В Климцове он сразу обнаружил пустую породу и снимал с него по три шкуры. Сын кандидата технических наук, накачивал он выскочку, должен знать в три раза больше обычного студента.

Черемисина чернела при виде Зингермана. Но такая защитная окраска была ей ни к чему. Юлий Моисеевич относился к Татьяне с почтением — таких чистых, открытых и доверчивых глаз не было, по его мнению, больше ни у кого в институте. Со всеми механик разговаривал на «ты» и только с Татьяной — на «вы».

Над Зингерманом смог надругаться только мастер по списыванию Усов. Он оказался самым хладнокровным в баталиях с механиком. На решающем экзамене, после восьми «неудов» в группе, глаза Усова ни разу не шелохнулись, и правая рука не дрогнула, пока левая переносила на контрольный лист, защищенный автографом Зингермана, формулы и расчеты со «шпоры» на подошве. У руки Усова оказалось больше степеней свободы, чем предполагал Зингерман. По науке, человеческая рука имеет сорок шесть степеней свободы, то есть может двигаться в сорока шести не повторяющих друг друга направлениях. Усов путем долгих упражнений довел филигранность своей конечности до сорока семи степеней свободы и драл на экзаменах аккуратно и безбожно.

Чтобы без потерь дотянуть до следующей раскачки, треугольник был вынужден провести чрезвычайное заседание и принять меры. Но об этом — в следующей главе.

Зингерман без задней мысли нагнетал второкурсникам знания по динамике твердого тела. Формулы были такими длинными, что не хватало доски. Рудик, Нынкин и Климцов уже полчаса, сложив ладони рупором, манили к себе Бондаря по очень важному делу. Новичок никак не мог подловить момент для безнаказанной передислокации с третьего ряда на четвертый. Наконец, воспользовавшись тем, что механик увлекся длинным, как бычий цепень, алгоритмом вывода формулы ускорения Кориолиса, Бондарь форсировал проход между рядами и подсел к треугольнику. Чрезвычайное совещание вершин получилось расширенным.

— Если верить твоим высказываниям, у себя в Туле ты занимался дискотеками. Давай организуем что-нибудь подобное и здесь, — шепнул Рудик.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Бондарь. — Но для этого надо решить ряд моментов — помещение, кадры, деньги…

— Насчет финансов поговори с Фельдманом, — подсказал Климцов. — И поторопись — надо успеть разобраться с этим вопросом к Новому году, и ни секундой позже.

Пунтуса рядом не было, поэтому Нынкин, как профорг группы, поленился напрягаться и не сказал ровным счетом ничего. Да от него, собственно, ничего и не требовалось.

Исполнительный Бондарь воспользовался советом треугольника и отправился к Фельдману. После обеда Фельдман замещал председателя профкома института и как мог отвечал за жидкие финансы структуры. Бондарь бросил на Фельдмана безоткатный взгляд и потребовал денег на закупку аппаратуры. Услышав сумму, которую запросил диск-жокей, Фельдман пришел в ужас:

— Ты понимаешь, что говоришь?! На такой капитал можно всему потоку материальных помощей навыписывать! Все это заманчиво насчет дискотеки, я бы даже сказал — прогрессивно, но не по карману нашему профкому! Половину еще куда ни шло, а столько! Я даже не знаю… — Фельдман торговался, как частный предприниматель. На него иногда находило, и он начинал считать себя хозяином всего профсоюзного имущества и наличности. Симптомы деловитости проявлялись в нем все с большей силой и грозились перерасти в хроническое неуважение к простому люду.

Привстав на цыпочки, Фельдман бродил из угла в угол, то и дело закладывая руку за спину. Постоянное стремление стать повыше как в прямом, так и в переносном смысле привело к тому, что он научился перемещаться по любой плоскости на кончиках пальцев без всяких пуантов. Он проделывал это совершенно незаметно для окружающих, только походка при этом становилась более пружинистой и крадущейся. С помощью столь незатейливой уловки Фельдман прибавил три сантиметра в прямом смысле и ни вершка — в переносном.

Сошлись на половине. Бондаря это устраивало — он завысил требуемую сумму вдвое, и вышло как раз столько, сколько нужно.

Под диско-клуб под нажимом общественности профком отвел «аквариум» стеклянный параллелепипед, притиснутый к торцу главного учебного корпуса института. По проекту помещение задумывалось как студенческое кафе, но неожиданно даже для самого ректора было пущено под бельевой склад. Если бы не Татьяна, неизвестно, смогли бы без потерь перетащить из «аквариума» в подвал расползавшееся в руках тряпье, которое по гражданской обороне предназначалось для каких-то чрезвычайных ситуаций. Бондарю за эту беспримерную помощь в перетаскивании пришлось пообещать Татьяне место внештатной официантки. Не сейчас, к весне, но Татьяну устраивало и это.

Забелин вызвался быть мастером по световым эффектам бесплатно, без всяких компенсаций.

Вскоре диско-клуб «Надежда» был готов к пробному приему посетителей. Объявление на стеклянных дверях гласило: «По причине небезразмерности зала приглашаем не всех желающих. Билеты продаются в профкоме. За справками никуда не обращаться».

Бондарь строго-настрого приказал Фельдману:

— Распространяй по принципу равного представительства. Чтобы дам было столько же, сколько и мужиков. Иначе будет провал — выпрет наружу невостребованность и может все свести к нулю. Народец зажмется и не будет танцевать. А это всегда плохо.

— Хорошо, — сказал Фельдман и запустил в ход свой обычный трюк.

В результате основная часть билетов разошлась по блату. Поток просителей не кончался. Фельдмана брали за кадык, но, несмотря на свою всегдашнюю изворотливость, он не мог обеспечить билетами очередь длиною в коридор.

— Вас же в институте пять тысяч, а зал вмещает всего полсотни! объяснял он студентам тупиковость ситуации и трусил — он не выполнил указания Бондаря насчет паритета полов и опасался, как бы жизнь не сделала на талоне его совести очередной прокол.

Татьяна решила попасть на первую дискотеку стопроцентно. Раздвинув толпу, она прощемилась в профком, затащила Фельдмана в пустую комнату, заперла на шпингалет дверь и стала смотреть в упор. Фельдман стремглав опустился с цыпочек на пятки и с перепугу отдал свой кровный билет. Татьяна выдула из груди воздух, который безвылазно клубился в ее гребцовских легких минут пять, и молча вышла. Свернув до осьмушки заветный билет, она аккуратно упрятала его в сумочку.

Немало почитателей увела «Надежда» у вокально-иструментального ансамбля «Спазмы» своим дебютом. Мелодии, от которых раздувались стекла «аквариума», были немножко громоподобнее, чем те, что выделывали Бирюк с Гриншпоном на своем экологически чистом музыкальном участке. Студенты старались презреть танцульки под живую музыку и поспешали на синтетическую дискотеку.

— «АББА»? Нет? Значит, «Бони М», — угадывал мелодию Пунтус и, поправляя очки, устремлялся в круг танцевать быстрый танец, чего он обычно не делал под аккомпанемент Миши Гриншпона.

— «Бони М»? Нет? Значит, «АББА», — вступал с ним в разговор Нынкин как обычно, через полчаса.

Когда в окрестные магазины завезли елочные украшения, Новым годом пахнуло более свежо и остро. Остатки неяркого декабрьского света пробивались в 535-ю комнату сквозь призму бутылок в межрамном пространстве и рассыпались по стенам всеми цветами побежалости. Батарея напитков была намеренно заморожена до самого праздника.

— Подлетаем к проксиме Центавра, — комментировал Решетнев, поглаживая разноцветные отсветы напитков на своих иллюминаторах. — С музыкой, вроде, наладили — спасибо Бондарю, но, чтобы сочельник был действительно звездным, необходимо решить проблему женщин на ночь. На новогоднюю ночь, — Решетнев сделал вид, что поправился.

— Пусть Мурат смотается в пединститут, — надавил на горца Рудик. Слышь, мушкетер, как там у тебя дела с Нинелью? Пригласил бы ты их к нам всех сразу, что ли… Всю группу без остатка и разногласий!

На такой вопрос — как там у тебя дела с Нинелью? — Мурат мог ответить только письменно. Устно он не вникал, что за чувство у него возникало к Нинели, он просто загонял в мыло пару-тройку таксомоторов в день, чтобы видеть подругу из неродственного вуза непрерывно, а если свиданию мешала тренировка, Мурат направлял всю свою любовь на противника и изрешечивал его рапирами до посинения.