— Твое мнение — Капри в море, — сообщил Артамонов.

— Два голоса против одного, — свел мнения воедино Варшавский. Тройки хороши тем, что решение неминуемо.

Лотерейного коня, в отличие от эпического, втащили в комитет средь бела дня. Председатель Фоминат обрадовался новому эксперту несказанно. Орехов подрядился консультантом по катадромной миграции рыб и болезням слоевища у мхов. В ведомство он вжился быстро. Фоминат предпочитал преферанс. Колоды карт доставлялись ему по специальному каналу — порнография еще не вышла из подполья. До Орехова, за неимением третьего партнера, Фоминат с «болваном» играл против завхоза, в техническом сговоре с которым сконструировал дверь в свой кабинет таким образом, что она открывалась лишь изнутри. Пули расписывались на рабочем месте. Орехов, повествуя о жизни мхов, легко оттеснил завхоза, вистовавшего стоя. О том, что вистовать можно и по-другому, завхозу до конца жизни так никто и не рассказал. Если на работе бывало людно, Орехов затаскивал Фомината к нему домой и не выпускал сутками. Девушки из бухгалтерии по очереди таскали еду и напитки. Иногда они задерживались после ужина. Орехов вел себя корректно — от марьяжей всегда сносил в прикуп по даме, а разыгрывая третью, ходил неизменно с нее. Вскоре в расписании комитета появилась новая штатная единица — наперсник председателя. Это радовало. Но то, что за пулями приходилось познавать историю болезни Фомината, затмевало любую финансовую приятность. А история была такова.

В старину Фоминат вершил дела диаметрально противоположные — тянул на себе ирригацию. Когда из Москвы по вертикали сошли бумаги насчет натурного ведомства — комитета по охране окружающей среды — власти велели Фоминату осваивать идею. Потому что основные вывихи природа региона получила от его же, Фоминатова, осушения. Управляя полчищами мелиораторов, Фоминат перекрыл малые реки, выкопал из недр ископаемые, сгреб торф, высосал и спустил налево весь сапропель. И уже факультативно, не считая это должностной обязанностью, разнес в пух и прах непромысловую дичь и вытер сетями всю чешую. Теперь, после экоцида, лишь по сусекам да в местах недоступных, где губить было не с руки, только очень пытливому натуралисту удается наскрести толику красот и горстку былого величия Тверского края.

Назначая Фомината на должность, губернатор Платьев прямо так и сказал: «Кому, как не тебе, товарищ Фоминат, идти в это пекло! Ты запорол природу, тебе ее и отпаривать. Партия зовет устранить, в натуре, допущенные ранее недостатки. Так что давай, дерзай!»

Что устранять, Фоминат знал назубок. Знал он и то, что ничего уже не устранить, — поздно. Мыслил он остронаправленно: раз удалось вынуть из казны за растление природы, то наверняка перепадет и от симулятивных попыток ее сохранить. Профильная схожесть мелиорации и экологии позволила Фоминату перевести свой гарем на новое место работы почти без потерь. Сметы на его содержание походили на полотнища по строительству БАМа. Размеры месячных бонусов лаборанткам увязывались с толщиной труб на химкомбинате, а квартальные поощрения выводились из поголовья гадящих в Волгу хряков совхоза «Заволжский».

Орехов чувствовал, что деньги близко и что их много.

— При работе со спонсором главное — угадать сумму, — накачивал его Артамонов накануне главного удара. — Правильная жизнь — не что иное, как соблюдение пропорций.

Как-то раз, открывая конференцию на тему «Мытье ковров в водоохранных зонах», Фоминат возбужденно заговорил про овощные десанты и расчувствовался до того, что задрожало веко. «Пора, — подумал Орехов. — Теперь даст точно. Уж больно горяч сегодня!» По завершении диспута Орехов подловил Фомината с двумя водомерками в обнимку и произвел спешную выкладку сути. Интуиция не подвела Орехова — Фоминат подмахнул лотерейные бумаги не глядя.

— Выделил! — доложил Орехов подельникам. — Йес! Фоминат натрия выделил целое облако денег!

Суммы хватило на телесного цвета «Волгу» и гору бытовой техники. Часть затрат ложилась на спонсора на невозвратной основе. В дележе будущей прибыли стороны сошлись на пополаме. Фиксированная сумма направлялась — как ловко придумал Артур — на спасение стерхов в Якутии.

Печатание билетов увеличивало затратную часть лотереи. Требовался безбилетный вариант. Родилась универсальная таблица, которая, будучи вырезанной из газеты, становилась билетом. Участие в лотерее оплачивалось почтовым переводом в адрес организаторов с ограниченной ответственностью. Условия розыгрыша были гибче, чем российская политика в отношении Курил. К лотерее допускались и юридические лица — это было изюминкой. Только чудо могло уберечь руководителей от растраты. Им предоставлялась полная свобода: зачеркивай цифру и получай выигрыш — автомобиль, радиотелефон — чего пожелает душа! Самый мощный гипноз исходил от мысли, что, уплатив троекратно, можно выиграть три посудомоечные машины. Одну оставить себе, вторую подарить хорошей знакомой, а третью продать теще. В довершение игроки жестко предупреждались, что получить выигрыш деньгами нельзя. Выпал автомобиль — и уж, будь добр, забери его как есть! Стоимость участия была отградуирована в зависимости от того, на какой дороговизны приз посягает игрок. В этом сквозило уважение к слоям населения.

— Можно начинать, — дал отмашку Артамонов.

Редактора «Губернской правды» Шимингуэя уболтали на удивление быстро. Он был изначально готов не только опубликовать таблицу, но и повторить ее в пяти ближайших номерах.

— Заведомо ложная реклама — по двойному тарифу, — пояснил он с придыханием и выписал нереальный счет.

— Хоть по тройному, если с отсрочкой платежа, — высказал первую дельную мысль Варшавский.

По утрам город имел низкий гемоглобин, но в этот день были потрясены даже спальные районы. Жители, преследующие по субботам личные цели, отправились по первой пороше кто до киоска, кто к почтовому ящику. И что же они нашли? Под рубрикой «Это вы можете» зияла выстраданная лотерейная таблица — ни дать ни взять перечень льгот. В примечании сообщалось о стерхах.

— Насчет стерхов — славненько! — ликовал Орехов. — Если написать, что деньги пойдут на очистку города, не поверят. Потому что город не очистить ни за какие деньги. А со стерхами — нормально. Поучаствовать в непонятном хочется каждому.

Договоренность с прессой придала лотерее официальный прикид. Ошарашенные горожане, ознакомившись с таблицей, не знали, как себя вести. Морально они всегда были рады отдать деньги первому встречному, но так красиво и настолько ясно жизнь перед ними еще не распахивалась. Прежние лотереи погружали в трясину безыдейности. Призы в них разыгрывались курам на смех: фотоаппарат «Зоркий», мануальная мясорубка, один рубль. Было не обидно, если не выиграешь. И розыгрыши проводились так нескоро, что билет успевал потеряться, пока газета с таблицей попадалась на глаза. Получения выигрыша ждали месяцами. Но самым страшным было то, что уже при покупке билета по толщине стопки угадывалась безнадежность дела. Если в городе скупить все билеты — а произвести это так и подмывало — то по стране все равно останутся лежать горы невыкупленных. Эта мысль делала одиноким и беспомощным даже самого дерзкого. А тут — розыгрыш через месяц и ощущение, что участников немного, а призов хоть отбавляй. И какие призы! Глаза разбегаются!

— После такого зазывного текста меня самого тянет на почтамт, признался Орехов, поглаживая газетную полосу.

Область лежала у ног. Из районов звонили фермеры, доярки и добивались аудиенции. Даже звонарь Ниловой пустыни прорвался по ручному набору через заслон местных АТС. В отделениях связи выстроились очереди. Люди спрашивали у контролеров, как правильно заполнить бланк. Те кричали в крик, чтобы от них отстали, потому что сами жаждали посидеть наедине с газетой и со смаком заполнить заветные пустоты в таблице, которые через месяц превратятся в соковыжималку или кофемолку.

Расчетный счет «Ренталла» находился в банке «СКиТ», название которого, по слухам, расшифровывалось как «Сам Капитон и товарищи». Это был первый коммерческий банк в городе. Телефоны в учреждении трещали и плавились. Участники лотереи требовали от банковских работников всяческих справок: где будет розыгрыш, кто в тиражной комиссии, можно ли сдать деньги непосредственно в банк. Служащие банка ничего ответить не могли. Истерика длилась, пока управляющий Капитон Мошнак не отыскал возмутителей спокойствия.