Я решила согласиться с доводами зазнайки, а после вернуться к захватывающему диалогу, когда парень без зазрения совести отнял у меня инициативу и задал свой вопрос, больше похожий на просьбу.
— Расскажи о своей болезни. Я имею в виду аутизм. Чем он был вызван?
Вот спасибо тебе, дорогой папочка! Успел просветить моего парня по части медкарты! И почему родители пожизненно раздувают из мухи слона? Что за дурацкая тяга, ей богу!
— Нет у меня никакого аутизма, — обиженно надув губки, пробурчала я. — Были симптомы, но диагноз так и не поставили. Просто, ты наверняка и сам заметил, я немножечко не от мира сего, а в детстве вообще вела себя странно. Могла неделями не разговаривать, передвигалась по дому, как тень, в садике ни с кем не играла, сидела в углу комнаты и рисовала. Меня раздражали игрушки, я любила лишь карандаши. Меловые, восковые, грифельные, угольные…А они, как назло, всегда пачкались, поэтому выглядела я жутко. Руки, лицо, одежда повсеместно запачканы разноцветными пятнами. Особой аккуратностью я раньше не отличалась. О детской жестокости, думаю, говорить тут излишне. Одногодки меня ненавидели со страшной силой, дразнили уродкой и чумазиной. Я как-то не особо расстраивалась, попросту не обращала на них внимание. Их бесила подобная толерантность, в особенности же моя либеральность злила одну девочку, без понятия как ее звали… Как сейчас помню, это был мой пятый день рождения, родители накупили кучу сладостей, пригласили целый дом детей, ни одного из которых я не знала. По-моему, созвали всю улицу. В числе приглашенных оказалась и та девочка. Кукольное платьице, картинные кудряшки, по-взрослому накрашенные ресницы…своей улыбкой она напоминала мне Джокера. Да, я уже тогда любила комиксы и души не чаяла в Бэтмене. Мне всегда хотелось, чтобы он прилетел посреди ночи в наш дом, забрался в мою комнату, картинно взмахнул плащом и попросил отправиться вместе с ним в долгое и опасное приключение. Наивная дурочка, что тут еще скажешь, хотя отчасти с тобой я познакомилась именно так. Ну так вот, возвращаясь к празднованию дня рождения взрослой не по годам Астрид Уоррен. Обрядили меня, как рождественскую елку. Для солидности облили духами и пустили к гостям. Скука была смертная. В Барби я никогда не играла, Кена считала смазливым балбесом, кукольные домики нагоняли тоску и ассоциировались с психушкой Аркхэм*. Забившись в дальний угол гостиной, я от нечего делать принялась пересчитывать людей, как вдруг ко мне подошла эта девочка и предложила подняться наверх. Мол, поиграем, порисуем, в общем, повеселимся на славу. И я пошла, показала ей свою комнату, продемонстрировала рисунки, достала карандаши…Закончилось все очень плохо. Она стала смеяться над Бэтменом, обзывать его крючконосым и толстозадым, разорвала на мелкие кусочки один из моих набросков, над которым я работала больше полугода, затем схватила карандаши и разрисовала мне лицо, сказав, что так я выгляжу более привлекательно, а после выстригла на макушке два пучка волос, оставив нечто наподобие ушек летучей мыши. Я не кричала, не вырывалась, даже не плакала, и к тому времени, как наверх с расспросами поднялись родители, вообще перестала разговаривать. Вплоть до нового года я, по словам мамы, не произнесла ни звука. После беспорядка, учиненного агрессивной выскочкой, обзавелась привычкой трижды на дню расставлять вещи во всем доме по своим местам, прятала рисунки и комиксы то в холодильник, то в сушку для белья, и рисовала жуткие абстракции. Сначала мной занялся психолог, затем и психиатр, но общаться им приходилось в основном с родителями. Я-то усердно молчала. Из этого состояния меня вывел папа. На праздник он вместо костюма Санта-Клауса вырядился Бэтменом, ночью зашел в мою комнату, сел на кровать и попросил помощи. Вроде плащ у него прохудился или что-то вроде того, теперь и не вспомнить. Я видела только глаза. Блестящие, глубокие, карие и такие любимые, что сердце просто останавливалось. И неожиданно расплакалась, попутно высказав супергерою, как я считала, наболевшее. Что меня никто не любит, я некрасивая и чуднáя, ну и далее по списку. Следом еще несколько лет групповых занятий у психолога, на которых меня учили откровенности, сосредоточенности и уверенности в себе. Хотя с этим лучше справлялась Чейз. Мы сблизились в школе, стали практически не разлей вода. И если бы не она… — я махнула рукой и сверилась с реакцией Джея, искренне надеясь, что не ввергла его своим путанным рассказом в состояние затяжной комы.
— Маленькая моя, ты не чуднáя, — заверил меня обладатель бархатного голоса, — а самая лучшая. И очень, очень красивая, уж поверь стреляному ворону. Еще ты замечательно рисуешь, честно. Я, конечно, не Бэтмен, и даже не супергерой, зато люблю тебя всей душой. Складно вышло, правда? А сейчас засыпай, мой ангел. Обещаю, сны будут исключительно добрыми, светлыми и очень яркими. Ты замечательная, — напоследок закрепил Майнер стойкий эффект небывалой гордости собственной персоной, нараспев произнеся каждую гласную, и привычно взялся убаюкивать мое сознание мягкими поглаживаниями.
— Мой любимый, — сладостно причмокнула я губами, прижимаясь к родной груди, и моментально отбыла в страну Морфея.
_________________________________
*Arkham Asylum (Аркхэм Эсайлум или Клиника Аркхэм) — психиатрическая лечебница в городе Готэм-сити из вымышленной вселенной Бэтмена.
Проснулась я в районе полудня от собственного приглушенного смешка, вызванного надоедливым щекотанием кончика носа, тут же распахнула веки и узрела сиротливо лежащую на подушке астру насыщенного красного оттенка, бархатные лепестки которой ласкали кожу на лице. Рядом примостился желтоватый листок бумаги, сложенный вдовое. Нетерпение с недавних пор стало основной чертой моего характера, поэтому уже в следующий миг я пробегала глазами идеально прямые ряды строчек.
'Моя первая записка для тебя. Прогресс окончательно поглотил давнюю привычку изливать душу посредством письма. Мобильный телефон — бич человечества. Напоминай мне об этом почаще, пожалуйста. Но вернемся к сути послания.
Возьмусь предугадать первые три вопроса, посетившие твою чудную головку. Где я? По меркам моего жалобно скулящего сердца, баснословно далеко. Если же пересчитать это расстояние в более сдержанной измерительной системе, то в паре километров от трогательно сопящего смысла своего существования. Когда вернусь? Через тридцать убийственно долгих минут. Зачем уехал? Астрид, что за праздное любопытство, право слово?! Должны же у меня быть свои маленькие секреты.
Наконец, чем тебе, такой расстроенной и повсеместно тоскующей, заняться в мое отсутствие? Ответ прост: следуй за стрелочками. Настоятельно советую соблюсти два условия. Никакой одежды (неряшливо накинутое на плечи покрывало я, оцени благородство, готов простить) и полное отсутствие сдержанности. Твой радостный визг я расслышу, даже находясь за сотни тысяч верст. Он умеет согревать заледеневшее сердце.
Засим откланиваюсь. Вечно твой,
герцог Ехидство'.
Трижды перечитав каждое отдельно взятое предложение, я мимоходом восхитилась изящностью почерка Джея с резко выписанными, размашистыми буквами, в очередной раз подивилась витиеватости его лексических навыков и заливисто расхохоталась над подписью. Как же я все-таки люблю его чувство юмора!
Подгоняемая вперед стремлением поскорее узреть уготованный сюрприз, я спрыгнула с кровати, кое-как обмоталась приятно облегающей тело шелковой простыней и вприпрыжку помчалась по яркому следу крупных стрелок, вырезанных из цветной бумаги. Романтично разбросанные по полу бутоны цветов за время моего сна словно испарились, что в некоторой степени и огорчало, и вызывало улыбку. Мой аккуратист и неутомимый борец за чистоту окружающего пространства!
Слегка запыхавшись с непривычки от быстрого бега, я на мгновение замерла в коридоре у огромного зеркала, потерявшего изрядный пласт во вчерашней вампирской разборке, и признала в отражении себя лишь с пятой попытки. Всклоченная голова, попадающая под выражение 'взрыв на макаронной фабрике' прическа, вдвое увеличившиеся губы, с прекрасно сохранившимися на них следами страстных поцелуев, покрасневшие от недостатка сна глаза, пылающие интенсивным румянцем щеки…В общем, великолепная ночь всепоглощающей любви оставила на мне свой суровый отпечаток, сконцентрированный на шее в виде бережно наклеенного пластыря. Разумеется, это Майнер, терзаемый муками совести, постарался свести к минимуму последствия моей безрассудной выходки. Что за вздорный характер, ей богу!
