Вот однажды вечером в клубе винзавода было партийное собрание. Нормальное, несколько текущих вопросов: развертывание предмайского соревнования, политучеба, прием в партию тракториста Приходько…

И Петр, уже пообвыкший в своем деле, вел собрание как положено: предоставлял слово очередным ораторам, спрашивал, какое будет мнение насчет регламента, перебивал некоторых товарищей острыми репликами: «А план-то?», или: «Ты лучше скажи, как самосвалы простаивают…»

Но вдруг случилась большая беда. Когда зашел разговор насчет предмайского соревнования и стали намечать мероприятия, Петр возьми и брякни: «Обрезку надо досрочно завершить, ускоренным темпом!»

Собрание загудело. А Рая тихонько встала со своего места и ушла, ни на кого не глядя, подальше от позора.

Ведь что такое обрезка? Тут скорость совершенно ни при чем. С марта до самого мая тянут обрезку — думают, смотрят, прикидывают. Тут требуется фантазия и хитрый расчет. Какие глазки ослепить, какие оставить. Что на кусте нужное, а что лишнее.

Это наука, это художество, это — как песни петь! И вдруг, понимаешь: «Завершим досрочно!»

После этой истории с «досрочным завершением обрезки» Рая стала сильно приставать к Петру, чтоб он что-нибудь такое придумал и чем-нибудь занялся. Невозможно, чтоб человек не давал продукцию.

— Я понимаю, ты гордый, тебе теперь низко пойти в бригаду, — жарко шептала она в постели. — Так выучись на кого-нибудь. Хоть три года учись, я тебя кормить буду, детишек кормить буду… Хоть пять лет учись, только сделай что-нибудь, а, Петь. Петенька…

И не вечно же он будет парторгом! Какой он парторг, когда он ничего не знает, и даже девчонки, прямо при ней, надсмехаются. Вот Павленко в самом деле, можно сказать, давал продукцию. А ты, Петенька, не обижайся, одна видимость.

Он не обиделся. Но сказал, что не ей судить о таких вещах. И насмешки над ним строят, потому что он добрый, а был бы злой — не очень-то посмеялись бы, наоборот…

Тогда Рая переменила тактику и стала говорить, что у всех такое настроение, чтоб его не выбрать. И многие на него зуб имеют. Например, Шура, к которой он зря придрался за идейно невыдержанный доклад о комсомоле. И главный агроном тоже.

— Ишь июда, — сказал Петр. — Он у меня попрыгает.

Рая совсем было отчаялась. Но вдруг у Петра произошли споры с совхозным начальством, и он сказал, что, пожалуй, ничего не поделаешь, придется повышать свой уровень.

Она очень обрадовалась и, пока он не передумал, подобрала подходящее учебное заведение: «Межобластная школа сельского актива». Дает сельскохозяйственное образование. Учиться всего ничего: меньше года.

Но он передумал. Вернулся из райкома и сказал:

— Зря панику развела. Нельзя в таком деле баб слушать.

— А что такое? — ужаснулась она.

— Есть мнение оставить меня секретарем.

Она его уговаривала, умасливала, стращала, пилила — он только усмехался.

— Тогда геть с моей хаты! — заорала она вдруг, как тетя Маня. Уже со злости, без всякой политики (она когда сильно волновалась, переходила на украинский). — Геть!

В конце концов он согласился. Учение — свет, неучение — тьма! Хотя там стипендия небольшая — всего шестьдесят рублей, то есть шестьсот по-старому.

Прощаясь, оба вдруг затосковали. И она почти уже пожалела о своем решении: очень жалко было расставаться. Но виду не показала. Только целовала его жарче обычного да отказалась вечером идти в бригаду (хотя вот так было нужно!).

Они даже устроили прощальный вечер. Теперь уже на равных — она позвала своих девочек, кто был свободен. А он, со своей стороны, «пригласил актив» (но тоже не весь, у него с некоторыми испортились отношения).

— Давай, давай, Петро, расти, — говорил рабочком Сальников, единственный уцелевший из старого «актива». — Овладевай всей культурой человечества.

Они пили вино — свое, молодое, холодное — и пели песни. Например, «Каким ты был, таким остался». Только одну строчку они пели неправильно. Они пели: «А я жила, жила с одним тобою», так как оно им меньше нравилось без этого «с».

Потом Петр спел один. Старую, еще с войны знакомую песню, исключительно подходящую к данному случаю:

Он пел это громким голосом и смотрел на нее со значением. Как в первый день знакомства…

Просто страх, как Рая волновалась. Она теперь не очень верила в его образованность. Она даже в отчаянии нацепила Золотую Звездочку, чтобы в самом крайнем случае попросить и похлопотать.

А еще она боялась, что он нарочно провалится, поскольку не имеет желания учиться. Рая даже взяла с него честное партийное слово, что он ничего такого не сделает. И это ее немного успокоило.

Экзамены были трудные: русский, украинский, Конституция, арифметика. Но все прошло замечательно. Петя все, все сдал. И Рая целых два часа гордилась, что вот он у нее какой.

Радость немножко поутихла, когда она увидела его соперников. Это были пожилые, перепуганные дяди. Как человек, вхожий в районные «сферы», Рая знала, что есть такая мера — «направить на учебу». Это когда уже совсем не знают, куда деть плохого работника.

И вот они сидели, невольники просвещения, и уныло беседовали.

…Конечно, после Петрова отъезда жизнь у Раи потекла не медом.

Во-первых, сразу встал денежный вопрос. Он у них и раньше стоял. Но не до такой степени. А тут пришлось продать за неважную цену хороший мотоцикл «ИЖ» — давнюю премию Сельхозвыставки. Но это полбеды. Пришлось еще попросить у мамы сто шестьдесят рублей, которые уже лет десять как лежали у нее на почте, на сберегательной книжке. Они предназначались на черный день, а если бог от этого помилует, то — на поминки.

Мать бунтовала: посмотри, дурненька, на себя, одни глазищи остались. Это ж надо ж: мужик с тетрадочками в области прохлаждается, а ты мучаешься. Сама себе устроила! Плохо тебе жилось! Кортило тебе, понимаешь, зудело! А он выучится на твою голову и бросит тебя, дуру, потому что ты ему будешь уже неровня.

Раз в месяц Рая ездила к нему в областной город. Это было дорого и не имело никакого смысла, но бабья тоска гнала ее, заставляла считать дни до заветного воскресенья. Она почему-то ездила по воскресеньям. Хотя при сумасшедшей виноградной работе никаких выходных осенью нет и что воскресенье, что какой-нибудь другой день — все одно.

Городская жизнь Петру не нравилась. Он с осуждением рассказывал про женщин, которые красятся и ходят в брючках, и про ресторан «Днипро», в котором джаз играет нехорошую, развратную музыку, как в Америке, в каком-нибудь кафешайтане. В ресторане он, правда, был один раз. По случаю Дня Конституции. Неудобно было отказаться, так как все товарищи приняли такое решение. А вообще-то и без ресторанов жизнь страшно дорогая. В столовке однажды, веришь, за обед почти рубль слупили, без трех копеек.

Она расспрашивала его про ход учебы. Тут он отвечал спокойно, без особого трепета, будто всю жизнь был в студентах:

— Ничего. Имеется много ценного.

И у нее почему-то совсем не было страху, что вот он станет сильно ученым и перерастет ее, как в одной пьесе, которую передавали по радио (она теперь от нечего, делать иногда слушала радио).

…Но Рая не только слушала радио в свободное от работы время (а зимой свободного времени было, конечно, побольше, чем осенью, когда его вовсе не было). Она теперь много думала про свою жизнь, и про Петрову, и про разных девочек жизнь — и тех, что у нее в седьмой бригаде, и тех, что в других. Она все чаще стала ввязываться в какие-то дурацкие истории: мирить задравшихся супругов, заступаться за обиженных «как в материальном, так и в моральном отношении», хлопотать перед начальством за разных мелких грешников, которых всегда норовили казнить наравне с крупными. Рая и к крупным грешникам имела касательство. В частности, она обличила и довела до тюрьмы своего бывшего управляющего Гомызько, который совершенно потерял стыд и брал хабара, иначе говоря, взятки с шоферов, которым нужен был «левый» виноград.