Глава… в которой я признаю в себе поэта Как будто я перед экраном И сон – проекция на нем. Все, что мне снилось, было странным, Как все, что было этим днем. Еще в тумане предрассветном И молчалив, и темен лес, И звезд огни едва заметны На белом пологе небес. Но под охотниками кони Храпят – и что им удила! Все ждут, когда туман разгонит И даль откроется светла. И вот огромный шар восходит, Звучит легко и трубно рог, На поэтической охоте Борзые слов и кони строк. И каждый бросился, как будто В него вселился мелкий бес. Он, разрезая грудью утро, Летит с ружьем наперевес. В погоне лучшая добыча. Равнины ритмами полны, Овраги – те метафоричны, И будто точки – валуны. Летит стремительно и резко (Его коня Гефест ковал!) И точным выстрелом гротеска Разит добычу наповал. Другой летит во весь свой гонор, Равниной рифм по степи лет, Но в трех соснах, устав от гона, Блуждает и… теряет след. Обезумевши на просторе, Другой, решив нахрапом взять, Упал с коня – какое горе! — Ему теперь уже не встать. С веселым гамом, лаем, криком Стреляет, гикает, орет. Охота мчится – лица бликом Сверкнут в азарте и – вперед… А жертва даст любому фору, И не догнать ее верхом, И с поводов пускают свору За убегающим стихом… Потом на пир! Таков обычай. И, завершив свою борьбу, Везут охотники добычу Друг перед другом в похвальбу. Ягдташ, ружье под слоем пыли. Мне снилось, я был в их числе. Ну, может быть, не на кобыле, А на каком-нибудь осле. Как будто я перед экраном Сижу, гляжу, открывши рот. А вам не кажется ли странным Такой веселый оборот? «Облака проплывают, вроде…» Облака проплывают, вроде Чистотою своей маня, Полоская свои лохмотья В умирающем свете дня. Что им сутолока людская! Уплывают гонцы мечты… Ночь торопится, опуская Мягкий занавес темноты. Тост на «дипломном» банкете в рес. «Загородный»
Мир моих мыслей так огромен! Но я сегодня буду скромен. Сегодня замысел мой прост — Я предлагаю этот тост. За них, за тех, чьи имена Навеки выучит страна, И кто живет не славы для, Кто у великого порога, За тех, кто даст стране угля, Пускай некрупного, но много. За тех я предлагаю тост, Кто, как плеяда ярких звезд, Осветит будущее миру. Надеюсь, что ход мысли схвачен, Гуляют все. Банкет оплачен. И так как дорог каждый час, Скажу короче — Пьем за нас! Кафе «Синяя птица» В лампадной тьме, через коктейли, Хард-роком сбиты наповал, Мы с удивлением смотрели На тех, кто рядом танцевал. Движенья, резаные ритмом, Сплетенье тел, тяжелый рок. И в зале, музыкой залитом, Мы представляли островок. Не потому, что не умели, Не потому, что вышел год, В лампадной тьме через коктейли Мы вдруг подумали вперед. Еще чуть-чуть, еще мгновенье — И уплывет от островка Свобода чувств и откровенье, Биг-бит, хард-рок – в руке рука. И толчея джинсовой ночи — Другим. И музыка – другим. И дни становятся короче, Хотим мы это – не хотим. Оставим миф о верхней полке Своей «наученной» души… Прозрачно сыпятся осколки, Когда разбиты витражи. Девчушки весело и смело, Как будто им на всех плевать, Под крик души ломают тело, Мол, нам давно пора в кровать. А тот, как селезень, вертится, Взлетают руки, будто сеть, Мы под крылом у «Синей птицы» — Ей вечно в воздухе висеть. А мы оставлены на свете Ловить судьбы немой кивок. В лампадной тьме танцуют дети, Но где же чудо-островок? И снова мы на них похожи, В дыму трясущийся мираж, Одно стекло разбито все же, Одно стекло – не весь витраж. Божий дар или яичница 1. О религии, о прекрасном и о божьем даре Бога нет. Это точно известно. Гегель Гегелем, но и тот был неправ, Там, наверху, И без Господа тесно От спутниковых орав. Мы – это армия Молодых атеистов. Непримиримы к кадилу Кадящему. Вера в себя — И дух наш неистов На предмет Объяснения, что к чему… В озарение можно верить. И божий дар Принимай, спеши! Но важно, чтобы его сверять И мерить Мерилами человеческой души, Чтобы не одуреть от старта В познание Самых высших начал, А стать еще выше, Как Леонардо, Который бессмертие Себе завещал. А как найти Это нужное слово, Служившее мерой веков испокон? Но ведь находила же Кисть Рублева Нужное в ликах «Святых икон». И как это сказано У Мефодия? Красота, только Без пестроты… Все остальное — Это только пародия На божественные Черты. Но так как Бога, Конечно, нету, Искать, по-моему, Надо внизу. Но только не радоваться Каждому свету, Как заблудившемуся В лесу. Хочу, чтобы пониманье Сквозило В песнях, славящих Книгу, молот и плуг. Какая-то неземная сила Дает мне зрение, Дает мне слух. Конечно же, мне еще не подняться Не всеохватывающую высоту. Но все чаще и чаще Мне снятся Ночные бдения на посту. А если тишь И не звука лишнего, Лучше слышится За версту И ближе чувствуешь своего ближнего, И чувствуешь, что Нужен ты на посту. Понимаешь, вглядываясь в звездные Пустоши, Что Бога нет и все о Боге – ложь. Есть человек, его придумавший И уничтоживший ни за грош. Религия – философия слабого. Где «не могу» Равняется «не хочу». Ну, а это значит – оружие складывай, Дай отдохнуть от ремня плечу. Дай твоим Мускулам не обмякнуть, Дай твоей воле Ватой стать. А это значит – спускаться стягу, Это значит – погибла рать. Вот хорошо И куда как весело — От страха Становишься сам не свой. Вглядываясь в это звездное месиво, Расплескивающееся Над головой. А ночь такая, Что тихо бредится, Будто другие миры видны, Что даже ковшом Большой Медведицы Не вычерпать всей ее глубины. Что совсем На сегодня лишние — В темноте ее фонари, Что пахнет Вечностью… И почему-то вишнями, Которые давно уже отцвели. И я понимаю, Что идеалы хрупки, Тем более поднятые На высоту. И люди спешат, Впитывают, будто губки, Истинную, непритворную красоту, Излечивающую больного, Очищающую падшего, Вызывающую на поток откровений. Лишь бы только это был Микеланджело. Лишь бы светился Неповторимый гений. А тому, кому надо, Знает, где эта слабинка. И еще сотни и сотни Незащищенных мест. И где не проходит Полицейская дубинка, Растопырившись, Проползает крест. Понимание И, если хотите, знание Ставит прочный заслон кресту. Поэтому, хотя уже утро Ранее, Я остаюсь на своем посту. |
