После второй мировой войны проблема иммиграции приобрела для Австралии особое значение, и не удивительно, что замысел моего романа «Солнце – это еще не все» возник у меня задолго до того, как я написала «Жаркое лето в Берлине».

Для названия своего последнего романа я использовала фразу, которая родилась в среде новоавстралийцев, разочаровавшихся в новой родине, где только климат не обманул их ожиданий.

Впервые мысль о подобной книге возникла у меня в 1949 году, когда я познакомилась со священником, возглавившим по поручению австралийского правительства первую комиссию, выехавшую в Европу для отбора иммигрантов. Я помню наш с ним разговор во всех подробностях, хотя с тех пор прошло уже столько лег. Однажды, прогуливаясь по палубе большого лайнера, рассекавшего сверкающую синеву Тихого океана на пути в Англию через Панамский канал, мы оказались рядом.

Некоторое время мы молчали, и я недоумевала, почему он решил подойти ко мне. За те три недели, которые прошли со времени нашего отплытия из Сиднея, нам с ним почти не приходилось разговаривать, он производил впечатление человека серьезного, доброго, по немного наивного. После некоторого колебания он сказал мне, что, поскольку я писательница, а среди пассажиров ходят в какой-то степени даже опасные слухи, он хотел бы объяснить мне, что они совершенно безосновательны.

На больших лайнерах во время длительного плавания неизбежно начинает циркулировать множество слухов, а потому я попросила моего собеседника уточнить, что, собственно, он имеет в виду. Он остановился, повернулся ко мне и сказал:

– Наши спутники утверждают, будто европейские иммигранты, которых нам предстоит отбирать, все окажутся коммунистами. Но я, как глава этой комиссии, могу вас заверить, что это отнюдь не входит в намерения правительства.

Зная наше правительство, я сказала с иронией, которой он не заметил:

– Да не может быть!

– Вы, как писательница, – продолжал он, – можете объяснить им, что отборочная комиссия примет все меры, чтобы среди иммигрантов не оказались коммунисты или участники Сопротивления.

Я посмотрела в его серые честные глаза и спросила:

– А вы принимаете меры, чтобы среди них не оказались нацисты или фашисты?

Он нервно подергал себя за усы, явно растерявшись.

– Да нет. Об этом мы как-то не думали.

Путешествуя по Европе, я все время с тревогой вспоминала этот разговор. Мне постоянно приходилось слышать о том, что на мою родину приезжают бывшие нацисты, фашисты из других европейских стран и даже военные преступники. И тем не менее я с той же глупой наивностью, как и вышеупомянутый священник, продолжала думать, что эти люди не посмеют ничего затевать в Австралии, поскольку Западная Германия проводит политику денацификации.

В начале 1950 года политика Запада изменилась. В Англии, Франции и Италии мы стали свидетелями протестов против перевооружения Германии. В 1955 году мы своими глазами видели, что происходило в Западной Германии, – видели демонстрации студентов и молодых антифашистов против возрождения милитаризма, и в то же время все больше и больше бывших гитлеровцев и военных преступников начинало занимать в стране высокие посты.

Вернувшись домой в 1958 году, я с ужасом поняла, что и Австралия оказалась восприимчивой к возрожденной нацистской пропаганде. Друзья, которые за двадцать лет до этого бежали от Гитлера, рассказывали вещи, которые не могли не вызывать тревоги. Однажды я заговорила о зверствах, творившихся в оккупированных странах во время войны, и о нацистских лагерях смерти с одной моей родственницей. Когда-то вскоре после поражения Германии мы с ней вместе смотрели фильмы об ужасах Бельзена и других лагерей смерти, и она была потрясена до глубины души. А теперь она сказала мне:

– Ах, опять эти старые небылицы! Моя прислуга, полька-иммигрантка, говорила мне, что все это красная пропаганда.

Мое намерение написать этот роман постепенно созревало.

В 1959 году я, посетив многие социалистические страны, приехала в Западный Берлин. Я видела, что германский милитаризм усилился еще больше с возрождением нацизма. Проведя там пять месяцев, я с глубокой тревогой осознала, какая опасность угрожает миру во всем мире, и написала об этом книгу – «Жаркое лето в Берлине».

Отклик Европы на эту книгу был поразителен. Она сразу же была переведена на многие европейские языки, передавалась по радио, печаталась в журналах. И даже теперь, в текущем году, выходит ее новое издание, так как опасность возрождающегося нацизма признается всеми.

Решение написать «Жаркое лето в Берлине» пришло ко мне внезапно. А роман «Солнце – это еще не все» создавался медленно и был плодом больших раздумий.

Замысел его начал обретать форму в 1962 году, когда я вернулась домой. Иммигранты-антифашисты сообщали мне жуткие факты о террористических организациях, в которые входили усташи-хорваты, члены венгерских «Скрещенных стрел», польские офицеры. Газетные сообщения ежедневно подтверждали это. Украинского «деятеля», в свое время сотрудничавшего с гитлеровцами, встретили в сиднейском аэропорту австралийцы в нацистской форме.

Страшная история, которую мне рассказал югослав, чью семью уничтожили нацисты и усташи, помогла окончательному оформлению замысла моей новой книги. И в 1965 году я поехала в Сербию, чтобы собрать материал для югославской линии романа.

В Венгрии в 1966 году я проверила то, что мне было известно о фашистах «Скрещенных стрел». Еще раз побывав в Германии – как Восточной, так и Западной, – я нашла там большие перемены по сравнению с 1959 годом. Бегство старых нацистов способствовало и духовному и материальному прогрессу Восточной Германии. А в Западной Германии, с одной стороны, милитаристы и неонацисты вели себя теперь куда более откровенно и нагло (как Карл в моем романе), но, с другой стороны, старые борцы за мир и демократию получили значительное подкрепление, потому что среди молодежи усиливалось движение протеста, доказательством чего служат «марши мира» и антивоенные демонстрации. Все это подсказало мне образ Иоганна.

«Солнце – это еще не все» и «Жаркое лето в Берлине» сходны только в одном – в основу и того и другого произведения легли реальные факты, и это страшно. Я написала эти книги для того, чтобы предостеречь моих земляков и весь западный мир, показав, как язва неонацизма все больше распространяется по миру. Австралия – лишь одна из многих стран, где старые нацисты проповедью своих зловещих доктрин пытаются растлить молодежь, которую к тому же с самого начала «холодной войны» пресса, радио и кино постоянно обрабатывали в духе антикоммунистической пропаганды.

Если эта книга достигнет своей цели в обличении черных сил, действия которых могут привести мир на грань ядерной войны, значит она была написана не напрасно.

Мартин зажал ракетку под мышкой, снял очки и неторопливо протер их. Игроки и корт расплылись в подобие одной из тех модернистских картин, которые ему никогда не нравились, – рыжее пятно, прорезанное белыми линиями и белой полосой сетки. Он подышал на линзы и тщательно протер их еще раз – конечно, можно было бы этого и не делать, но он немного тянул время, чтобы отдышаться. И, не видя, он знал, в каких позах они ждут: Лайша, стоя у сетки, оглядывается на него, Дональд пригнулся, готовясь принять его подачу, Лиз слегка подпрыгивает – эта ее привычка, появившаяся чуть ли не с тех пор, как она научилась ходить, всегда его раздражала.

Все молчали. Они ждали, и он чувствовал их нетерпение, но продолжал дышать глубоко и размеренно, стараясь унять дрожь в икрах. Последний затянувшийся гейм совсем его вымотал. Теперь судьбу партии решала его подача, и он знал, что подаст плохо. Мартин медленно надел очки, и три юных лица сразу прыгнули в фокус – три пары глаз, смотрящих на него с нетерпением, юные напряженные фигуры: вот уже десять лет, как он почти каждое утро видит перед собой этих троих в этих позах.