То, что связанные с университетами споры (как и споры о команде поддержки и флейтах) в своем естественном развитии в таком направлении подтверждают тезис Аристотеля о доводах, касающихся справедливости и прав, часто оказываются доводами, касающимися цели или телоса социальных институтов. А эти доводы, в свою очередь, отражают конкурирующие концепции добродетелей, которые эти социальные институты должны почитать и вознаграждать.

Что можно сделать, если у людей нет согласия относительно телоса или цели рассматриваемой деятельности? Можно ли рассуждать о телосе общественного института или цель университета может содержаться в любой декларации основателей или совета директоров данного университета?

Аристотель полагает, что посредством рассуждений можно постигать цель общественных институтов. Их сущность не установлена раз и навсегда, но не является и вопросом мнений (если бы цель Гарварда была просто и навсегда определена намерением его основателей, то его главной целью по-прежнему была бы подготовка священников- конгрегационалистов).

Так каким же образом можно рассуждать о цели социальной практики в условиях разногласий? И каким образом вступают в игру концепции почета и добродетели? Самый определенный ответ на эти вопросы Аристотель дает в своем обсуждении политики.

Когда мы сегодня обсуждаем дистрибутивную справедливость, нас интересует главным образом распределение доходов, богатств и возможностей. У Аристотеля дистрибутивная справедливость касалась, преимущественно не денег, а должностей и почестей. Кто должен иметь право на власть? И как должна распределяться политическая власть?

На первый взгляд, ответ очевиден: разумеется, поровну. Один человек, один голос. Любой другой способ будет дискриминационным. Однако Аристотель напоминает, что дискриминация присуща всем теориям дистрибутивной справедливости. Следует задать вопрос: какие ее формы действительно справедливы? Ответ зависит от цели рассматриваемой деятельности.

Прежде чем у нас появится возможность сказать, каким образом следует распределять политические права и власть, надо постичь цель (или телос) политики. Надо поставить вопрос: «Для какой цели существует политическая ассоциация?»

Может показаться, что на этот вопрос дать ответ невозможно. Разные политические сообщества заботятся о разных вещах. Одно дело — спорить о целях флейты или университета. Несмотря на простор для разногласий на периферии, их цели более или менее ограничены. Цель флейты каким-то образом имеет отношение к исполнению музыки, а цель университета как-то связана с образованием. Но можно ли по- настоящему определить цель политической деятельности как таковой?

Сегодня мы не думаем, что у политики как таковой есть какая-то конкретная, содержательная цель. Мы полагаем, что политика открыта многим целям, которые могут выражать граждане. Разве это не причина того, что мы проводим выборы, на которых люди могут в определенные моменты выбирать цели и задачи, к решению которых они хотят коллективно стремиться? Придать какую-то цель политическому сообществу заранее стало бы узурпацией права граждан принимать самостоятельные решения. Это было бы и угрозой навязывания ценностей, которые разделяют не все граждане. Наши колебания относительно наделения политики определенными телосом или целью отражают озабоченность свободой личности. Мы рассматриваем политику как процедуру, которая позволяет личностям самостоятельно избирать свои цели.

Аристотель рассматривал политику иначе. Для него цель политики заключается не в установлении структуры прав, которые нейтральны по отношению к целям, а в формировании хороших граждан и в воспитании добропорядочного характера.

Аристотель критикует двух основных претендентов на политическую власть — олигархов и демократов. Он говорит: и те и другие выдвигают притязания, но эти притязания частичны, неполны. Олигархи утверждают, что править должны богатые. Демократы же утверждают, что свободное рождение должно быть единственным критерием предоставления гражданства и политической власти. Но обе группы преувеличивают свои претензии потому, что неверно толкуют цель политического сообщества.

Олигархи ошибаются потому, что политическое сообщество не может заниматься только охраной собственности и продвижением экономического процветания. Если бы эти две цели были единственными целями политического сообщества, тогда собственники заслуживали бы самой большой доли политической власти. Со своей стороны, демократы ошибаются потому, что цель политического сообщества не сводится только к тому, чтобы обеспечивать господство большинства. Под демократами Аристотель разумеет тех, кого мы бы назвали сторонниками мажоритарного правления. Он отвергает мысль о том, что цель политики заключается в удовлетворении предпочтений большинства.

Обе стороны упускают из виду высшую цель политической ассоциации, состоящую, по мнению Аристотеля, в воспитании добродетели граждан. Государство не создается «в целях предотвращения взаимных обид или для удобств обмена»[258]. По Аристотелю, политика касается чего-то более возвышенного. Ее суть — обучение тому, как вести благую жизнь. Цель политики — не меньше, чем предоставление людям возможности развивать характерные для них способности и добродетели — размышление об общем благе, обретение практических суждений, соучастие в самоуправлении, забота о судьбе сообщества в целом.

Аристотель признаёт полезность других, более низких форм ассоциации — таких как оборонительные союзы и соглашения о свободной торговле. Но он настаивает, что такие ассоциации не равны подлинным политическим сообществам. Почему не равны? Потому что их цели ограничены. Организации вроде НАТО и Североамериканского соглашения о свободной торговле занимаются обеспечением только безопасности или экономических отношений; они не создают общий образ жизни, формирующий характер членов таких соглашений. То же можно сказать о городе или государстве, заботящемся только о безопасности и торговле и безразличном к нравственному и гражданскому образованию своих членов. «Раз они [люди] и после объединения относились бы друг к другу так же, как и тогда, когда жили раздельно», их ассоциацию нельзя считать государством или политическим сообществом, пишет Аристотель[259].

«Государство не есть общность местожительства, оно не создается для предотвращения взаимных обид или ради удобства общения… также не ради взаимного торгового обмена и услуг». Это условия необходимы, но недостаточны для полиса. «Целью государства является благая жизнь; и все упомянутое создается ради того же… И государственное общение существует ради прекрасной деятельности, а не просто ради совместной жизни»[260].

Если политическое сообщество существует для продвижения благой жизни, то каковы последствия этого тезиса в плане распределения должностей и почестей? С политикой дела обстоят так же, как и с флейтами: Аристотель выводит надлежащий способ распределения должностей и почестей из цели, заключающейся в благе. «Те, кто вкладывает большую долю для такого рода общения» — это люди, превосходящие других гражданской добродетелью и лучше всех размышляющие об общем благе. Люди наивысшего гражданского совершенства — а не богатые, не наиболее многочисленные и не самые красивые — и являются теми, кто заслуживает наибольшей доли политического признания и влияния[261].