Дружище проявил понимание, отодвинулся от губ моей крошки на должное расстояние и с ворчанием принялся шерудить рукой наволочку. Спустя секунду, когда все подневольные участники сомнительной затеи вдоволь наслушались монотонных причитаний 'старого ворчуна' об оленях и снежных заторах, на свет появился заслуженный подарок Астрид: увесистый железный короб с разрисованной пальмами крышкой и плитка отличного молочного шоколада. С тихим вздохом Лео вручил девушке эти нехитрые сокровища и оглушительно завопил:

— Йо-хо-хо, налить всем по чарке! А ты, чудище окаянное, подь сюды! Балагурить до желудочных колик будем! — после чего отпустил малышку лакомиться гостинцем и суровым отеческим взглядом обдал мою перетекшую в горизонтальное положение фигуру. Я в два шага преодолел гостиную и бессовестно плюхнулся на колени к Санте, закидывая излишне длинные ноги на подлокотник. Жаль, наш доморощенный пузан в красном халате не имел окладистой бороды, а то я с огромным удовольствием ради смеху укоротил бы ему всю растительность.

— Как самочувствие? — шепотом, неуловимым для человеческих ушей, спросил я, уверенно заглядывая за ширму напускного задора. А там…вполне ожидаемая картина. Страх перед неизвестностью. Рой панических мыслей, разбуженный частыми возвращениями к истокам. Он копался в себе, отделял плевры от зерен, взлеты от падений, хорошее от плохого, и пытался понять, где и в чем ошибся. Ведь вероятность исправить нынешнее положение дел так велика. Она таится в перерождении души…

— Терпимо, только спину не трогай, — перебил мой поверхностный осмотр пониженный голос. — А знаешь, милок, что я припас для тебя? — свел приятель к минимуму откровенность, возвращаясь к прерванной забаве. Я вцепился ему обеими ладонями в шею и украдкой глянул из-за плеча на Астрид. Она вместе с ногами залезла на диван, подложила под голову мягкую подушку и решительно сунула любопытный носик в содержимое большой прямоугольной коробки из-под печенья, при ближайшем осмотре оказавшейся под завязку набитой бумагами. — Первый мой сюрприз — эта маленькая подлость, — я не понял, о чем идет речь, и внимательнее пригляделся к верхним листам, перекочевавшим в руки девочки. Купчая на квартиру?

— Ты отдал ей свои, кхм, сбережения? — для галочки уточнил я, мельком пересчитывая выпавшие из плотного конверта пластиковые карты.

— Угу, и теперь ты не завидный жених и достойная партия на долгие годы вперед, а нищий, жалкий и никчемный альфонс, охотник за чужими богатствами! — необдуманно ухватил меня болтун за живое, привычно спуская с языка только пришедшую на ум чушь.

— Лео, зачем? — лаконично вопросила впавшая в прострацию счастливая обладательница пары-тройки миллиардов в родной 'зеленой' валюте.

— Брось, куколка, — отмахнулся от ее изумления парень. — Папочке вскорости недосуг будет беспокоиться об уплате налогов. Вот ты ими и займешься.

Я успел заметить внеочередное появление слез в давно утративших любимый изумрудный цвет глазах, поэтому громогласно перевел беседу в более беззаботное русло и капризно потребовал немедля вручить мне оставшиеся подарки в обмен на детскую песенку на немецком языке. Вообще-то я не привык валять дурака перед всем честным народом, однако ситуация обязывала. При начальных же аккордах моего отвратного песнопения уморительной баллады о гладкошерстном щенке друзья-товарищи уцепились за животы и по команде 'Танцы!' уставились на меня, как на диво дивное и чудо чудное в одном флаконе. Не знаю, отчего мне вдруг взбрело в голову блеснуть талантами по части исполнения знаменитого канадского ту-степа, но в итоге вышло очень весело, а главное заразительно. Через минуту мою правую ладонь оттягивала проворно двигающаяся по счету 'Раз-два-три' Астрид, тогда как левую прессовала мертвенно-холодная кисть Лео. Я на миг сбился с ритма, пропуская по телу проворную ораву жутких мурашек, и с неким сумрачным осадком на сердце якобы нечаянно отдавил другу ступню.

— Не обращай внимания и всё, — невинно пожал он плечами, по-прежнему не проявляя желания идти на контакт.

Пришлось отступиться, и большая часть невероятно памятной ночи пролетела для нас незаметно. Сначала мне преподнесли честно отработанный презент — полупустой альбом с фотографиями, первые страницы которого были заполнены дряхлыми карточками трехсотлетней давности. На оставшихся оказались бесценные кадры, в большинстве своем цветные, однако здесь нашлось местечко и для таких раритетов, как сам сеньор д`Авалос в разные эпохи. Часть снимков в портфолио отсутствовала по неизвестным причинам, другая запечатлела абсолютно незнакомых мне людей. Суровая женщина с выразительными чертами лица греческой богини. 'Моя мать', - как коротко представил нам ее Лео. При этом его интонации взлетели вверх на такую недосягаемую высоту, что мы с Астрид поспешили перевернуть страничку и с мольбой в глазах одновременно ткнули пальцами в плохо сохранившееся изображение мужчины в безукоризненной пиджачной паре.

— Это мой папа, — совсем иначе пояснил мальчишка, привнесший в голос те же теплоту, искренность и радость, что всякий раз непроизвольно возникали в нем при разговорах об Астрид. Я улыбнулся, потрепал друга по плечу и чуть прищурился для проведения сравнительного анализа.

Плантатор д`Авалос однозначно был влиятельным сеньором. Тяжелые надбровные дуги, выпуклый лоб, свидетельствующий о большом уме и негласном упрямстве. Последнее качество его сын унаследовал в полной мере, хотя и с мозгами у парнишки полный порядок. Глаза рассмотреть нам так и не удалось, а вот нос, губы и подбородок с поразительной точностью совпадали с прообразом. Те же широкие крылья носа, доходчиво повествующие об алчной натуре. Те же четкие контуры губ и женственная челюсть, редко встречающаяся у представителей сильного пола.

— А это моя нянька, — не меняя преданного тона, сообщил Лео, когда мы опустили взгляды на нижнюю карточку, — и я.

На фото жгучая брюнетка, всю красоту которой не мог передать ни этот пожелтевший снимок, ни сотни современных камер с тысячной палитрой цветов, по-родственному обнимала степенно плачущего мальчугана лет восьми. Толстощекий увалень одной рукой держался за подол простецкого платья женщины, а второй придерживал за нитяные космы страшноватую тряпичную куклу. Причины истерики нам, к сожалению, не раскрыли, после чего раздраженно велели заканчивать эти нудные посиделки и отправляться по постелям.

Мой расписанный под солнечную лужайку ангелочек рискнул было оспорить всеобщее решение, но быстро потерпел неудачу и с тоской поплелся готовиться ко сну. По такому случаю я вооружился одолженной у Лео свежей пижамой и, не дожидаясь приглашения, шмыгнул в уборную вслед за девушкой.

— Не помешаю, сладкая? — вежливо осведомился я.

— Нет, что ты, — торопливо буркнула она в ответ, зачерпывая ладонями новую пригоршню воды из-под крана, чтобы смыть с лица пузыристый слой пены. — Проходи.

Я покорно встал сбоку от раковины, опершись плечом о приятно прохладный кафель стены, и в нужный момент протянул малышке полотенце.

— Я отвез твоих родителей в больницу, — слишком черство ляпнул я, не имея ни малейшего представления о том, как должно выглядеть начало нашего разговора после всего случившегося. — Они в порядке. На Кирстен пара царапин, Ник и вовсе почти невредим. Спрашивали о тебе, кстати, — вконец сконфузился я и замолк.

— Спасибо, Джей, — натянуто поблагодарила Астрид и с утроенным усердием взялась тереть махровой тканью и без того сухие щеки. Я заподозрил неладное и мягко развернул ее к себе за плечико, потом вытянул из рук никчемную тряпицу и с немым ужасом уставился на то, что столь тщетно силилась спрятать девочка. Синяки, рассечения и опухоли, те самые, о которых я за ворохом собственных проблем успел позабыть. Те, что были замечены мною еще в подвале психиатрической лечебницы. Жуткие кровоподтеки, весь вечер скрывавшиеся под предательскими слоями грима. Лиловые, попросту черные и темно-зеленые.

— Астрид, маленькая моя, — сострадательно прогудел я, осторожно приподнимая изувеченное личико за подбородочек. — Зачем же ты прячешься от меня? Хочешь верь, хочешь нет, но я их совершенно не замечаю. В моих глазах ты все та же самая очаровательная и милая глупышка, какую я любил, люблю и буду любить вечность, — потешил я ее нежные ушки частичной ложью, относящейся к первой части фразы. Разумеется, я не мог не замечать подобного рода травм. — Иди сюда, мой зверек.