Когда, наконец — то, обереги были выучены и даже испробованы, Керк закрыл книгу и вышел из комнаты. И первое, что увидел в коридоре, это, прилегшего на скамейке и уже дремавшего, слугу Борща.

— Борщ, ты, что тут делаешь? — удивился Керк.

Борщ открыл глаза, и поднял голову, оторвав ее от скамьи а, увидев Керка, широко зевнул, и резко сев, ответил:

— Ваша милость, как, что я тут делаю? Жду вас. Ваш отец. Правитель Ярил перед отъездом вы-звал меня к себе и приказал, чтобы я каждый вечер зажигал факел и провожал вас до дверей ва-ших покоев, — он поднялся со скамьи, взял факел из укрепления на стене и пошел вперед, осве-щая путь.

Керк шел по коридору к своей опочивальне и благодарно думал об отце, который все преду-смотрел, уезжая. Приказав слуге провожать сына до покоев и наложив заговор на опочивальню, так чтобы туда никто кроме Керка, отца, Тура и слуги не мог войти. Борщ проводил Керка до по-коев, открыл дверь, зажег свечи в канделябрах, и, вставив потушенный факел в укрепление в стене, поклонился и вышел, напоследок пожелав доброй ночи. Керк разделся и лег на ложе, не потушив свечи, думая и переваривая происшедшее за день. Он лежал и рассматривал свои по-кои, где кроме ложа стояли два небольших стола, один возле самого ложа, на нем Борщ оставлял, блюдо с едой по утрам, а другой, напротив, на нем ставился таз для умывания. В покоях также находились два сидения со спинками устланные небольшими коврами. Скромный и простой быт точно такой, же какой царил и во всем дворце. И так за думами он не заметил, как сомкнулись усталые очи, и навалился сон.

Но вдруг сон Керка был прерван, его кто-то тряс за плечо, дул в лицо и давил на грудь все время, причитая, и пытаясь разбудить:

— Хозяин, хозяин проснись, проснись, пробудись…

Керк открыл глаза, увидел доброжила, который стоял на его груди и производил весь этот шум, и вновь закрыл их.

— Пробудись, пробудись хозяин, — шептал старичок.

Тогда Керк, чтобы проснуться, резко сел, а доброжил кубарем скатился Керку на колени.

— О, прости, доброжил, — заспанным голосом сказал Керк. — Я не хотел тебя обидеть. Просто не могу глаза разлепить.

Кряхтя, старичок поднялся на ноги, и его маленькое волосатое лицо оказалось очень рядом с лицом Керка. Керк заглянул в черные глаза Духа и увидел там беду.

— Что, что случилось, добрый хозяин дома, доброжил.

— Беда, беда, хозяин, — спрыгивая с колен, запричитал домовой. — Одевайтесь скорей и бегите к сестре Малуше, ей очень плохо.

Керк, услышав эту страшную новость, соскочил с кровати и стал быстро одеваться, при этом продолжая разговаривать с доброжилом.

— Как же плохо, почему же няньки не пришли, ведь я их предупредил.

— А что няньки? — шептал старичок. — Они, что… Им правительница запретила к тебе ходить.

Керк подбежал к стене, снял оттуда факел и, от еще недогоревшей свечи, попытался зажечь его, но свеча, лишь до нее дотронулся факел, потухла. В темноте Керк усиленно пытался вспомнить присуху, которую говорил отец, разжигая свечи в светлой комнате. Но на помощь пришел домовой, он вдруг раскрыл свою ладошку, и на ней заплясали языки пламени, комната ярко осветилась, Керк подскочил к ложу и глянул на доброжила, спрашивая разрешения, и домовой, улыбнувшись, в знак согласия кивнул головой. Факел быстро вспыхнул, а Керк выскочил из покоев, побежал по коридорам и лестницам к опочивальне Малуши. Дверь в покои сестры была открыта, и в коридоре и в самой опочивальне горели свечи. Керк перешел на шаг и когда оказался в дверях, уже более — менее дышал ровней.

У ложа Малуши суетились Бажена и Рада, они вскрикнули при входе Керка и, радостно всплес-нув руками, кинулись к нему. Но он, молча, показал им на дверь, няни также молча, вышли, из опочивальни Малуши, закрыв за собой дверь. Керк подошел к ложу сестры и посмотрел на нее, та лежала с раскинутыми волосиками, ручками и тяжело дышала. Керк притронулся к Малуше, она была горяча. Затушив и вставив факел в укрепление в стене, Керк тихо сел на край ложа. Уб-рал волосики с лица девочки, и, взяв ее ручки в свои, весь ушел в себя. Такой заговор он проводил впервые, и надо было успокоить дыхание, собраться с мыслями и вложить в них живое слово, чтобы помочь Малуше.

Через некоторое время Керк зашептал: "Как от бел-горюч камня из — под камня камней Ала-тырь-камня, да по всей Мать — Сыра — Земле побегут воды светлые, воды чистые, воды живительные. Подымусь поутру, по утренней Заре, когда выкатит Хорс — красно солнышко из-под сине неба. Поклонюсь я в пояс Богу Солнца, поклонюсь я в пояс Мать — Сыра — Земле, поклонюсь я в пояс Алатырь — камню. Дай ты мне, отец всех камней Алатырь — камень, живой воды. Дай ты мне, Мать — Сыра — Земля, да сырой земли. Дай ты мне, Хорс — красно солнышко, да света светлого да лика ясного. Да умою теми водами я младенца Малушу. Да утру сырой землей я младенца Малушу. До окачу светом светлым да ликом ясным я младенца Малушу. И спадет тотчас и боль, и невзгода, и жар, и ломота. И спадет и пройдет. Заговариваю я, Керк, сим твердым моим заговором младенца Малушу, дочь Ярила и Долы. И мой заговор крепок, как сам камень — Алатырь. И слово мое верно!"

Когда Керк произнес последнее слово, дыхание Малуши немного выровнялось, пот проступил на лобике, Керк взял полотенце и вытер его, да потрогал лобик, он был еще горяч, а, значит, заговор не сработал в полной мере. Керк понимал, что в этом виноват он, ведь он так сильно волновался, у него так дрожал голос, и не мудрено, что заговор не подействовал. Керк поднялся с ложа и немного прошелся по опочивальне, он понимал, что только человеку с сильной волей удастся использовать заговор по назначению. И он опять вспомнил слова отца: "Сила заговора в том, чтобы сделать живой эту мысль". Керк приблизился к ложу Малуши и опять сел. Он ласково посмотрел ей в лицо и почувствовал такую нежность и умиление, что слова заговора сами вырвались из уст: "Как от бел-горюч камня…. И слово мое верно!" — закончил Керк. И в тот же миг, как сказал он последние слова, жар спал, дыхание выровнялось, Малуша открыла глазки и, приветливо глянув на Керка, спросила:

— Блатик, ты пришел… а-а, — зевнула Малуша, повернулась на бочок и добавила. — Спой мне песенку.

Керк улыбнулся и обрадовался, и тому, что жар спал, и тому, что непосредственное дитя про-сит его спеть песенку, он поморщил лоб, вспоминая колыбельные песенки, какие пела тетя Ждана, и запел в полголоса:

— А баиньки — баиньки,

В огороде заиньки,

Зайки травушку едят,

Малуше спаточки велят.

Керк припомнил еще парочку таких же песенок, а когда допел последнюю, Малуша спала крепким, здоровым сном. Он поднялся с ложа, тихонько взял факел и, наконец-то, вспомнив присуху для разжигания огня, тут же ее опробовал: "А возьму я искру да золотую от Семаргла — Бога Огня, а взмахну я ей, да покатятся из нее искры подучаи, да как по взгляду Бога Огня

разгорается огонь, так падут искры на этот факел, и вспыхнет он ярким светлым светом. Да так и будет". Да так и стало, запылал факел светом, а Керк обрадовано засмеялся и пошел из Малу-шинной опочивальни.

За дверями его ждали няня Рада и Бажена, они с надеждой глянули на улыбающегося выходя-щего Керка и кинулись к ложу Малуши. Керк остановил рукой Раду, глянул в ее доброе заботли-вое лицо и спросил в полголоса:

— Почему за мной не послали?

На глаза Рады накатились слезы, она всхлипнула и опустила голову, да тихо добавила:

— Правительница не велела.

— А если бы Малуша…, - Керк осекся и, не договорив, грозно посмотрел на Раду.

Та, поняв не договоренное, в страхе замотала головой.

— Правитель Ярил оставил меня за старшего именно потому, что я владею магией, — пояснил Керк. — И жизнь Малуши дороже страха. Если правительница узнает, что я был здесь ночью, скажешь ей, что меня предупредил доброжил, — он немного подумал, и вздохнув, заметил, — Не делайте больше так, Рада, — и пошел по коридору к себе в опочивальню.