Явуз сел за руль.
— Поехали!
Они задержались на пятнадцать минут. Явуз решил нагнать время. От груши, которую подал ему Алибала, он отмахнулся. Алибала перочинным ножичком очистил одну, попробовал.
— Да, хороший сорт. Жаль, рано сорвали. Когда мы ехали в Москву, Дадаш угощал нас такими грушами. До сих пор помню вкус. Посмотри, эти какие… — Он отрезал дольку. Долго жевал. — Нет, не то. Даже сравнивать нельзя.
— Я знаю, какими грушами угощал вас дядя, — сказал Явуз, не оборачиваясь. Вы верно заметили, сорт тот же самый, только выращены в личном саду.
«Значит, Дадаш хороший садовод», — подумал Алибала.
— А много таких деревьев у Дадаша?
— У дяди садик небольшой. Всего пять-шесть деревьев: две яблони, айва и черешня, а груш нет.
— Груш нет, говоришь?
— Нет, груши он не выращивает.
Явуз не обратил внимания на то, почему Алибала интересуется, есть ли и много ли деревьев в саду Дадаша, и почему он вроде удивился, что груш у Дадаша в саду вовсе нет.
Но Алибала помнил, как Дадаш угощал их грушами и говорил при этом, что это груши «из нашего сада». «Наверное, хотел похвастать. Но вез три огромных корзины груш. Сам не выращивает… Откуда же взял? Не на базаре же купил… Ну, а если купил, то не столько же… Там ведь в каждой корзине пуда по три-четыре…»
— Сколько такие груши могут стоить на базаре?
— Дорого, Алибала-ами. Но если проехать по селам, то на месте можно купить за бесценок. Когда дядя собирался в Москву, мы поехали в Нугяды и там купили.
— Дадаш показался мне очень уж щедрым, расточительным человеком, — сказал Алибала, помолчав.
— Почему, Алибала-ами?
— Разве можно для одного человека везти столько добра? Разве конец света? Как бы ни были хороши эти груши, а сколько их можно съесть? Килограммов пять повез бы — и хватит.
— Нет, Алибала-ами, дядя человек расчетливый, свою выгоду соблюдает. Кто вам сказал, что он повез три корзины груш в подарок кому-то? Он вез эти три корзины фруктов, чтобы продать их на базаре и оправдать дорожные расходы. Он всегда так поступает.
— Он сам сказал мне, что в Москве у него есть близкий товарищ, и он везет ему этот царский подарок… Явуз усмехнулся:
— Что вы, Алибала-ами? Нет у дяди в Москве такого уважаемого друга… Неужели вы не догадались? Если пет, то скажу вам правду, что тут скрывать? Каждые два-три месяца дядя едет в Москву или другой большой город, везет туда ранние овощи, фрукты, продает там по бешеной цене, накупает редких ходовых товаров, которых здесь не бывает, особенно импортных, и продает их по известным ценам. За каждую поездку выручает не меньше тысячи рублей.
— Не меньше тысячи?
Удивление в голосе Алибалы Явуз истолковал не так — ему показалось, что Алибала считает такой заработок не ахти каким.
— Тысяча рублей — деньги немалые.
— Я тоже думаю, что это не пустяк, — сказал Алибала. — Не знаю, как для других, но для меня это очень большие деньги. Это моя годовая зарплата.
Чем больше узнавал Алибала о Дадаше, тем больше начинал сожалеть о том, что поехал с Явузом в Кубу, Стоило ли волноваться из-за такого человека, хоть он и фронтовой товарищ? «Погляди только, как он сорит деньгами! А почему? Потому что деньги даются ему легко, не приходится с таким трудом зарабатывать их, как другим людям, как мне…»
На одном из поворотов дороги навстречу им выехала свадебная процессия: впереди — белая «Волга», украшенная цветами и красными лентами, за ней — три машины «Жигули».
Почти одновременно Алибала и Явуз подумали об одном и том же. Алибала сказал:
— Дай им бог счастья!
— Свадебная процессия — это хорошая примета, — сказал Явуз. — Я в такие приметы верю. Сколько раз проверял — точно: раз свадьба — все бывает хорошо.
Чем больше удалялись от Баку и чем ближе подъезжали к Кубе, тем становилось прохладнее и пасмурнее; облака, обложившие небо, словно вступили в спор с солнцем: они его закрывали, солнце их разрывало, и небо то прояснялось, то вновь темнело, чтобы опять проясниться.
— Ты женат? — спросил Алибала Явуза.
— Нет еще. Но обручен.
— А чего же со свадьбой медлишь?
— Да я бы хоть сейчас, — смутился Явуз. — Но сразу всего не сделаешь, вот и отложили свадьбу до будущего новруз-байрама. Много чего надо купить — как подсчитывать начнешь, так за голову хватаешься. Кое-что дядя на этот раз привез из Москвы, костюм, кстати, купил мне на свадьбу, платье для невесты…
— Они тоже среди описанных милицией вещей?
— Нет, это выдали — я пошел к начальнику, написал заявление, проверили, сказали: возьми.
— Ну, так за чем же остановка?
— Сейчас за дядей Дадашем. Он самый старший в нашем роду мужчина. Моя мать и обе тетки относятся к нему как к отцу. Он их вырастил, поднял на ноги. И мать говорит, что моей свадьбой должен руководить дядя. Я тоже так думаю, он мне тоже как отец… Так что если его посадят — свадьбе долго не бывать. Мать ни за что не согласится играть свадьбу, пока брат сидит в тюрьме, не позволит привести в дом невесту. — Явуз, обернувшись, грустно улыбнулся. — Так что вы не только дяде поможете, но и мне.
— Понимаю.
Искренность и откровенность Явуза нравились Али-бале и как бы сближали их, и оставшуюся часть пути они беседовали как люди, давно знающие друг друга.
— Куда ты? — Дадаш взял за локоть Алибалу. — К нам, к нам, и никаких разговоров!
— Нет, Дадаш, извини, я в гостиницу. Время позднее, а то я сегодня же выехал бы в Баку. Хырдаханум беспокоится, надет.
Дадаш стоял па своем:
— Что за проблема? Идем к нам, оттуда закажем Баку, переговоришь с Хырдаханум, а утром я пошлю за ней Явуза, привезет ее в Кубу. Да обрушится дом завистника, я ведь хотел, чтобы все было по-иному. Вынужден был срочно вызвать тебя… Это твой первый приезд в наш город, твоя первая встреча с моей семьей, мне надо было барана зарезать у твоих ног, а дело, видишь, приняло какой оборот. Все обошлось, спасибо, однако приходится быть начеку. Если сейчас закатить пир, боюсь, это расценят не так, как надо. Тот, кто накапал, все еще наблюдает за мной. Один раз у него получилась осечка, но нет гарантии, что он снова не пойдет с доносом. Скажет, что я вызвал товарища из Баку, тот за меня заступился, вот теперь, мол, в благодарность за это Дадаш режет барана, закатил угощение.
— Да о чем ты говоришь, Дадаш? Зачем извиняешься? Ты же знаешь, для меня ни барана резать не надо, ни угощений устраивать. Ты на свободе — этого мне достаточно.
— Нет, Алибала, все-таки идем к нам. Завтра Явуз поедет за Хырдаханум-баджи, погостите у меня, плевать мне на завистников. Знаю, что послезавтра тебе отправляться в рейс, но к тому времени Явуз отвезет вас обратно.
— Зачем на утро откладываешь, Дадаш-даи? Я могу хоть сию минуту выехать, а часов в двенадцать, самое позднее — в половине первого привезу тетю Хырдаханум в Кубу.
— Неплохо бы, Явуз, но лучше оставить до утра, ночью опасно ездить, мало ли что может случиться в дороге… Мы только-только из одной беды выкрутились, не стоит искушать судьбу.
Алибала осторожно высвободил свой локоть из руки Дадаша:
— Спасибо, Дадаш, не хлопочи, пожалуйста. Я иду в гостиницу. Хырдаханум ждет не дождется, когда позвоню, надо ее успокоить, а то вся изведется… Если можешь, помоги мне в одном деле: пойдем в гостиницу, устрой мне номер с телефоном. Меня там не знают, боюсь, не дадут.
— На что тебе комната с телефоном, душа моя? У нас дома и телефон, и отдельная комната к твоим услугам. Какая необходимость идти в гостиницу? Что люди скажут, а? Узнают, что ты мой друг, а я тебя в гостиницу определяю, вместо того чтобы позвать домой, — от стыда сгоришь!
— Чего тут стыдного? Спросят, скажешь: звал, а он не захотел, в гостинице, говорит, мне удобнее. Да если хочешь знать, мне там приятнее, и можем посидеть вдвоем, поговорить с глазу на глаз. Когда трое-четверо рядом, я теряюсь, такой уж у меня характер. Если пойду к тебе — не смогу сказать все, что у меня на сердце. А гостиница — это, как говорили на войне, «нейтральная зона», ничейная полоса. Там никто не услышит наших разговоров. Я не хочу, чтобы кто-либо их слышал. А в гостинице нам никто не помешает.
