Однако в богатых странах меры, ограничивающие иммиграцию, служат защите привилегий. Многие американцы опасаются, что разрешение иммиграции в США большого числа мексиканцев возложит на граждан США существенное бремя социальных услуг и снизит экономическое благосостояние людей, уже являющихся гражданами США. Неясно, оправданно ли это опасение. Но предположим, для остроты спора, что открытая иммиграция приведет к снижению уровня жизни американцев. Является ли это достаточным основанием для ограничения иммиграции? Только в том случае, если вы считаете, что на хорошую жизнь имеют право лишь те, кто родился на зажиточном берегу Рио-Гранде. Но поскольку случайности рождения не являются основой для предоставления прав, трудно понять, как можно оправдать ограничения на иммиграцию сохранением благосостояния.

Более сильный довод в пользу ограничения иммиграции — защита рабочих мест и уровня заработков неквалифицированных американских рабочих, которые наиболее уязвимы и могут быть вытеснены новыми иммигрантами, готовыми работать за меньшую заработную плату. Но этот довод возвращает нас к вопросу, который мы и пытаемся решить: почему следует защищать наиболее уязвимых работников, если это означает отказ в возможности предоставить работу приезжим из Мексики, которые еще беднее?

С позиций помощи наименее удачливым людям можно требовать открытой иммиграции. И все же даже люди, имеющие эгалитарные симпатии, колеблются одобрять такую иммиграционную политику[349]. Есть у этих колебаний моральное основание? Да, есть, но только в том случае, если мы согласны с тем, что у нас есть особые обязательства обеспечивать благосостояние наших сограждан благодаря тому, что живем одной с ними жизнью и делим одну историю. А это зависит от принятия нарративной концепции личности, утверждающей, что наша идентичность как моральных субъектов связана с сообществами, в которых мы живем. Как пишет Уолцер, «только если патриотическое чувство имеет какую-то нравственную основу; только если общинная сплоченность генерирует обязательства и общие, разделяемые членами сообщества смыслы; только если есть члены сообщества и остальные… у государственных должностных лиц должны быть какие-то причины для особой озабоченности благосостоянием „своих“ граждан… и успехом их собственной культуры и политики»[350].

Иммиграция — не единственный способ потери американцами рабочих мест, которые достаются неамериканцам. Сегодня капиталы и товары пересекают национальные границы легче, чем люди. Это вызывает такие же вопросы относительно морального статуса патриотизма. Рассмотрим известный лозунг: «Покупай американское». Покупать «Форд», а не «Тойоту» — это патриотично? Поскольку автомобили и другие промышленные товары во всевозрастающей мере производят в разных странах мира, точно понять, какая машина американская, становится все труднее. Но давайте предположим, что выявить товары, производство которых создает рабочие места для американцев, все же можно. Является ли это веской причиной для приобретения таких товаров? Почему мы должны быть более заинтересованы в создании рабочих мест для американцев, а не для японцев, индийцев или китайцев?

В начале 2009 г. Конгресс США принял, а президент Обама подписал закон о пакете экономических стимулов на 787 млрд долл. Этот закон содержал требование: при выполнении общественных работ, финансируемых за счет выделенных законом средств (строительстве дорог, мостов, школ и общественных зданий), использовать сталь и железо, выплавленные в Америке. «Имеет смысл там, где это возможно, пытаться стимулировать нашу собственную экономику, а не экономику других стран», — объяснял сенатор-демократ от штата Северная Дакота Байрон Дорган, отстаивавший положение «Покупай американское»[351]. Противники этого положения опасались, что оно вызовет со стороны других стран возмездие, которое ударит по американским товарам, усугубит экономический спад и вызовет сокращение рабочих мест в США[352]. Но никто не ставил под сомнение исходное предположение о том, что целью пакета стимулирующих мер должно быть создание рабочих мест в США, а не за рубежом. Это предположение особенно ярко проявляется в термине, используемом экономистами для описания риска того, что расходы федерального бюджета США пойдут на создание рабочих мест за рубежом. Термин этот — утечка. В заголовке статьи, вынесенном на обложку журнала BusinessWeek, акцент сделан на вопросе утечек: «Какая часть гигантского финансового стимула Обамы „утечет“ за границу и создаст рабочие места в Китае, Германии или Мексике, а не в самих США?»[353]

В момент, когда рабочие теряют свои места повсюду, понятно, что американские политики считают своей первой задачей защиту рабочих мест в Америке. Но сам термин «утечка» возвращает нас к вопросу о моральном статусе патриотизма. С точки зрения одной лишь необходимости трудно доказывать, что помощь американским безработным лучше помощи нуждающимся в работе китайцам. И все же немногие будут оспаривать концепцию, что у американцев есть особая обязанность помогать своим согражданам, переживающим трудные времена.

Учесть эту обязанность в категориях согласия трудно. Я никогда не давал согласия на то, чтобы оказывали помощь сталеварам в Индиане или сельскохозяйственным рабочим в Калифорнии. Некоторые скажут, что я дал на это молчаливое согласие. Поскольку я извлекаю выгоду из сложной системы взаимозависимости, представленной национальной экономикой, я несу обязанность взаимности по отношению к другим участникам этой экономики, даже если я их никогда не видел и не обменивался с большинством из них какими-либо товарами или услугами. Но это — явно натянутое утверждение. Если мы попытаемся проследить самые обширные круги экономического обмена в современном мире, то, вероятно, обнаружим, что полагаемся на людей, которые живут на другом конце света, точно так же, как и на людей, живущих в Индиане.

Итак, если вы считаете, что у патриотизма есть моральная основа и у нас есть особая ответственность за благосостояние наших сограждан, вы должны признать существование третьей категории обязательств — обязательств солидарности или членства. Эти обязательства нельзя свести к акту согласия.

С тем, что у нас есть особые обязательства по отношению к членам своих семей, товарищам или согражданам, согласится, разумеется, не всякий. Некоторые утверждают, что так называемые обязательства солидарности на самом деле — всего лишь проявления коллективного эгоизма, предрассудок, который мы сами себе выдумали. Эти критики признают, что мы обычно и привычно больше заботимся о своих семьях, друзьях и товарищах, чем о других людях. Но, спрашивают эти критики, разве эта напряженная забота о «своих» людях — не узкая, обращенная внутрь себя тенденция, которую следует преодолевать, а не возвеличивать во имя патриотизма или братства?

Нет, необязательно. Обязательства, обусловленные солидарностью или принадлежностью к какой-то общности, проецируются как внутрь, так и вовне. Некоторые из особых обязательств, которые я несу как член определенных сообществ, могут относиться к другим членам этих сообществ. Но среди других людей, не входящих в те же сообщества, членом которых я являюсь, могут быть люди, история взаимоотношений которых с моими сообществами может быть морально отягощена, как это имеет место в отношении немцев и евреев или белых американцев и афроамериканцев. Коллективные извинения и репарации за прошлую несправедливость — хорошие примеры того, как солидарность может создавать моральную ответственность перед сообществами, членом которых я не являюсь. Исправление ошибок, совершённых моей страной в прошлом, — один из способов укрепления моей верности ей.