по мере строжайшей необходимости. Ясно?
— Более чем, — пасмурно подтвердила я усвоение истины и попыталась встать, дабы отправиться в ванную и привести себя в божеский вид.
— Куда это ты намылилась, моя прелесть? — крепче сжал руки Леандр и быстрыми шажками засеменил к кровати. — Если ты не против, мы немного отдохнем для разнообразия, потрещим о геополитической расстановке сил в мире, сравним уровень эмансипации развитых стран с отстающими государствами, тряхнем былинными сплетнями о последней президентской инаугурации, может и до проблем демографии доберемся, — весело щелкнул он меня по носу, прыжком заваливаясь по центру гигантского матраца. Я, возмущенно сопящая и несказанно недовольная положением вещей, покорно приземлилась на кровопийцу сверху и тут же откатилась на свободную половину кровати. Правда, сбежать мне всё равно не дозволили. Ловко действующие и неизменно алчные ручонки по-хозяйски ухватились за растянутую резинку моих шорт. — Так и быть, мы просто поболтаем, — решил угодить мне мальчишка.
— Без двусмысленных шуточек, — наивно постаралась я сберечь репутацию, выстраивая между нами заграждение из длинных прямоугольных подушек.
— Как пожелаешь, моя королева, — чинно растекся он в услужливом поклоне и восторженно завалился на бок. Я со вздохом прилегла рядом, повернулась лицом к неугасающей улыбке и неуверенно ее поддержала.
Лео засмеялся в ответ. Я тоже смущенно хихикнула и, не надеясь добиться искренности, негромко попросила рассказать о себе еще хоть что-нибудь.
— О-о, великолепное начало разговора! — без единой заминки прострекотал он. — Даю на выбор три даты. 1784, 1832 и 1970 года. Откуда плясать?
Я остановилась на первой и нетерпеливо уставилась на оживший мемориал всемирной истории.
— Восемнадцатый век, очаровательная эпоха! — по достоинству оценил мое предпочтение авантюрист. — Корсажи, бальные платья, дуэли на шпагах, пабы с дешевыми красотками! Конечно, жизнь бок о бок с папиком накладывала определенные запреты на мои маленькие шалости, но в целом веселья хватало. Мы тогда только перебрались в Европу. Поселились в Венеции, если быть точным. Эх, краше города не сыскать! Наш дом был как бы островком спасительной суши, а вокруг непроглядным горизонтом простиралась вода. Подобраться к входной двери можно было лишь на лодке, — мечтательно закрыл глаза вампир, в мельчайших деталях припоминая столь непостижимое для моей буйно работающей фантазии прошлое. — Просторный особняк в три этажа, витражные окна с овальными сводами. У нас всегда пахло топленым воском, потому что батенька ненавидел полумрак. Особенно мне нравилась его привычка круглосуточно жечь камин. Возвращаешься, бывало, с очередных светских гуляний, входишь в гостиную и надолго замираешь у порога. В очаге потрескивают поленья, кружатся искры, похожие на сверчков, обгорает смола. В глубоком кресле чахнет над своими думами Сев, а вокруг него теснятся десятки подсвечников на три и даже четыре свечи. Так красиво это выглядело, что дух захватывало! Именно в тот год меня казнили впервые, указом самого папы Римского, надо заметить. Как сейчас помню, за распутство и еретические взгляды! Они, эти пустоголовые служители церкви, не понимали, что удержаться от соблазна, находясь в благополучной Венеции, задача непосильная и для бессмертного! Азартные игры, разнообразие любовных утех — романтика, одним словом. Я так увлекся этим праздником жизни, что попал в тюрьму. Стыдно сказать, за что! За совращение монахини! Представляешь? Ну-у, потом была виселица, могильник и прочие развлечения, какие в моей жизни случались постоянно. То на реи подвесят вместе с матросней. Да, малыш, успел я в свое время прослыть кровожадным пиратом. То на каторгу сошлют за разбой и пьяную драку. Всего теперь и не упомнишь, хотя…Погоди минутку, я сейчас!
