Дамокл, льстец и лизоблюд
У сиракузского тирана,
Проснулся в это утро рано,
Когда одни рабы встают
Коням подсыпать корму в ясли,
Наполнить амфоры водой,
Потряс несвежей бородой,
Подмоченной в воде и масле.
Зевнул и встал – устал лежать,
Расправил мятую тунику
И, щурясь солнечному блику,
На портик вышел подышать.
Такое небо, как весной,
Во время нежного цветенья
Тенистой рощи за стеной
У городского укрепленья.
И так ей этот цвет идет,
Что небо, кажется, цветет
Таким же мягким белым цветом,
Приятной свежестью дыша.
Как жизнь чудесна, хороша!
И как же тут не стать поэтом?
Ах, как прекрасен этот мир,
Как полон света, жизни весь он!
Но сто крат боле он чудесен,
Когда идет за пиром пир.
Пожалуй… Но не на пирах,
Где бог-правитель Дионисий,
Он может каждого унизить,
Втоптать в навоз, повергнуть в прах.
Тиран. Едина эта власть,
И ей позволено любое.
Весь век довлеет над тобою
Его разверзнутая пасть.
В шелках и злате тяжкий трон,
Любую прихоть и веленье
Исполнят вмиг без промедленья,
В доход казне или в урон…
Дамокл был с давнишних пор
Тяжелой завистью снедаем,
Хотя был всеми уважаем
И «украшал» собою двор.
Но протерев глаза до дыр,
Он вспомнил вдруг вчерашний пир!
И хмель оставил место страху,
И он представил ясно плаху,
На главной площади народ.
И сердце вдруг забилось чаще.
Он поспешил рукой дрожащей
Закрыть во всем виновный рот.
Слова сорвались с языка,
И не вернуть тех слов обратно,
И стало всем сполна понятно,
Сколь зависть эта велика.
Вино, проклятое вино,
Тут виновато лишь оно!
А вдруг да кто-нибудь из тех,
Что на вчерашней был пирушке,
Да сделал «ушки на макушке»
И пользу вынес из утех,
И то, что уловило ухо,
Донес до царственного слуха!
По сердцу – будто острый нож!
Дамокл присел от осознанья,
Что неспроста в коленях дрожь
От одного воспоминанья.
А верно, все же быть беде,
И, протянув ладонь к воде,
Журчащей влажною прохладой
Из пасти каменного льва,
Он снова вспомнил те слова,
Ведь надо ж так, хоть стой, хоть падай,
Сказать: «Завидую царю!»
Хотя бы тут же отказаться,
Мол, боги, что я говорю!
В любви и верности признаться…
Но хмель есть хмель. И вот уж, он,
В печаль и горе погружен.
Сидит и ждет судьбы решенья
За то, что, чуя власть вина,
Не выбирая выраженья,
Всю зависть высказал сполна.
Уже проснулись Сиракузы,
Повозки тащатся в пыли,
Подходят с моря корабли,
Как тяжелы в их трюмах грузы!
Идут, спеша куда-то, дамы,
Смеясь задорно и легко.
Подняв тунику, служка храма
Бежит по камням босиком.
Сверкают красной медью латы,
Проходят воины куда-то.
Ах, как завидует он им,
Дамокл – старый подхалим!
Как голубь, сидя на карнизе,
Он целый день тут просидел.
От ожиданья поседел,
А вдруг узнает Дионисий!
И точно! К вечеру во двор
Въезжает, видимо, посыльный —
Поверх туники плащик пыльный, —
И, не вступая в разговор,
Зовет Дамокла чуть заря
Явиться, да при всем наряде,
Великих дел и пиршеств ради
Пред очи светлые царя.
Всю ночь обдумывал приказ
И не сомкнул до солнца глаз
Дамокл, льстец и лизоблюд
У сиракузского тирана.
Саднило сердце, будто рана.
И вот привет последний шлют
На землю звезды – стражи ночи,
И солнце радостное прочит
Хороший день и светлый мир.
Дамокл отправился на пир.
Весь путь держался молодцом,
В последний раз перед дворцом,
Скривив от слез дрожащий рот,
Взглянул он в солнечные выси
И смело ринулся вперед:
Его встречает Дионисий.
Визиту вроде б удивляясь,
И, как матрону на балу,
Подводит бедного к столу,
И этак гнусно ухмыляясь,
Сажает в кресло, стул сиречь,
А из него ни встать, ни лечь,
Над ним, едва касаясь плеши,
На конском волосе подвешен
Тяжелый, острый царский меч!
Следит недвижимо над ним
Дамокл – льстец и подхалим.
А пир в разгаре, полны блюда,
Вино, не стол – цветущий сад.
Дамоклу ж нет пути назад,
А как бы он хотел отсюда
Подальше ноги унести,
Но только рок не провести.
И он сидит, не ест, не пьет
И страшной кары тихо ждет.
Звучит веселой песней лира
В руках искусного певца,
А он покорно ждет конца.
Дамоклу вовсе не до пира.
Того гляди, сорвется меч.
Туника бедного Дамокла
За этот пир совсем промокла,
Да только б голову сберечь!
Уж лучше б он в кровавой стычке
Главою гордою поник,
Чем жаться эдак с непривычки,
Потеть от страха каждый миг.
И жизнь не жизнь, и пир не в радость,
И так Дамокл сидел и ждал,
Покуда темень не подкралась
И Дионисий вдруг не встал
И твердой царственной рукою
Не дал понять, что все – игра,
Что день прошел и что пора,
Мол, сну предаться и покою.
Дамокл понял все сполна,
Когда округлая луна
Его до двери провожала.
Душа к веселью не лежала.
Он сразу лег. И вмиг заснул.
И меч тяжелый не блеснул
На этот раз над головою.
Урок жесток, но поделом:
Его надежно он усвоил,
Оставив зависть за столом.
