— Ох, не мой сегодня день. Чует сердце вора, зря сел за игру. Поддался дьявольскому искушению, — в очередной раз схватился Колюня за голову, проиграв мелочевку, какие-то двести, триста долларов. — Ну, если в карты не везет, ждать везения мне в любви.

— Да, может быть наша Светка, тебя окончательно полюбит (Светка — местная достопримечательность, гомосексуалист по жизненным устремлениям, что-то сродни начальника в лагерном «курятнике»), — попытался подначить Рысака, повеселевший Данила.

Пока он еще не понял, что сам сует голову в умело расставляемый капкан. Но зато, с явной помощью своего соперника, он уже успел отыграть, большую половину проигранных в самом начале игры денег.

В игре, когда ты проигрываешь, хотя только недавно, буквально минуту назад, выигрывал, всегда кажется, что удача отвернулась от тебе, только на мгновение. Может быть, этой капризной даме, называемой фортуной, захотелось почесать себе, в самый неподходящий для тебя момент, спину или перемотать портянки на вспотевших от напряжения ногах. Она от меня отвлеклась только на мгновение, — думает проигравший, — сейчас вернется и все будет в порядке. Все пойдет как и прежде, под боевые песни викингов и шум развевающихся наполеоновских знамен и штандартов.

Если попытаться встать на чужое место и думать вместо Данилы, то, примерно такой и был порядок его мыслей. Он начал проигрывать по крупному, сразу после того, как по предложению Рысака, ставки в игре были многократно увеличены.

— Давай, что ли заканчивать играть на щелбаны. Мы же не малолетки, люди вроде бы серьезные, — невинно глядя на Данилу, как то уж совсем по-свойски, попросил его Рысак.

Данила, даже если и ожидал подвоха, но начав выигрывать, чувство обычного, неоднократно выручавшего его самосохранения утратил напрочь. Да и просящий голос, желающего одним махом отыграться соперника, привел его в достаточно благодушное настроение.

— Одним махом, смотрю, решил покончить со мной. Но это ты зря. Ладно, я сегодня добрый. Но тогда ставку увеличиваем, сразу в десять раз, — он не только согласился с предложением, но сам, с непонятной для столпившихся болельщиков легкостью предложил увеличить ставки.

После чего Рысак вздохнул с облегчением и как бы обреченно кивнул головой, мол «добивай меня этим увеличением, раз уж фарт на твоей стороне».

Принесли очередную, новую колоду. Смены колод почему-то требовал Рысак, приговаривая, что так спокойней будет всем. Данила против этого не возражал.

Старую колоду приводили в полную негодность, либо пробивали гвоздем, либо просто рвали. Но это только при игре по-крупному. Хотя, для чего портить фабричным способом изготовленные карты, тем более с определенными затруднениями доставленными на зону — непонятно. Наиболее грамотные объясняют это тем, что со стороны проигравшего эти карты приносят неудача, а вот со стороны победителя, совсем уже непонятно, мол, нечего ловить счастье и удачу за чужой счет.

Особенно хорошо увеличивать ставки в игре, когда в окна барака заглядывает огромная и безнадежно пьяная луна. Она раскачивается в зимнем, морозном воздухе из стороны в сторону и подает только ей понятные знаки. Расшифровав их, возможно ты сам, без посторонней помощи увидишь, как удача снова возвращается к тебе.

Правда, сутулившиеся над столом игроки слишком заняты игрой и не обращают внимания ни на что. Было похоже, что одному из них, совсем скоро, придется по примеру местных волков, на эту луну долго и протяжно выть от горя.

Пока же глаза сверкали искрами азарта, спины были напряжены, руки ходили ходуном. Оба безостановочно курили и для пущей бодрости и задиристости, прикладывались к кружке с чифирем. Короткая встреча с прекрасным, т. е. картинками, художественно расположенными на картах, продолжалась.

Никто из игроков не собирался уступать, поэтому задумываться над тем, как он выглядит в глазах окружающей свиты, было недосуг… Ну их… не до этого. Но, зато каждый пытался с твердой уверенностью в успехе, расстроить планы сидящего напротив сатаны, какими-то только ему ведомыми причитаниями, сплевываниями и похрюкиваниями над картами.

Наверняка Данила уже жалел о том, что он поддался первому порыву, который может оказаться для него роковым. Когда он поставил на кон «святая святых», средства воровского общака. Все ахнули. Правда, особо возражать, зная его неуправляемый характер и припадочную натуру, никто не посмел. Рысак с негодованием бросил карты.

— Ты Данила, как хочешь, но я больше играть не буду, — он нарочито медленно стал собирать со стола выигрыш. Денег было около двадцати пяти тысяч долларов. — Ты что надумал. Это же сколько грева для всех нас. Да, что там для нас? Для пацанов сейчас парящихся в БУРе (барак усиленного режима). И ты смеешь такие «бабки» ставить на кон? А всех остальных, ну, так же получается, если проиграешь, лишишь дополнительной бациллы?

Присутствующие согласно загудели. Кто-то, правда из-за спины Данилы даже произнес: «Играй на свое. Проиграл — сваливай.»

— Нет, ты будешь играть! — свое требование, вышедший из себя пахан, подкрепил вытащенной из под стола массивной заточкой. Резким ударом, он загнал ее в стол, прямо в центр образовавшегося долларового пригорка, как раз между руками Рысака. После чего длинно и грязно выругался. — Ты… законов не знаешь… Пока у меня есть деньги… я имею право отыграться… Я не прошу играть со мной в долг. Я пахан, а ты еще никто. Поэтому будешь делать то, что я скажу. Если я решил… Если я принял решение, значит и вся ответственность на мне…

Было видно, как не хотел играть Рысак. Как через силу, кривясь от невыносимой душевной боли и страданий принимает он сдаваемые карты и получает выигрыш.

Вполне естественно, что и деньги общака, поставленные на кон, были проиграны.

— Утром разберемся, — миролюбиво и устало сказал Рысак, уходя спать в другой барак. Мог он еще что-нибудь сказать или нет неизвестно. Но, не сказав после этого ни слова, сложив денежные купюры в полиэтиленовый пакет, удалился на покой.

Чтобы «покой» не оказался последним в его жизни, то есть отдых плавно не перешел в фазу «вечного сна», пригласил с собой для страховки Микроба. Тот, еще недавно верный помощник и мудрый советник Данилы, с радостью поспешил за Рысаком. Данила же остался один, размышлять над ухабисто-похабистыми поворотами и виражами жизни.

Утром Данилу нашли в туалете с перерезанным горлом. Кому много позволено, с того и спрашивается больше, по самому строгому — гамбургскому счету.

Микроб и еще много народа могло подтвердить, что это мог сделать кто угодно, кроме Рысака. За всю ночь он, не смотря на большое количество выпитой с вечера жидкости, никуда из барака не выходил. Перед сном попросив двоих пацанов сберечь выигрыш. Сам завалился спать и спал, надо сказать, сном младенца, чистым светлым и незамутненным всевозможными негативными впечатлениями. Снилось ему что-то светлое. Пацаны, гордые оказанным им доверием, несшие всю ночь рядом с ним дежурство, рассказывали, что ночью он во сне улыбался.