Тот отрицательно качнул головой.
Так по какому же делу едет в Москву этот пассажир с больным сердцем? Болеть, ехать в город, где живут прославленные профессора, и не стремиться показаться им?
Бородатый, словно отвечая на недоумение Алибалы, сказал:
— Сердце давно меня беспокоит. И всегда неожиданно и не к месту дает о себе знать. У кого я только не побывал! Кардиологи Баку и Москвы сделали все, что в их силах, — благодаря им и живу до сих пор. Я ведь перенес тяжелый инфаркт, был на краю смерти, — он провел рукой по бородке. — Но, поверите ли, лишний раз заявиться к докторам не могу себя заставить. Сейчас вот еду в Москву, на пленум… пленум Советского комитета защиты мира, я член комитета. Очень важные вопросы будут обсуждаться, иначе я не поехал бы в таком состоянии.
— Правильно делаете, что едете. Сейчас нет дела важнее, чем защита мира и безопасности народов. — Алибала кивнул головой в сторону запада. — Тамошние сукины сыны не дают людям жить спокойно, заниматься своими делами. Сидят на мешках с золотом, и все им мало. Это уж так: сытая лошадь всегда лягается.
Алибала понимал, что не всякого избирают в Советский комитет защиты мира. И вызывают в Москву на такое важное совещание. По виду бородатый не был похож на рабочего или колхозника, скорее всего — интеллигент. «Интересно, чем он занимается?» Алибала набрался смелости и спросил:
— Извините, кто вы по профессии?
Лекарство, принятое пассажиром, видимо, оказало свое действие: боль отпустила, морщины, изрезавшие лицо бородатого, разгладились, дыхание стало ровным. И, ничуть не удивившись вопросу, пассажир спокойно ответил:
— Я историк. Занимаюсь вопросами истории исламской религии. Изучаю ее распространение в Азербайджане.
— Попросту говоря, вы ученый молла? — спросил Алибала и быстро поправился:- Что такое рядовой молла? Я хочу сказать — шейх?
Пассажир улыбнулся:
— Нет, я не шейх. Но занимаюсь научной работой. Изучаю вопросы религии.
«Значит, вы ахунд?» — хотел сказать Алибала, но, подумав, промолчал. Кто же станет теперь заниматься вопросами истории религии, если не люди духовного звания? Конечно, этот человек тоже из духовенства, только стесняется в этом признаться. Сейчас ведь по пальцам можно пересчитать молодых, образованных людей, пополняющих редеющие ряды духовенства.
В старом квартале, в центре города, где до переселения в микрорайон жил Алибала, была мечеть, а напротив нее — баня. Обе построил ахунд, и в народе их так и называли-«мечеть ахунда», «баня ахунда». Ахунд этот очень смутно вспоминался Алибале. Это был седой старик в черной сутане, в бухарской шапке, которую он никогда, кажется, не снимал. Люди, встречая его, почтительно раскланивались. Говорили, что ахунд получил образование где-то за границей, что он ученый человек, не чета другим ахундам и моллам, во всем хорошо разбирается.
— Уважаемый ахунд-ага… — невольно проговорил Алибала, обращаясь к пассажиру, но тот вежливо его поправил:
— Да не доведется мне перебивать вас на свадьбе, но я не ахунд. Мое имя Мовсум, и я обычный человек.
— А мое имя Алибала, Мовсум-муаллим.
— Очень приятно, вот и познакомились.
Алибала обратил внимание, что обращение «муаллим» — учитель — не вызывает возражений у бородатого, он так и стал обращаться к пассажиру.
— Теперь даже те, кто не знает старого алфавита, уважаемый Мовсум-муаллим, подаются в моллы. Записывают в маленькие книжечки русским алфавитом молитвы и суры Корана… Смысла, может быть, не понимают, но читают на кладбище и на поминках.
— Увы, это так. Издавна многие наши моллы, используя доверие народа, и хорошее и плохое выдавали как слово Корана. Корыстолюбие служителей религии вошло в пословицы. «Увидал молла плов — и забыл о молитве». Известно присловье о молле, который считает, что давать — не его дело… Его дело — брать. Такой у моллы характер, а двух характеров у человека быть не может.
Простота и искренность Мовсум-муаллима нравились Алибале все больше, и он, осмелев, решил вдруг высказать свои взгляды на религию.
— Не хочу врать, Мовсум-муаллим, но лично я не верю ни моллам, ни их словам, а назвать себя неверующим не могу. А вот есть же все-таки какая-то сила, которая управляет наступлением утра и вечера, зимой посылает на землю снег, а летом — теплый дождь, управляет сменой времен года… Есть бог или нет, а ведь все с чего-то началось на свете… Что это такое, бог или природа, не знаю, но перед этой таинственной силой человек склоняет голову…
— Тут вам не хватает знаний, — сказал Мовсум-муаллим, которому понравилась рассудительность Алибалы. — В бога верят чаще по незнанию. Вера в бога — дело личное, зависит от убеждений. Вера, как и безбожие, идет как бы изнутри. В нашей стране людям предоставлена свобода вероисповедания, на убеждения верующего никто не посягает. Нельзя заставить человека верить или не верить. Но развитие науки оставляет для веры в бога все меньше места… Нельзя верить в то, чего человек не может объяснить разумом.
— А вот арабы силой меча заставили наших предков принять мусульманство.
— Это было тысячу двести лет тому назад. Чтобы укрепить свою власть над народами, арабы заставляли их принимать исламскую веру. Тех, кто ее принимал, они не трогали, а тех, кто отказывался, убивали. Огнем и мечом насаждалась религия. Недаром азербайджанцев называют «гылындж мусульманлар», то есть мусульмане из-под меча…
Алибала, опасаясь потерять нить размышлений, прервал собеседника:
— Не знаю, что хорошего принес людям ислам. Но кто же не видит, что самые отсталые государства в мире — мусульманские… Если появится какой-то имам, то тянет народ назад. А той порой богатства страны грабят и разоряют империалисты. А мусульманское духовенство словно воды в рот набрало. Молчит, и все! А вот христианские священнослужители хоть что-то, а делают. Вот в Сальвадоре архиепископ, вы, наверное, слышали, в прошлые годы о нем много писали в газетах, я не помню его имени…
— Вы говорите об Оскаре Ромеро?
— Да, вот когда этот Ромеро увидел, что продажные реакционеры-военные, захватившие власть, терзают народ, так что кровь течет рекой, он стал протестовать, призывать к прекращению войны. Видит — бесполезно, написал письмо американскому президенту, просил его отозвать американских военных советников, прекратить помощь реакционному режиму. Он видел, сколько христиан гибнет изо дня в день. Так пусть президент во имя бога, во имя справедливости не вмешивается во внутренние дела Сальвадора. Он знал, на что идет. Президент не ответил на его письмо, а через некоторое время агент этого самого ЦРУ… или как его там… прямо во время церковной службы убил архиепископа. В какой мусульманской стране вы найдете священнослужителя, готового пойти на смерть ради людей, ради народа? Разве не так?
Поезд стремительно пронесся мимо маленькой станции, пронзительно просвистев. Мовсум-муаллим поднялся, услышав этот свист; яркий свет на секунду ворвался в вагон; прочесть название станции, узнать, где они проезжают, за время этой вспышки света он не мог. И резкий гудок, и свет, и промелькнувшая мимо станция послужили причиной того, что разговор принял несколько иное направление.
— Да, мы живем в трудное время. Люди, независимо от веры своей, от убеждений, повсюду должны сплачиваться и помогать друг другу. К сожалению, очень часто бывает наоборот.
Алибала сразу вспомнил новый дом и новых соседей. Помогут ли такие друг другу в трудный час?
— Вы моложе меня, Мовсум-муаллим, — сказал он, — вы не видели ужасов войны, дай бог, чтобы не увидели их никогда. Но в те жестокие дни люди были более внимательны друг к другу, чуткости было больше…
Алибала рассказал о том, как он встретил на станции Хачмас своего фронтового друга — сейчас он спит в этом вагоне. Рассказал, как был тяжело ранен и как один фронтовой товарищ дал ему свою кровь. Не утаил, что до сих пор был глубоко убежден: кровь дал ему Дадаш. Но вот теперь сам Дадаш говорит, что это доброе дело сделал не он, а другой.
