— Я не убила его? — мгновенно пролепетал плохо подчиняющийся язычок.

— Нет, моя радость, — в последний (в этом я себе поклялся) раз воспользовался я притяжательным местоимением, втайне упиваясь по самую маковку дурманящим теплом ее мягкого тела. — Ты никого не убила.

Именно тогда я и позволил котёночку выплакаться, потому что слезы облегчения гораздо предпочтительнее пустопорожних рыданий на тему чьей-либо гибели. Она выла от вида крутящихся перед глазами обрывков воспоминаний. Отирала якобы испачканные в крови руки о простыни. Жадно цеплялась холодеющими пальчиками за мою шею и трубно шмыгала сопливым носиком всякий раз, когда я шептал в ответ нечто ободряющее.

Быстро купировать отголоски былых ужасов не вышло. Когда у милашки закончились силы, на помощь истерике прискакали невнятные всхлипы, слившиеся в полновесную оду гадких картин прошлого. Она, заикаясь и проглатывая окончания слов, принялась исповедоваться мне в грехах. В живописных корчах описывала, как именно резала Верджа. Как пробовала убегать от Мердока после сданного раунда игры в прятки. Как переступала через себя, разыскивая меня в клубе. Как выбирала: между мною и Габсбургом; между Джеем и родителями; между жизнью и смертью. А потом долго и муторно просила у меня прощения.

— Ш-ш, котёночек, — только и успевал вставлять я междометия в поток ее бурных раскаяний. — Не имей привычки казнить себя ежесекундно. Обвини себя разок для проформы и живи дальше. Я, если хочешь знать, только так и делаю. Иначе вскорости обзаведешься синдромом вечно угрюмого Майнера. Вот кто среди нас любитель тщательных самобичеваний.

Ее грустная улыбка, образовавшая ямочку на влажной щеке, приподняла настроение нам обоим. Я заметил, что Астрид трудно дышать под натиском моего торса, и в два искрометных движения слез с кровати.

— Санузел направо по курсу, — услужливо предупредил я всех приверженцев 'ранней' чистки зубов и отправился сервировать стол. — И дверь не запирай, у меня клаустрофобия расшалилась, — предостережение никогда не бывает излишним. Поди разбери ее нынешнюю манеру мыслить, а ну как задумает пакость?!

Пока я возился с тарелками и хитрыми функциями СВЧ-печки, лапуся плескалась водичкой и 'любовалась' собственным отражением в бесстрастном зеркале. Могу себе представить ее тихий ужас по поводу внешности. Издали она сейчас походила на марсианина. Вся такая цветная и пышная, словно радуга.

— Катастрофа, — четко отделил мой слух ее сугубо лестную оценку испорченных параметров. — Надеюсь, он подох, как собака. А перед смертью очень долго мучился. Лео, — уже ближе подобралось ко мне ее хрипловатое сопрано, — Джей, правда, в порядке? Ты не обманываешь?

— Когда я тебе лгал, солнце? — наигранно возмутился я, брякая на стойку плошку с подогретой лазаньей. — Ни единого противоречивого слова, всё докладаю, как на духу!

— Ага, — весело поддакнула она, резво забираясь на высокую табуретку по ту сторону столешницы. — А почему тогда уходишь от ответа?

— Нямай молча, зануда, — подтолкнул я к ней посудину с харчами. — В сохранности твой прынц, я об этом позаботился.

— Шпашипо, — с набитым ртом проговорила оголодавшая девица, поразительно быстро приходящая в норму. Я вообще-то ожидал несколько иного развития событий. Даже приготовил смирительную рубашку, выгладил вязочки на рукавах. А малыш расцвел и пахнет, что не могло не радовать. И почему ее поведение не поддается статистике? Науке сия тайна не раскроется никогда. Эта девочка просто другая. Чуднáя, но в хорошем смысле.

Меня воротило от одного запаха еды, поэтому составить компанию бодро жующей деточке я не сумел. По всем признакам дела у нас с обратным процессом обращения продвигались вперед семимильными шагами. Перед глазами юлили размытые черные круги. В ушах звенела камерная дрель. Лоб взмок холодной испариной. Я пошатнулся от головокружения. В последний момент уцепился дрожащей рукой за плиту, благодаря чему устоял на ногах. Астрид, похоже, ничего не заметила. Однако ее радостный щебет скрылся от меня за грохотом работающих под черепом отбойных молотков.

— Тебе нехорошо? — тягуче, медленно и будто издалека спросила сидящая в трех метрах девушка. Я выдал заранее припасенный ответ, прозвучавший как несвязный набор слогов. И ринулся к холодильнику за внеплановым пакетом крови.

Совершить этот подвиг мне не довелось. Пол вдруг ожил, встал в горизонтальную стойку и со всего размаху впечатал в себя мою многострадальную физиономию. Браво хрустнула челюсть. Кончик языка угодил в расщелину между зубами. На паркетину плюхнулась капля крови. И все опять вошло в норму. Слух и зрение возвратились в целости и сохранности. Мышечные спазмы унялись. Дурнота скрылась за занавесом. А посему я с легким содроганием в животе ощутил, как лапуля припала рядышком на колени.

— Лео, миленький мой, родненький, что с тобой? — встревожено заголосила девушка и с богатырской силушкой перевернула меня на спину, чтобы видеть лицо. Я быстро зажмурился. Закрепил страдальческую гримасу. Чуть приоткрыл губы и фальшиво простонал. — Господи Боже! — всплеснула руками доверчивая глупышка. — Я же не знаю, что в таких случаях делать…Леочка, хороший мой, помогай мне, пожалуйста.

Ох, сколько всего нового успеваешь о себе узнать в преддверии смерти. И хороший я для нее, и миленький, и родненький. Если еще немного поахать, и до любименького доберемся. Чем не благородная цель?

— Ближе, — потусторонним шепотом попросил я, собирая воедино лакомые способности к театральщине. — Наклонись, — сипел мой натянутый в предвкушении низшей подлости голос. Астрид, наивная маргаритка, послушно приникла ушком к моим пересохшим губам. Ее сердце, колотящееся на манер племенных тамтамов, умертвило былые потуги совести. Я не мог упустить такой момент, только не сегодня.

Действовать пришлось быстро, что в разы убавило процент получаемого удовольствия.

Я притянул ее за плечи к своей груди, попутно подобрался к карамельным губам через припухшую щеку и без промедления втянул в себя всю сладость этой вредной, но самой желанной девчонки. Она опешила. Застопорилась и машинально ответила на поцелуй. Потому что хотела его. И только затем к ней заявилось припозднившееся осознание ситуации. Снова мы. Снова на кухонном полу. Снова целуемся. По моим подсчетам, весьма нескромно и развязно.

Именно по этой причине хлесткий отпор не заставил себя долго ждать. В тот же миг лапусик попытался вырваться, чему я довольно зло воспрепятствовал, когда бережно, но чересчур резко сдавил ей запястья, свел их на пояснице и играючись удержал одной рукой. Как же опротивели мне эти светские реверансы! Почему я просто не могу быть с тем, кого люблю? Почему ей обязательно надо изображать эти ослиное упрямство и лебединую преданность? Помимо ее несравненного Джея в мире еще шесть миллиардов людей, не считая вампиров. И все они что-то чувствуют, о чем-то переживают, кого-то ненавидят, кого-то ценят, кому-то строят козни, кого-то теряют. А я хочу стать тем, кто ненадолго обретет своё маленькое и щедрое счастье. Всего один поцелуй — на большее я никогда не замахнусь.

В общем, пока я закипал изнутри не нашедшим разумной мотивации гневом, агрессивно отбивающийся от нападения малыш перекочевал на пол и оказался в плену моего подконтрольного порыва. Я не позволял себе вольностей и интересовался исключительно ее личиком. Сердито поджатыми губками, терпящими мое нагло вторжение по воле преобладающей силы. Чуть курносым носиком. Гладким лобиком с рисунком из мелких царапин. Бархатистыми щечками, каждый кровоподтек на которых охотно белел под действием моих пальцев.

В конце концов Астрид сдалась и милостиво позволила мне потворствовать нежности.

— Я так люблю тебя, глупенькая, — всё никак не мог отыскать я в потёмках скулящей души того смехотворного раздолбая, каким считал себя на протяжении всей сознательной жизни. — Настолько, что мне достаточно этого, — шумно чмокнул я округлый подбородок.

— Лео, мы уже говорили об этом, — не преминула она отвернуться от моего взгляда жалкого фанатика, повстречавшего идола. — С тех пор ничего не изменилось.