Не о себе ли рассказывает Владимир Набоков?

Лужин ищет «ключ комбинации» в перипетиях своей судьбы. в расстановке лиц, в случайно брошенном слове. Так должен действовать и дешифровщик: в персонажах и событиях нужно увидеть тщательно расставленные указатели — вроде меловых стрелок в «казаках-разбойниках». Эти знаки не только объяспяюг суть происходящего в романе, но и выводят за пределы текста, — к реалиям, имеющим для Набокова чрезвычайную важность. Вот начало романа:

«Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным. Его отец — настоящий Лужин, пожилой Лужин, Лужин, писавший книги, — вышел от него, улыбаясь, потирая руки, уже смазанные на ночь прозрачным английским кремом, и своей вечерней замшевой походкой вернулся к себе в спальню».

На первый взгляд, все просто и понятно: отец объявляет сыну, что тот скоро пойдет в школу. Но к этой теме зачем-то примешивается другое — мысль о двойничестве и о том, что быть Лужиным — значит, писать книги. Возможно, в этих строчках зашифровано «второе рождение» самого Набокова: школьник получает прозвище «Антоша», — по имени героя одной из отцовских книг. Много лет спустя Лужину вручают самопишущее перо. принадлежавшее отцу, а затем его по ошибке принимают за сочинителя. Писатели и школа «Атон»?

«Игра богов. Бесконечные возможности». — так говорит о шахматах безымянный музыкант, приглашенный на лужинский вечер. Слова музыканта открывают тему шахмат в «Защите…», а самый известный способ защиты носит имя Филидора — шахматиста и музыканта. Этот намек дублируется словами про героя любимой лужинской книги: «Филсас, манекен в цилиндре, совершающий свой сложный изящный путь…». Некий «складной цилиндр» упомянут и на следующей странице — вместе с «учебником чудес», «шкатулкой с двойным дном» и прочими многозначительными предметами.

«Филиус» и Тоннель?

«Тура летит», — слышит мальчик, впервые наблюдающий за шахматной игрой. Эта реплика лишь кажется случайной: окончательное пробуждение героя будет связано с итальянским гроссмейстером Турати и с русским инженером Валентиновым — антрепренером Лужина. «Русский итальянец» Бартини — тайный наставник писателей? Символическое единство двух персонажей подчеркивает реклама новых самопишущих перьев — бюст с двумя лицами. (Янус!) Про Валентинова сказано, что он носил кольцо с «адамовой головой» и «изобрел походя удивительную металлическую мостовую, которая была испробована в Петербурге, на Невском, близ Казанского собора». Собор в Казани? Неспроста в романе упоминается Везувий, вращающийся диск в Луна-парке и солнечный диск — «плоский и бескровный». Перед смертью Лужин рисует «адамову голову» — череп, лежащий на телефонной книге. А вот еще одна интересная деталь: отец Лужина — страстный грибник. Он даже умер из-за грибов, — пошел в лес и простудился.

Когда у Лужина проявился необыкновенный талант, его увезли за границу — «на берег Адриатического моря». Очевидно, речь идет о Фиуме. А среди нескольких европейских столиц упомянут Будапешт.

Обратите внимание на эпизод, в котором герой впервые наблюдает за шахматной игрой. Лужин замечает, что «каким-то образом он ее понимает лучше, чем эти двое, хотя совершенно не знает, как она должна вестись…». И неудивительно: «Единственное, что он знал достоверно, это то, что спокон века играет в шахматы, — и в темноте памяти, как в двух зеркалах, отражающих свечу, была только суживающаяся, светлая перспектива: Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, и опять Лужин за шахматной доской, только поменьше, и потом еще меньше, и так далее, бесконечное число раз».

Реинкарнация?

Набоков придает лицу своего героя азиатские черты: «У него были удивительные глаза, узкие, слегка раскосые, полуприкрытые тяжелыми веками…». А на следующей странице говорится про учителя географии, побывавшего в гостях у Далай-ламы. Этот эпизодический персонаж появляется несколько раз, но его имя мы узнаем лишь в самом конце: Валентин Иванович. Связь учителя с Валентиновым несомненна (Валентинов — настоящий учитель Лужина), а упоминание Далай-ламы заставляет вспомнить о том, что каждый новый глава буддистов считается воплощением предыдущего. Преемника ищут среди детей, родившихся после известной даты; и новым правителем Лхассы становится тот, кто безошибочно опознает личные вещи умершего. Косвенное подтверждение этой догадки мы нашли в «Других берегах» — в обманчиво-ироничном пассаже про «каких-то английских полковников индийской службы, довольно ясно помнящих свои прежние воплощения под ивами Лхассы». И далее: «В поисках ключей и разгадок я рылся в своих самых ранних снах…»

Чтобы сбежать из тюрьмы, надо почувствовать себя узником. Шахматы — будильник для «спящего» Игрока. Лужин разгадал план «невидимого антрепренера» и почувствовал, что он несет угрозу его привычному существованию: «Ключ найден. Цель атаки ясна. Неумолимым повторением ходов она приводит к той же страсти, разрушающей жизненный сон». Но просыпаться герой не хочет. Он пытается защитить ускользающие связи с реальностью — забыть о шахматах и погрузиться в обычное человеческое существование. Когда это не удается, Лужин сбегает из жизни, как некогда сбежал из школы. Но его очередная смерть приурочена к Рождеству, а символическая картина, которую видит падающий Лужин, обещает новое рождение: «…Собирались, выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась на бледные и темные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул в рот стремительный ледяной воздух, он увидел, какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед ним».

Бесконечное повторение ходов — круг. Не это ли происходит с «филиусом» — в тех жизнях, когда сонный дрейф в будущее уже остановлен, но пробуждение еще впереди? Именно в такой ситуации оказывается герой «единоличной» повести А.Стругацкого (А.Ярославцева) «Подробности из жизни Никиты Воронцова»: после каждой смерти герой возвращается в исходную точку — 6 сентября 1937 года. Но однажды ему удалось изменить историю заметным образом и вырваться из заколдованного круга.

О «неумолимом повторении ходов» начал догадываться и Успенский. Его идея фикс заключалась в том, что каждый человек проживает одну и ту же жизнь бесконечное число раз. «Вечное возвращение» — так назвал свою теорию Успенский. А вот что сказал его учитель Гурджиев:

«Идея повторения не является полной и абсолютной истиной, но это ближайшее приближение к ней. В данном случае истину выразить в словах невозможно. Но то, что вы говорите, очень к ней близко. И если вы поймете, почему я не говорю об этом, вы будете к ней еще ближе. Какая польза в том, что человек знает о возвращении, если он не осознает его и сам не меняется? Можно даже сказать, что если человек не меняется, для него не существует и повторения; и если вы скажете ему о повторении, это лишь углубит его сон. Зачем ему совершать сегодня какие-либо усилия, если впереди у него так много времени и так много возможностей — целая вечность?»

Урок повторяется снова и снова, — до тех пор, пока «уснувший» Игрок не начинает понимать подаваемые ему знаки. В «Защите Лужина» эти знаки должен заметить и внимательный читатель. Вот тетя показывает «Антоше», как ходят шахматные фигуры. А перед этим она говорит, что «…Латам за двадцать пять рублей прокатит ее на „Антуанетте“, которая, впрочем, пятый день не может подняться, между тем, как Вуазен летает, как заводной, кругами…». «Антоша» и «Антуанетта». Герою подсказывают, что нужно подняться над «заводными» кругами бессознательных жизней. Он должен «взять королеву» (Мария-Антуанетта!), иначе говоря — сплавить воедино мужское и женское начала. Перед нами опять «Химическая женитьба»: после венчания молодых поздравляет швейцар, затем жена Лужина принимает ванну, выходит из воды, «помутившейся от мыльной пены» и смотрится в зеркало. Тициан, «Венера с зеркалом». Но самое раннее «предупреждение» появляется в начале романа: в гостиной родительского дома висит картина — «копия с купающейся Фрины». Фрина — знаменитая греческая гетера, ставшая моделью для анеллесовской «Афродиты, выходящей из моря». Оригинал и копия. Нельзя не узнать и «пудру проекции» — одно из двух десятков выражений, означающих Философский Камень. В «Защите Лужина» пудра встречается несколько раз — простая и сахарная. Прибавьте к этому разноцветные порошки для фокусов, пыль, покрывающую книги, и глаза Лужина, «как бы запыленные чем-то». После прерванной партии с Турати гроссмейстер погружается в глубокий сон, и двое подвыпивших прохожих принимают спящего Лужина за своего одноклассника по фамилии Пульвермахер и долго глядят на звезды: