Голоса, доносившиеся из кухни, сливались с пением. И под этот аккомпанемент Иоганн в роли подручного Актила положил еще несколько бутылок в тазы со льдом и помог вынести из гаража последние столы. Подручный – такого слова раньше не было в его лексиконе. Чужак – да. Он и не мог не знать этого слова, ведь дядя Карл постоянно внушал ему, что, даже приняв австралийское гражданство, он всю свою жизнь будет здесь чужаком. А сейчас в этой новой для себя роли он чувствовал себя не более чужим, чем все остальные гости. Они иностранцы, да, но с ними можно спорить о чем угодно, потому что их всех здесь связывает нечто общее. Что бы сказал дядя Карл, если бы увидел, как его племянник послушно выполняет распоряжения то индийца, то индонезийца, то китайца и всяких прочих Untermenschen[34]? Но как можно вообще приклеивать людям такой ярлык? Они все ему нравились, но он еще не задумывался как следует над своим отношением к ним. Впрочем, он вообще симпатизировал людям, но у него пока не было ни к кому серьезной привязанности. И он спросил себя: а не испытывает ли он в глубине души вражду или неприязнь к ним? Нет, не испытывает! Его обрадовало, что он не нашел в себе никаких признаков снобизма своей семьи, способного омрачить очарование этой звездной ночи.
Из-за угла показался кавалер Розмари.
– Не возражаете, если я постою тут с вами? – спросил он и так же, как Иоганн, прислонился к стене прачечной.
– Пожалуйста. Только с условием, что я уйду, если понадобится моя помощь. – Иоганну очень хотелось, чтобы его позвали. Он немного подвинулся на приступке – от Тоби разило виски, и Иоганн подумал: наверное, в бутылке мистера Манделя осталось не так уж много.
– Сигарету?
Они закурили, и кавалер Розмари представился:
– Тоби Эпплгейт.
– Джон Фишер.
– Я вас искал.
– Вот как?
– Один мой друг – он недавно познакомился с вами в Клубе земляков – просил меня разыскать вас, и я возобновил мою старую… хм… дружбу с Розмари. Вот это девчонка! Вы еще с ней не спали? Она многому может научить. Ну, как бы там ни было, я вас разыскал. Правда, я никак не думал, что мы встретимся здесь. Такие сборища не в моем вкусе, и, думаю, что не в вашем: всякие умные студенты, народные песни, дешевое вино и цветной сброд, точно в ООН, от которого всякого порядочного человека может стошнить. Ну вас, наверное, сюда привели какие-то свои соображения.
– Да.
Тоби испытующе посмотрел на него.
– Давайте не будем играть в прятки, вы понимаете, о чем я говорю?
– Понимаю.
– Нам бы хотелось, чтобы вы с нами сотрудничали. Не прогадаете.
– Я не ищу работы.
Тоби расхохотался.
– Это, собственно говоря, не работа, а небольшая дружеская поддержка в нынешние трудные времена. Видите ли, у нас в университете среди студентов организована нацистская партия. В ней уже состоит тридцать семь членов. – Он помолчал, очевидно ожидая, что Иоганн что-нибудь скажет. – Все – студенты, но и среди сотрудников у нас есть сочувствующие. Сенат университета и профессорский совет против нас. Так и не взяли в штат одного преподавателя, которого нам очень хотелось устроить. Наш человек, а в совете у них полно красных и евреев. Мы хотели пригласить руководителя австралийской национал-социалистической партии поговорить с нами о форме, штурмовых отрядах и прочем, но евреи, коммунисты и лейбористы подняли такой шум, что наш план провалился.
Иоганн не мог понять, то ли Тоби выпил слишком много виски, то ли хвастливое многословие вообще было ему свойственно. Что, если бы Актил или Абдул услышали, какую он несет чепуху?
– Впрочем, дела у нас не так уж плохи. Вы читали большую статью в газете Сиднейского университета об идеалах национал-социализма? У редактора самые высокие представления о свободе слова, и он, дурак, пропустил все это.
– О каких идеалах? – спросил Иоганн, подняв брови.
Тоби рассмеялся.
– Конечно, было бы точнее сказать: об идеологии, но приходится смягчать. Мы бы напечатали эту статью и в профсоюзных газетах Нового Южного Уэльса, но евреи поднажали на профсоюзы, и у нас ничего не вышло. Вы, должно быть, заметили, какую они здесь забрали себе власть?
– Нет, не заметил.
– Еще увидите.
Оба помолчали.
Тоби продолжал извиняющимся тоном:
– Конечно, я понимаю, тридцать семь – цифра не очень внушительная, но это же только начало. Сколько человек было у Гитлера, когда он начинал? А если взять и другие штаты, то у нас уже есть более двух тысяч человек. И не судите о нас по той группе нацистов, которую на прошлой неделе арестовала полиция в Ашдоне. Это только исполнители, которых мы посылаем на митинги и демонстрации. Среди них нет ни одного значительного человека. Но возглавляют движение влиятельные люди, и мы тесно связаны с нацистскими группами в Англии и Америке. Мне пришлось побывать на их конференциях. Мы приглашали Линкольна Рокуэлла и Колина Джордана побывать здесь, чтобы расшевелить нас. Это нам не помешало бы. – Тоби воодушевился. – А такой человек, как вы, только что из Германии, для нас просто находка. Мы постараемся, чтобы и вы остались довольны. Конечно, мы студенты, и насчет денег у нас туговато, но мы всегда можем подработать: например, разогнать демонстрацию протеста против вьетнамской войны и так далее. Не забывайте, что мы – белый остров в море цветных.
Иоганн пожал плечами.
– Есть старая немецкая поговорка: «Тот, кто живет на острове, не должен враждовать с морем».
– А в чем ее смысл? – спросил Тоби.
– В том, что в ней сказано.
– Это для меня слишком глубокомысленно. Я хочу сказать, что здесь вас ожидает неплохое будущее. Я немало поездил по свету и убедился, что нужно только разделаться с красными и лучшего места, чем Австралия, не найти. Много денег, много земли, много солнца.
– Иногда мне кажется, что солнце – это еще не все.
– Я что-то не понял.
Иоганн отвел рукой пачку сигарет, предложенную Тоби.
– Меня все это не интересует.
Тоби с недоумением посмотрел на него.
– Вы что, морочите мне голову?
– Как это?
– Очки втираете – вот что.
– Это мне тоже непонятно. Быть может, вы объясните? Я еще не постиг всех тонкостей вашего языка.
– Ну, я сказал, что… что вы пошутили.
– О нет! Такими серьезными вещами не шутят.
– Значит, вы водили меня за нос? – злобно спросил Тоби.
– Это вы, мистер Эпплгейт, сами водили себя за нос.
Тоби отошел от стены.
– Так, так! Теперь я начинаю понимать. Всего три с половиной месяца, как из Западной Германии, а уже ведет себя как ярый коммунист! Вы не на нашей стороне.
– Мне не совсем ясно, на чьей стороне вы. Но если вы нацисты, то я, разумеется, не с вами.
– А, еще один из тех ублюдков, которые пробрались сюда, надев личину!
– Не понимаю, что вы имеете в виду. Когда я ехал сюда, я никакой личины на себя не надевал.
– Не пытайтесь меня уверить, будто вы не знали, что вас привезли сюда для борьбы с левыми элементами.
– В бланках, которые я заполнял для визы в Австралию, такого пункта не было.
– Вы знали, что это само собой разумелось. А то зачем бы мы пускали вас, немцев, в Австралию?
– Я считал, что мы нужны вам для развития вашей страны.
– Все вы, иммигранты, – никчемный народ. Приезжаете сюда только для того, чтобы самим устроиться, и вовсе не думаете помогать нам бороться с коммунизмом. То-то вам нравится якшаться с неграми, евреями и прочей швалью.
Иоганн выпрямился.
– А теперь послушайте вы, мистер Эпплгейт. Вам кажется, что вы красивы, элегантны и умны, а для меня вы просто ничтожество. Я здесь в гостях и мало кого тут знаю, но эти люди – друзья моих друзей, и, если я еще услышу о них хоть одно грязное слово, я врежу вам – кажется, так говорят в Австралии?
– Не смеши меня. Я выше тебя на четыре дюйма и гораздо тяжелее. Так я и стану ждать, пока ты соберешься мне врезать.