«Стоило мне перед сном потушить лампу в маленькой комнате, как мне казалось, что через оконце, хотя оно и было закрыто, влезает какой-то спрут с очень длинными и холодными щупальцами». Он кажется чернилами, в которых можно захлебнуться. И далее: «Проснулся я от ощущения, что спрут здесь». В словах булгаковского «мастера» (в действительности это был иностранец) скрыта тайна «первой трубы», по которой поступает «топливо» для планетарной машины. «Единственный живой» Воланд, склонившийся над глобусом — «ноосферный» Адам Кадмон, единый и неделимый с миллиардами человеческих существ. Наша кровь — Его кровь. Она «ушла в землю» — в символическую Голгофу, в «адамову голову», в череп, который и есть наша планета. Лысый Череп. В этой чаше кровь загадочным образом пресуществляется и возвращается к своему истоку, из которого пьет человечество: «И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья». Кровь — в вино…

Что же течет на Землю? Не та ли огненная мазь. которую многозначительно втирают в больную ногу Воланда? Подсказка есть: глобус, «с одного бока освещенный солнцем», и «сожженное солнцем» лицо Воланда. А какое масло разливает Аннушка — перед тем, как пролиться крови? Подсолнечное! Перечитайте то место, где Бегемот сбегает от чекистов: в одном предложении упомянуты две трубы — водосточная и дымовая (вниз и вверх). Намек на «неразлучную парочку»? Левиафан — низводит на Землю невидимое «подсолнечное масло», порождающее органическую жизнь. То есть — библейского бегемота, тварь Божью (Воланд о Бегемоте: «Убить проклятую тварь!»), которая пьет эту огненную жидкость и купается в ней. Затем «…кот смылся в заходящем солнце, заливавшем город».

Солнечное масло «заливает город», и от этого у Берлиоза было «что-то вроде галлюцинации». Кто же сгустился из знойного воздуха? «Левиафан»-Коровьев, жизнедатель. Иначе говоря. в излучении светила присутствует какой-то загадочный компонент, управляющий материализацией того, что мы полагаем объективной действительностью. Чтобы нам стала понятнее роль труб, питающих Землю «солнечным маслом», Булгаков завершает бал Воланда этой картиной: «Колонны распались, угасли огни, все съежилось, и не стало никаких фонтанов, тюльпанов и камелий». То же самое происходит в Варьете: материализовался и исчез «дамский магазин».

(Не напоминает ли это «Солярис»? Загадочная планета Станислава Лема тоже «лепит гомункулов» — абсолютно точные копии давно умерших людей. Латинское слово «солярис» — «солнечный». Нетрудно догадаться, что «фантаст» Лем имеет в виду наше светило).

Солнце не просто большой калорифер — это управляющий центр «материализации духов и раздачи слонов». Такая мысль прослеживается на многих алхимических гравюрах Средневековья. Вот один из сюжетов: человекоподобный гигант высится над миром людей, голова его — солнечный диск, руки — лучи, а ноги — толстые трубы. Мистический Адам Кадмон. (О.Бендер: «Вы знаете. Адам, новость — на каждого гражданина давит столб воздуха…»). О «тайном огне», исходящем от Солнца, писали алхимики. Они предупреждали, что без этой незримой субстанции, называемой также «огненным маслом», не получится никакое превращение. Не потому ли масло настойчиво упоминается в текстах бартиниевских учеников? Воланд предупреждает, что «Аннушка уже купила масло». О.Бендер интересуется: не на машинном ли масле готовится обед для старушек? Воробьянинов "…еще неясно представлял себе, что последует вслед за получением ордеров, но был уверен, что тогда все пойдет как по маслу: «А масломЮ — почему-то вертелось у него в голове, — каши не испортишь». В начале первого романа Остапу снится заведующий Маслоцентром, в конце второго Бендер подарил Адаму новый… маслопроводный шланг! А эти слова мы прочитали в гурджиевском предисловии к книге «Все и вся»: «Надо мной была произведена церемония великого посвящения в Братство по изготовлению масла из воздуха».

О чем думает голодный герой повести «Понедельник начинается в субботу»? О бутерброде с маслом… А что он получает в избушке на курьих ножках? Картошку с топленым маслом… На другой день будущий маг залезает под машину с масляным шприцем в руках. Перед этим он видит стенд «Развитие идеи философского камня» и слышит фразу, никак не связанную с сюжетом: «Прозрачное масло, находящееся в корове, не способствует ее питанию, но оно снабжает наилучшим питанием, будучи обработано наилучшим способом».

Подобные вещи можно лишь угадать, — без малейшей надежды на то, что кто-нибудь одобрительно похлопает тебя по плечу или хотя бы молча кивнет: верной, мол, дорогой идете! Но допустим, что мы поняли правильно: река «огненного масла» течет на Землю, питая все живое. Невидимый поток можно сконцентрировать в определенной точке мозга — для того. чтобы пробудить забывшего себя «филиуса». Не так ли действует Философский Камень, называемый также «Тинктурой Адептов»?

(Вспомните: крем Азазслло «пахнет болотной тиной». Вряд ли это случайное совпадение: «Тинктуру Адептов» Яков Беме именует «жилищем вечной души», а Воланд дарит влюбленным «вечный дом». Бемс объясняет природу неблагородных металлов: «Металлическая натура темна и суха. мало дает пищи и потому сама себя пожирает, и находится в доме скорби». «Домом скорби» названо и заведение, в котором лечился мастер").

«Свинец не может стать золотом, — говорили алхимики. — Он и есть золото, пораженное проказой, которое можно вылечить». «Вылечите его, он стоит того!» — просит булгаковская Маргарита, и мы видим, как под действием таинственной субстанции избранный прозревает. Но обычный человек теряет даже то, что имел: Николая Ивановича крем сделал боровом, дрянный мальчик в «Старике Хоттабыче» стал собакой, девушка, надевшая «черную корону» («Лезвие бритвы») потеряла память.

Все давно описано. Символический шифр бартиниевских учеников лишь указывает на древние тексты, помогая связать их в нечто осмысленное. Например, про библейского бегемота сказано, что он легко мог бы выпить Иордан, а булгаковский Иван бросается в реку с «гранитных ступеней амфитеатра» — там, где раньше была «иордань». Ученик уподобляется бессмертному Адаму — «верху путей Господних». «По этой дороге, мастер, по этой!» — на которой и разлито таинственное масло прозрения. Пилат видит ее во сне — «скользкую, как бы укатанную маслом, голубую дорогу». Вслед за ним по дороге прозрения идет ученик Иван Бездомный (Понырев): он ныряет в символический Иордан — реку «огненного масла». По-видимому, это и есть «глазная мазь» Иисуса: поэт прозревает — «у него начались некоторые видения». Река масла — «верх путей Господних». Именно на этой дороге душа бывшего прокуратора встречает долгожданного Иешуа — в эпилоге. «Я есмь путь, истина и жизнь», — сказал Иисус.

Две трубы: «масло», текущее с Солнца и уходящая в землю кровь. Затем кровь снова превращается в таинственный компонент солнечного света, управляющий человечеством. Неспроста Маргарите говорят про кровь и виноградные гроздья, а из хрустальных гроздьев льется ослепительный свет, чудесно оживляющий покойников на балу Воланда. Иначе говоря, солнечный свет — лишь «оболочка», носитель невидимого «сока жизни» — суккуса древних мистиков. Человечество потребляет некую субстанцию, и взамен отдает другую — ту, которая содержится в крови. В Москве — масло Аннушки и кровь Берлиоза. В Ершалаиме — одуряющий запах розового масла и кровь казненных. А где проливается кровь Иуды? Возле масличного жома! Булгаков повторяет подсказку: в клинике Иван ест хлеб с маслом и тут же сдает кровь на анализ. («Сдавайте валюту!») В Библии сказано, что кровь является обиталищем души. На сленге сегодняшней научной парадигмы — жидкокристаллический носитель информации. Об этом «знают» и языки мира: «зов крови», «память крови», «вошло в плоть и кровь», «у нас в крови», — похожие выражения есть почти у всех народов.

«Я был в крови своих родителей», — говорит мыслящий пес-мутант из повести «Жук в муравейнике». А в последних строчках повести «Трудно быть богом» Стругацкие зашифровали булгаковскую мысль о крови, уходящей в землю: «Она робко потянулась к нему и тут же отпрянула. На пальцах у него… Но это была не кровь — просто сок земляники». Кровь, сок, земля… Сладкий сок жизни (память? информация? образы? эмоции?) собирается в страшный кубок Воланда — трансформацию глобуса. Череп стоит «на золотой ноге»: труба вниз?