Останавливается на мгновение и вдруг отчаянно и сильно залепляет гантелей в свой портрет. Звон разбитого стекла.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Коридор общежития, телефон, над ним несколько плакатов: «Королеву полей — на силос!», «В жизни всегда есть место подвигу», «Молния. Привет девятой комнате — комнате коммунистического быта», «Позор и стыд шестой комнате и лично Кузяеву за распитие напитков и грубые пререкания с комендантом». Девушка с золотым зубом говорит по телефону. Рядом мается Саша, видимо ожидающий очереди.
Девушка с золотым зубом (зло и жалобно). Я знаю, кто тебе это говорил! Это тебе Галька Капшунова говорила. Но я пойду до нее и плюну в ее поганые очи… Что? Не Галька? Но я все равно знаю, кто говорил. Это та, рыжая, из второй комнаты. Но ты знаешь мой характер. Я прямо подойду…
Саша. Тась, я тебя умоляю, закругляйся…
Девушка с золотым зубом. Сейчас, Сашенька. (В трубку.) Ну, ладно, Клава, как хочешь. Я все равно узнаю…
Саша. Кого это ты?
Девушка с золотым зубом. Закурить есть?
Саша. А ты куришь?
Девушка с золотым зубом. Закуришь тут… запьешь… Какая это гадина про меня распустила, что я с Толиком встречаюсь? А этот Гиковатый, Пал Палыч, моральный вопрос поднял. Что я женатика завлекла, разбиваю советскую семью. А чего же его жена? Она хорошо живет, как кошка! А я мучаюсь.
Саша. Погоди, Тась, минутку… (Набирает номер.) Квартира товарища Сухорукова? Доктора Волчкову, пожалуйста… По делу. Это говорит… Иванов из райздрава! Ушла? Давно? Спасибо.
Девушка с золотым зубом. Тоже бедуешь?
Саша. Да так как-то… Вроде все просто и ясно, а не понимают. Ну никак.
Девушка с золотым зубом. Этим, Сашенька, полмира бедуют. Одним горе, что их не понимают. А другим, наоборот, страх, что их вдруг поймут. Вот поймут — и все, и конец им…
Появляется Гиковатый. Он сильно навеселе.
Гиковатый (Тасе). А-а-а, мадемазель! (Поет.)
Любила меня мать и уважала,
Что я ненаглядная дочь,
А я с офицером убежала,
В ту темную ненастную ночь.
Девушка с золотым зубом. Несправедливый вы человек. Вы же знаете, ничего у меня с Толиком такого нет. Одна любовь.
Гиковатый. Прелюбодеяние есть прелюбопытнейшее деяние. Как говорил мой папаша. Культурнейший был человек, хотя и простой телеграфист. Про твою любовь профсоюзу ничего не может быть известно. Аморалка в телефонной будке была! Целовались. Два человека видели. Так что по заслуге вору и казнь.
Девушка с золотым зубом. Да уйдите вы, злыдень…
Гиковатый. Чего это я вдруг уйду? Здесь пока еще территория нашей родины, и я пока еще гражданин СССР, имею право находиться! И выпил законно. У меня сегодня внучечка родилась…
Девушка с золотым зубом. Ох ты, господи… (Убегает.)
Гиковатый. Битте-дритте, дверь дитюр…
Саша. Ну и тип же вы! В оккупации небось полицаем каким-нибудь были?
Гиковатый. Не-ет, голубь, нет! Ни в чем я таком не был. Ни в оккупации, ни в полиции, ни в оппозиции. Напротив — одни грамоты и благодарности. И орден на заслугу лет. (Снисходительно.) И если желаешь знать, мне тебя жалко. Вот тебя отовсюду выгнали. Так? Поганой метлой, можно сказать. А мне всегда будет почет и предпочтение. Хотя ты какой благородный и разблагородный, а я — правильно — подлый человек, без малейшей святости в душе. Но тем не мене-е… Я это тебе вот как сыну объясню, по-доброму… И зря ты на Як Палча полез. Напрасно! Это только в сказочках, в сочинениях вот такусенький Давид вот такого Голиафа — и наповал. Ха-ха!
Саша. Слушай, папаша, катись отсюда к чертовой матери…
Гиковатый. Не-ет, ты послушай, послушай. Ты воспользуйся, что я сейчас душевный, выпивший. Я тебе, как сыну…
Входит Фархутдинов с большим портфелем.
Гиковатый (неуловимо перестроившись). Здравствуй, Ахат Фархутдинович.
Саша. Здрасьте.
Фархутдинов. Здравствуй… Здоров, Саша. (Гиковатому.) Слушай, Павлович, ты что же это в партгосконтроль совсем не ходишь? Твоя же нагрузка.
Гиковатый (вроде бы отчаянно). Моя. Все нагрузки мои. И постройкой, и культкомиссия. И то, и се. У нас же всегда так: видят, что человек — дурак, болеет за общественность, так давай еще, еще давай грузить… (Словно опомнившись.) Ты извини, я грубо, попросту… И выпил я тут еще. (С застенчивой усмешкой.) Внучечка у меня сегодня родилась…
Фархутдинов. Поздравляю, Павлович…
Гиковатый. Валентиной назвал. Валечкой. В честь Чайки космоса.
Фархутдинов. Ну поздравляю, поздравляю…
Саша. Ах, и сволочь же вы! Ну и сволочь! Дал бы я вам в морду.
Гиковатый (добродушно). Не дашь… Моральный кодекс не позволит. Старому человеку — и в морду. Да ни в жисть.
Саша. А вот я просто сейчас пойду и расскажу.
Гиковатый. Нет, и доносить ты не пойдешь, побрезгуешь. Вас же, благородных, можно голыми руками брать. Вам то низко, а то недостойно, а это неблагородно… А мы люди темные, нам все годится.
Саша. А я встану на собрании и расскажу…
Гиковатый. И на собрании ты мне не страшный. Ты ж будешь горячиться, будешь все говорить, что у тебя тут (трет лоб) и вот тут (прикладывает руку к сердцу). А я скажу только то, что требуется, — и все, каюк тебе. Я все правильные слова наизусть выучил. Ты меня разбуди посреди ночи — и я тебе скажу, какое куда сунуть, чтоб надежно, чтоб без осечки.
Саша сделал мученический жест.
Гиковатый. Да ты не кривись. Ты вникай. Я по жизни говорю… Ведь они же товарищи такие… Они слова вперед дела ценют. Ты делай, что хочешь, лишь бы только слова были правильные… И все было как положено. Я, например, замечаешь? Усы не брею! Чтоб вид иметь какой положено: старый ветеран, славные традиции рабочего класса. (Доверительно.) Я, брат, умный… Я несгораемый. Меня без танка взять невозможно.
Саша (вдруг весело). Так будет танк! Считай себя покойником, папаша.
Гиковатый. Ничего, ты говори, говори… Я сегодня добродушный. У меня сегодня внучечка родилась. Вот така махонька. Валентиной назвали. Как жинку мою, покойницу. (Уходит.)
Саша решительно идет к телефону.
Саша (в трубку). Девять-один. Здравпункт?.. Там у вас доктора Волчковой нет?.. Неважно… Нет, знать не надо. Спасибо… (Садится на стул, читает вслух плакат, висящий над телефоном.) «Королеву полей — на силос!»
В коридоре появляется Пашкин.
Пашкин. О, Саша! А я уже с именин иду.
Саша. С легким паром!
Пашкин (проходит, но потом вдруг возвращается). Я хочу тебе задать один вопрос. Только ты отвечай серьезно. Может, от этого вопроса жизнь человека зависит. Вот скажи: тебе сейчас хорошо? Вот при всем этом?
Саша. Нет, Шура, мне нехорошо.
Пашкин. Нет, я спрашиваю в смысле души. Вот ты сделал по совести и все такое… Ну, и хорошо тебе?.. Ты мне честно скажи, я для дела спрашиваю.
Саша (почти кричит). Ну, пожалуйста, я тебе дам слово. Честное пионерское под салютом всех вождей! Мне плохо! Вполне!
Пашкин. И что? Что ты будешь делать? Признаешь ошибки?
Саша отрицательно мотает головой, говорит медленно.
Саша. Нет, ошибки я не признаю…
Пашкин. М-гу… понятно… (После паузы.) Слушай, ты знаешь анекдот про смешанные чувства? (Саша пожимает плечами.) Смешанные чувства — это когда твоя теща в твоем «Москвиче» летит в пропасть!.. Ну ладно, будь! (Уходит.)
Саша решительно поднимается и снова берет телефонную трубку.
Саша. Девять-один… Здравпункт? Позовите доктора Волчкову. Откуда я знаю? Наверно, кто-то другой звонил… Только что ушла? (Кладет трубку и лишь потом говорит.) Спасибо…
