«Может быть, это?» — Ольга быстро надела платье и включила бра рядом с зеркалом.

Но вдруг Ольга вспомнила, что Алексей родился под знаком Тельца, а значит это платье для него — все равно, что красное полотнище для быка.

Женщина продолжила поиски. «Голубая блузка? Слишком простая, даже если надеть ее с темно-синей гофрированной юбкой.

Она перебирала вещь за вещью, складывала и раскладывала аксессуары: прикалывала и откалывала платки и бантики, завязывала шарфики в замысловатые узлы.

Она играла в мистерию, в действо без правил, предполагавшее вдохновенный поиск образа.

Долгожданное озарение пришло мгновенно.

«Серое платье! Ну, конечно, оно подойдет для такого события как нельзя лучше». Серое платье, почти незаметное среди более ярких «коллег», мирно висело в самом уголке шкафа. Ольга выстирала его новогодним утром, а потом убрала с глаз долой, чтобы не напоминало ни о чем грустном.

Светло-серый бархат был эластичным и мягким, как вторая кожа. Ольга примерила наряд и ощутила себя защищенной каким-то невидимым полем. Она вспомнила, что бывают вещи, идеально подходящие самой натуре человека, делающие его особенно привлекательным для добрых веяний, но неуязвимым для злых сил. Таким свойством, наверное, было наделено и это платье.

Оно красиво драпировалось, оттеняя блестящие серебряные жемчужины в черненых раковинках.

Ольга словно готовилась перешагнуть какой-то временной барьер. Не отмеченный в календаре, но предназначенный судьбой.

Долгожданный день настал. И начался он совсем обычно.

К утру Ольге снилось: она летает в зеленом сквере, молодые листья, немного влажные, слегка звенят, и в нежной кроне тело, извиваясь, пронзает снизу звенящее облако, которое даже не касается ее лица, а ветви сами раздвигаются…

Она еще улыбалась, потягиваясь, простыня, прилипнув, обрисовывала ее длинные ноги, а будильник уже звонил, обозначая механическую неизбежность всех предначертанных этому дню событий.

Душ, кофе, сигарета… Неизменные, как и классические улица, фонарь, аптека, что не без основания рифмуются с ближайшей четвертью века… Они истребили чудесный предутренний сон, оставив только легкое возбуждение: сегодня все решится.

«В комнате двое: я и телефон», — на свой лад перефразировала Ольга строку революционного поэта, когда спешила в очередной раз к аппарату.

«Да, Танюша, без двадцати шесть, как и договаривались. Нет, не на машине. Думаю, что не смогу себе отказать в бокале шампанского после спектакля. Конечно… Пока…»

Только она положила трубку, как телефон снова зазвонил, да так громко, словно залился смехом. Над кем он смеялся?

«Алло. Да, Билл. Заедешь за мной где-то в половине пятого. Что? Цветы? Она любит красивые. Какие — неважно. Ну и хорошо… До встречи».

Итак, платье выглажено и ждет своего часа на спинке кресла. Серь сапоги на шпильках вытащены из коробки и готовятся к премьере — своей собственной.

Ольга распаковала комплект белья — шелковые, с атласным блеском лифчик и трусики нежно-кремового цвета.

В первое же мгновение эти предметы туалета словно слились с изгибами тела, повторяя каждое ее движение. Это дорогое белье было почти лишено банальных кружев, только маленькие ажурные прошвы, не противореча переливам шелка, были призваны подчеркнуть некоторые прелестные детали женского тела.

И Ольге вдруг захотелось кружиться и танцевать. Ее настроению как нельзя лучше соответствовала пластинка, бережно опущенная на проигрыватель.

«Только раз бывает в жизни встреча, — пел томный, пронизывающе-женственный голос Нани Брегвадзе, — только раз судьбою рвется нить, — легкий акцент певицы превращал эти слова во вздох женщин всех времен и народов, — только раз в осенний тихий вечер мне так хочется любить».

Была еще не осень, и бесконечно длилось утро, а не вечер.

Но любить все равно хотелось.

Билл Стилфорд еще раз доказал, что был точен, как кухонные ходики Его шаги в коридоре своей размеренностью напоминали удары маятника. Он вошел в прихожую, и Ольга с первого взгляда поняла, как тщательно американец подготовился к предстоящему посещению театра.

Прекрасно сшитое темно-серое двубортное пальто, кашне цвета белой шерсти, белоснежная сорочка и черный шелковый галстук-бабочка придавали облику бизнесмена неожиданный артистизм. Он даже улыбаться стал декадентской улыбкой начала века.

Черная шляпа, немедленно водруженная на полку, напоминала головной убор волшебника из известной скандинавской детской сказки.

И, подобно настоящему волшебнику, Билл держал в руках два букета.

— Это вам, Ольга, — он преподнес один из букетов хозяйке. — Извините, не могу освободить от бумаги: руки заняты.

Ольга распаковала букет. Это были алые розы. «Стиль Билла, — подумала женщина. — А бордовые — стиль Алексея».

— Спасибо, Билл, они великолепны.

— Ольга, не сочтите за труд, взгляните на букет для вашей подруги. Может быть, я что-нибудь перепутал?

Бурова слегка приоткрыла вторую упаковку. Там тоже были розы, но белые, подходящие, пожалуй, даже для невесты.

— Мне кажется, вы удачно выбрали, Билл. Белый цвет чудесно подходит к премьере.

Билл растянул губы в своей умопомрачительной заокеанской улыбке.

В такси Ольга представляла, что Алексей уже в зале или в гримерной у Вики, или разговаривает с Таней. Она была уверена, что Захаров уже приехал, а значит, где же ему быть, как не в театре.

Неизменно находящийся в прекрасном расположении духа американец всю дорогу насвистывал какой-то, очевидно, популярный на его родине, мотивчик. Сначала Ольгу раздражала эта его подростковая жизнерадостность, но потом она притерпелась и всецело углубилась в свои мысли.

Вопреки ожиданиям, Захарова не было видно ни в зрительном зале, ни среди Татьяниной свиты. Ольга почувствовала, как усиливается волнение, но, вспомнив об обыкновении опаздывать, когда-то присущем Алексею, постаралась успокоиться.

Однако она заметила, что Таню также не оставляет равнодушной отсутствие поэта. Подруги говорили о чем угодно, но только не на эту тему. Тем не менее негласное табу лишь сгущало атмосферу напряженного ожидания.

Свет в зале погас, и голубоватый боковой луч высветил на лишенной занавеса сцене хрупкую фигурку, стоящую спиной к зрителям.

Вика была в черном, стекающем мягкой драпировкой наряде, с распущенными волосами. Спектакль начинался с монолога, актриса произносила его в глубокую пустоту сцены. Она словно исповедовалась в том, что родилась от обмана.

«Отец мой, Зевс, владыка богов, предстал перед Ледой в лживом образе лебедя, бедного лебедя, и за милосердие отплатил бесчестием».

У Ольги мороз прошел по коже от этих слов. Наверное, актриса привносила в монолог героини слишком много своего личного, и потому перевоплощение казалось полным.

Вика играла Елену Прекрасную. Античный сюжет о яблоке раздора расплывался во временных границах и, преображенный талантом Татьяны, обретал новый смысл.

Елена раздваивалась, ее призрак становился реальнее живой героини. Жена царя Менелая сохраняла верность супругу на пустынном острове у берегов Египта, в то время, как точная ее копия, созданная богами, чтобы защитить честь настоящей царицы, уплывала вместе с Парисом в Трою.

Мудрые старцы восхищались не Еленой, а призраком, Троя погибала не из-за Елены, а из-за призрака, тысячи жизней были принесены в жертву призраку.

Ольга с ужасом и трепетом узнавала в этой сценической версии мифа приметы своей собственной женской судьбы.

Она, как Елена Прекрасная, все долгие годы одиноко пребывала на пустынном острове, верная своей единственной любви, в то время, как призрак ее, созданный неведомо какими силами, метался и страдал, судорожно нащупывая бренные ценности, забывая о вечных истинах.

Ольга переводила некоторые фразы Биллу, вкладывая в них свое собственное понимание. Она заметила, что американец все больше углубляется в действие. Ольга так была захвачена, с одной стороны — спектаклем, а с другой — необходимостью донести смысл до Билла, что почти перестала думать об Алексее.