'Ты ошибаешься, булочка', - грустно вздохнула обреченная часть меня.

— И пусть, — не спешил поддаваться я пессимизму. — Пусть ты не признаешь, что любишь меня. Об этом необязательно говорить вслух. Достаточно лишь один раз показать.

— Я испугалась за тебя, и только, — обожаю эту ее манеру постоянно оправдываться! — Ты всегда выдаешь желаемое за действительное?

— Неа, — устав держаться на локтях, я сполз с не краснеющей врушки и мечтательно пристроился рядом, — лишь в тех случаях, когда желаемое совпадает с действительным. Ну признайся, пуся. Я тебе совсем не чужой дядя. Иначе бы ты давно запустила в меня табуреткой.

— Отменная идея, кстати, — предостерегающе уцепилась кошечка лапкой за ножку стульчака, а затем повернулась на бок ко мне лицом и прилежно зачастила, будто в припадке внезапного откровения. — Даже если ты прав, это ни на что не влияет. Я не могу быть сначала с одним, потом с другим…Не упрекай меня за то, что невозможно исправить. Я не выбирала Джея. Его приняло мое сердце, раз и навсегда. Кто же знал, что оно окажется резиновым и там найдется еще одно местечко для…Ну вот зачем я это говорю?

— Нет-нет, продолжай, — расплылся я в ликующей улыбке. — Любопытно узнать, какие еще органы в твоем теле отлиты из прочного каучука.

— Очень смешно, — шутливо треснула она меня рукой по макушке. — И ты прекрасно понял всё, что я имела в виду. А произносить вслух это вовсе необязательно, — хитро щелкнула лапуся меня по носу ловко инвертированной цитатой.

— Не хотел радовать тебя раньше времени, — помимо воли развеселился я, укрываясь от невзгод в объятиях привычного обмана, — да видно придется. Помнишь наш разговор в твой день рождения? В гостиной, после стакана водки.

Тупой вышел вопрос. Ту жуткую неделю она вообще вряд ли когда-нибудь забудет.

Конфетка, не обдумывая кивнула, но затем засомневалась в осмысленности собственных выводов. Пришлось освежать впечатления от нашей хмельной болтовни.

— Ты тогда жаловалась мне, — по ее заразительному примеру улегся я на бочину и подоткнул голову рукой. — На Габсбурга. Мол, какой скотиной он стал в последнее время и всё такое. И вскользь упомянула о вашем маленьком уговоре. Через десять лет топаем в разные стороны. Так вот, я дождусь, — 'точнее, намеревался дождаться', - внес я некоторые оговорки в испорченные планы. — Что ты на это скажешь?

Удивительное дело, но этот весьма бесполезный ответ был важен для меня, как никогда.

— Дождешься? — неизвестно в чем засомневалась пуся. — Зачем? Нет, постой, не перебивай. Я вообще плохо представляю себе эти картины из будущего. Джей против моего обращения. Ты, конечно, тоже, — я благосклонно кивнул, соглашаясь с ее наитием. — Поэтому мне трудно вообразить себя, двадцативосьмилетнюю мадам, шагающую рядом с вечно двадцатипятилетним мужем, — фу, как гадко прозвучало последнее слово, хотя Астрид умудрилась напихать в него кучу гордости пополам с вожделением. — Но это еще цветочки, с возрастом появятся ягодки. А как же я тогда буду смотреться рядом с тобой?

— Заметано, меняемся местами, — сообразительно поддержал я ее дебильные страхи. — Сейчас ты со мной, опосля чего-нибудь обломится и Верджу.

Девчонка мое предложение, разумеется, отвергла и, как следствие, перехотела продолжать нематериальную беседу о несбыточном. Поднялась на ноги, оттянула слегка задравшийся край футболки и невозмутимо вернулась к прерванному завтраку. Я полез в холодильник за кровью. Вскрыл коробку зубами и в два глотка утрамбовал в себя всё содержимое. Однако! Пить я стал аки запыхавшаяся лошадь.

Малыш тем временем остервенело орудовал вилкой, предпочитая таращить пустой взор в столешницу. Честное слово, в те редкие минуты, когда мы остаемся наедине, мне порой хочется оторвать себе руку, лишь бы было чем в нее пульнуть. Ну что за вздорный норов? Шуток она не понимает. Серьезность тоже не способна оценить.

В клокочущей тишине с тарелки исчезла лазанья. Опустел стакан с грейпфрутовым соком. Закончила процесс варки кофемашина. Я устал мяться у плиты и залез с ногами на разделочный столик. Астрид же наоборот спрыгнула со стула и покрутилась на месте, решая, в какую сторону податься.

— А посуду за собой мыть тебя не научили? — сурово спросил я, не желая упускать ее из виду. Пристыженный котёночек схватил плошки с чашками, обогнул стойку и неуверенно доплелся до раковины, соседствующей с тумбой, на которой я сидел. — И чего ты злишься, а, котя? Ну ляпнул дурь и ляпнул, что с того? Вот такой у меня дрянной язык, — я протянул руку, чтобы пригладить ее торчащие стогом соломы волосы, но вместо этого прошелся тыльной стороной ладони по теплой щеке.

— Я не злюсь, — сокрушенно поделилась мыслями вредина, во второй раз натирая пенной губкой несчастное блюдце. — Просто не знаю, что еще можно сказать.

Она увернулась от моей попытки спуститься пальцами к шее. Правда, весьма неудачно, потому что в тот же момент я оказался у нее за спиной и настоял на своем. Аккуратно собрал копну спутанных волос в смутное подобие хвоста. Перекинул его через правое плечо, а сам медленно приник губами к левому, основанием выглядывающим сквозь растянутый воротник футболки. Астрид поежилась. Выпустила из рук стакан. Хрупкий хрусталь угодил на вилку. Раздалось характерное звяканье, и я лишился весьма симпатичного фужера.

— На счастье, — суеверно шепнул я, смакуя каждый сантиметр ее матовой кожи и подбираясь к манящей мочке ушка. Привлекательные запахи терзали обоняние. Ее волосы пахли яблоками и ванилью. Шея истончала тонкий аромат сирени с горечью вишни. Бьющиеся под кожей стенки вен напоминали о привкусе соленой воды.

Единственное, что меня удручало, так это некое стеснение. И ее. И свое собственное. Любым двусмысленным жестом я мог бы разрушить ее дурманящее оцепенение, поэтому держал руки на виду, на ее худеньких плечиках. А как хотелось прикоснуться к великолепию ее тела. Почувствовать жар импульса, исходящий от него. Хотя бы раз жизни опробовать прелесть близости…

Нет, об этом не следовало и мечтать. Ее душевный комфорт мне в стократ дороже убогих наслаждений. Одно дело целоваться с другом своего парня. Совсем другое — переспать с ним. Да и поздно мне уже затевать постельные марафоны. Хренова ноющая поясница не позволит исполнять кульбиты под восторженные стоны.

— Лео, не надо, — внезапно вывернулась лапуля из моих непринужденных объятий и отскочила к двери гостевой спальни. — Это неправильно и…подло.

Кто бы сомневался, что первыми ее словами станут именно экивоки в сторону нашей с Верджем дружбы. Только кого на смертном одре беспокоят такие незначительные мелочи? Точно не меня.

— Как знаешь, — безразлично отказался я от изнурительной осады непреступной крепости, зарывая в душе горькую обиду на человечество. И взялся за недомытую тарелку. Собрал осколки бокала в уцелевший остов. Со психом распахнул дверцу тумбы, где хранилось мусорное ведро. Наклонился, чтобы не рассыпать мелкие стеклянные крошки, и от неожиданности поронял все на пол. Причиной тому послужил испуганный вопль Астрид.

— Мамочка моя дорогая, что это? — одурело вопила весьма крикливая особа, тыча в меня пальцем. — Лео, что это? ЧТО?

По выражению ее лица я догадался, куда направлен взгляд. На мою спину с задравшейся майкой. На черную, как смоль, поясницу со следами неотвратимого гниения.

— Э-э, где? — запоздало опомнился я и в считанные секунды ретировался из кухни, на ходу подтягивая резинку шорт и одергивая края дурацкой материи.

Булочка резво помчалась вслед за мной в спальню.

— Не прикидывайся дурачком, — в голосе звенел металл, удачно смягчающий неприкрытый ужас. — Что с твоей спиной? Почему ты упал? Я ведь видела, тебе и в самом деле стало плохо. Что происходит?

В процессе партии игры под названием 'Вопросы без ответов' мы немного побаловали себя догонялками, когда я на всех парусах удирал от ищущей истины кошечки. В итоге победило упорство, которое и загнало меня в угол у дальней стены ванной комнаты.