Где-то внизу, у спуска в подвал, пронзительно вопили бездомные кошки. Их мерзкие мартовские визги были похожи на телефонные гудки.

Охваченная безысходным отчаянием, она проплакала до утра. А на рассвете решила, что больше не в силах жить затворницей и что, если уж судьбе было угодно наказать ее такой неистребимой любовью, то должна хотя бы объясниться с Алексеем. Для этого нужно ехать в Питер. Хотя бы с единственной целью: расставить все точки над «i».

Звонок в дверь был долгим и пронзительным.

— Оля, открывай! Я знаю, что ты дома, — Таня делала вид, что очень сердится. — Ты слышишь меня? Думаешь, раз выключила телефон, то я тебя не достану!

Ольга нехотя щелкнула замком.

— Привет, красотка! — подруга придирчиво рассматривала Бурову. — Ну-ка, повернись к свету! Молодая, красивая, умная богатая — а до чего себя довела… Посмотрись в зеркало, праздник ведь, самодостаточная моя.

— Мне надо ехать в Питер, — сообщила Ольга.

— Театр абсурда да и только. В Питер? Может, присядем на дорожку? Я, между прочим, с удовольствием выпила бы чаю.

— Сейчас… А ты раздевайся пока, сними пальто.

Чай «Pickwick» заварился быстро. Аромат лесных ягод быстро распространился по всей квартире. Глядя на прозрачный чайник для заварки из цейсовского стекла, Ольга вспомнила, что совсем недавно со свежезаваренным чаем сравнивала цвет глаз Алексея. Сколько воды утекло со времени того обеда на четверых!

Таня, расположившись в кресле, листала первый попавшийся журнал. Ольга обратила внимание, что на подруге было изящное темно-зеленое платье несложного кроя, но тщательно выполненное. «По цвету похоже на то, в котором она танцевала на пароходе», — Ольга поймала себя на мысли, что, как козлик вокруг столбика, ходит вокруг воспоминаний об Алексее.

— Оля, тебе ни к чему ехать в Питер. Захаров сам приедет в Москву семнадцатого.

— Откуда ты знаешь?

— Он приедет на премьеру. Вика играет одну из главных ролей в моей пьесе.

Чай продолжал распространять неземные ароматы. Драматургесса сделала несколько глотков.

— Амброзия… А теперь, подружка, рассказывай.

— Что рассказывать? — вздохнула Ольга.

— О том, что с тобою происходит. По симптомам на языке психиатрии это называется МДП.

— Как?

— Маниакально-депрессивный психоз. Ушла в себя, на людях не показываешься, нерабочее время проводишь в интересных беседах сама с собой… Кстати, мне звонил твой… Бывший. Спрашивал, как тебя найти. Я не «навела».

— Хоть за это спасибо… Я пыталась дозвониться до Захарова сегодня ночью. Трубку сняла женщина.

— Снова — страсти. А ты правильно набирала номер?

— Да, — Ольга назвала по памяти семь цифр.

Таня достала из сумочки записную книжку.

— Повтори еще раз.

Ольга повторила.

— Память у тебя явно девичья, подруга. На конце не двадцать два, а двадцать три, — она засмеялась. — Бедная женщина, разбуженная среди ночи твоим сумасшедшим звонком. Хорошо ты поздравила ее с праздником, нечего сказать.

На сердце у Ольги мгновенно улеглась буря. Ее прекрасные серые глаза снова засияли неведомым внутренним светом. Таня знала, что это отражение любви.

— Ой! — вдруг вспомнила Бурова. — Я пригласила на премьеру Билла Стилфорда, помнишь, я тебе о нем говорила.

— Ну и замечательно.

— А как же Алексей? Я снова все запутываю.

— Не беспокойся. Американца я возьму на себя. Мне будет забавно придумать и для него светлую историю любви. Что-то вроде шахматной задачи.

— Таня, ты — бесенок!

— Ты тоже не ангел, моя дорогая, — парировала Таня.

Рабочая неделя пролетела быстро, как никогда. Охваченная волнующим ожиданием, Ольга успевала очень многое. Она бывала в двух-трех местах почти одновременно. Во вторник она провела переговоры сначала с англичанами, а потом — с французами. Благо, весь мир, пожалуй, кроме Анатолия Кота, владел английским.

Ольге удалось провести на совете фирмы свою благотворительную программу и убедить Стилфорда, что медикаменты нужно распространять с максимальным «прицелом». Кате было поручено с этой целью ознакомиться с историями болезни пенсионеров, прикрепленных к ближайшим поликлиникам и составить списки нуждающихся в тех или иных лекарствах — сообразно диагнозам.

— Пойми, Билл, если мы просто передадим благотворительную помощь администрации, то она скорее всего львиную долю лекарств продаст, — втолковывала Биллу Ольга.

Американец с трудом постигал российские реалии, но был покорен во всем, что не касалось непосредственно интересов США.

Ольга изнывала от огромного количества документации. На ходу приходилось запоминать и не выпускать из памяти огромное количество названий препаратов и их аналогов, формулы, основные условия синтеза, а значит — и стоимость. Необходимо было срочно подготовить базу для внедрения американских технологий на российской почве, а, конкретно, — на российском сырье.

В пятницу она услышала от Анатолия:

— Ольга, ты работаешь, как компьютер. Что, если тебе отдохнуть недельку? Съездить, например, в Альпы, покататься на лыжах?

— Толя, а почему именно в Альпы?

— Потому, что путевка с семнадцатого по двадцать седьмое, — улыбнулся Кот.

— Какая путевка?

— Которой фирма решила соблазнить и вывести из белой горячки работоголика. Если ты согласна, то я позвоню в «Трансаэро» и закажу билет на завтра до Женевы.

— Спасибо, конечно, но, Толя, я не могу сейчас улететь из Москвы. Пойми, у меня личные дела, — Ольга была смущена тем, что приходиться отказываться.

— У нашей железной леди, у несравненной self-made-woman[2] — личные дела. Я хочу видеть этого счастливчика!

— Я надеюсь, увидишь.

— Жаль, что это не наш приятель Билли В старину дела чрезвычайной важности нередко скреплялись политическими браками. Ты представляешь, как много выиграла бы фирма, если бы ты согласилась выйти замуж за Стилфорда.

— Не паясничай. Билли — замечательный и чудный, — Ольга немного помолчала, а потом вдруг попросила: — Толя, а ты не мог бы мне вместо Альп дать недельку отпуска? Я бы не отказалась от отдыха на родине.

— Все — как желает королева.

Премьера намечалась на воскресный вечер, но весь субботний день Бурова провела в трудах. Она тщательно убрала квартиру, повыметала пыль из всех углов, даже самых труднодоступных, постирала гардины. Не обошла вниманием книги и посуду, которые, по ее мнению, вдруг оказались в организованном беспорядке.

Бурова выстроила тома по одной ей ведомой системе: не по принципу цветового сочетания корешков, не по географии происхождения, а, скорее, по силе воздействия на ее, Ольгину, душу. Самые любимые книги заняли отдельную небольшую полочку.

Здесь очутился томик древнекитайской поэзии, стихи Блока, «Фауст» Гете, «Бесы» Достоевского…

Она привела в строгий порядок — по годам и месяцам выпуска — толстые журналы и выстроила их, словно шеренги солдат в одинаковых мундирах, на нижней полке секции.

Ольга будто готовилась к своей собственной премьере, к новой роли — главной после стольких второстепенных и эпизодических.

Ольга открыла шкаф и придирчиво, как следователь, стала перебирать вещи, пытаясь как можно объективнее оценить имеющийся в наличии «арсенал».

В последние месяцы она приобретала довольно много новых вещей, но при этом чувствовала, что отходит от когда-то тщательно выработанной системы составления гардероба.

Вот эту голубую блузку она купила, когда было плохое настроение. Подарки самой себе помогали поднимать жизненный тонус.

А вот это алое платье из тяжелого шелка оказалось в ее шкафу по единственной причине: оно было таким ярким, таким по-хорошему экстравагантным, что Ольга просто не смогла отвести от него глаз. Тем более, что она родилась под знаком Стрельца, а значит — любила огонь во всех его оттенках.