— Да, господа, — нараспев продолжал он. — На земле весь род людской чтит один кумир священный, он царит по всей вселенной. Тот кумир — телец златой… Но златой телец может только мычать! А? Вдумайтесь, господа. Из-за коварного перезвона монет никто уже не слышит вдохновенной музыки, что нас окружает… Люди гибнут за металл.

— Просто какие-то куплеты Мефистофеля, — хмыкнул Шелти.

— Только не помню из какой оперы.

— «Гуно» Фауста, — снисходительно ответил неизвестный.

— А я думал «Фауст» Гуно.

— Мда?… Вы правы, мсье. Я оговорился.

— Позвольте представить, — сказала египетская мумия, — Эрик Деслер, Призрак Парижской Оперы.

— Да, это я, — с гордостью выпятил грудь призрак.

— Эрик! — радостно воскликнул Крюгер. Подойдя к нему, он коснулся его фрака рукой, словно желая убедиться, что это не сон. — Ты здесь? Разве тебя не пристрелили?

В руке призрака дрогнул подсвечник. Лицо болезненно вытянулось. Глаза забегали.

— Кристина?! Не верю собственным глазам! Какими судьбами, любовь моя? Молчи! Не говори ни слова. Ты здесь. О, как я счастлив. — Эрик опустился на одно колено и попытался поцеловать Крюгеру перчатку. — Позволь мне…

— Не позволю! — заорал Фредди, отскочив от него, как от прокаженного. — Не позволю! Опять ты за свое.

— Кристина, ты больше не любишь меня? — с горечью произнес Эрик. Он медленно выпрямился. — Вспомни, дитя мое. Я научил тебя петь. Я подарил тебе голос, от которого можно сойти с ума. И вот расплата за мою благосклонность! Ты хочешь растоптать мою любовь. Хочешь выбросить ее на помойку, на съедение крысам…

— Да я никогда тебя не любил! — взревел Крюгер. — И чего тебе вообще от меня надо?!

Черты Призрака Оперы исказились от гнева. Он шел на отступавшего к стене Крюгера, высоко подняв над головой подсвечник. С наклонившихся свечей на шляпу призрака капал горячий воск. Но он этого не замечал.

— Вы только взгляните, господа, на это неблагодарное дитя! — восклицал он, показывая на Фредди своим дрожащим пальцем. — О, тщедушное дитя порока, я не вижу в твоих глазах даже намека на сострадание. Но ничего, я тебя проучу… — Он выхватил из голенища сапога хлыст и замахнулся. — Я превращу тебя в синкопу!

Крюгер закрыл лицо руками.

Шелти перехватил руку Эрика за запястье и вырвал у него хлыст.

— Остынь, приятель, никаких Кристин здесь нет и не предвидится. Она ведь еще не успела продать душу Дьяволу?

— Продать! Опять вы о деньгах, — печально вздохнул Призрак Оперы, опускаясь в кресло. Он посмотрел на Крюгера. — Здравствуйте, мсье. Простите, не помню вашего имени?…

— Фредди Крюгер, — буркнул тот, приподняв шляпу.

— Кажется, мы с вами встречались? Ну конечно! У меня в Опере. — Эрик вдруг все вспомнил. — Это было ужасно. Эта ваша мадемуазель в шубе… Из-за нее я забрызгал кровью все клавиши органа.

— Как же вы уцелели?

— Музыка — вот мое единственное лекарство и спасение. Стоило одной молоденькой скрипачке наиграть мотив из «Торжествующего Дон Жуана», — и мои страшные раны затянулись сами собой и кровь опять зажурчала по жилам.

— Господа, — сказала египетская мумия, — как говорили древние фараоны, солнце уже закатилось. Предлагаю починить дверь и пройти в гостиную.

По кругу гостиной горели свечи, освещая сгорбленную фигуру в черном монашеском балахоне, которая сидела у погасшего камина. Костлявые пальцы, высовывавшиеся наружу из широких рукавов, не спеша перебирали четки.

В поднятом капюшоне нельзя было заметить ни головы, ни черепа, а на руках монаха не было ни кожи, ни мяса. И тот, кто, взглянув на него, решил бы, что перед ним находится скелет, был бы не так уж далек от истины. Но в капюшоне, в этой зияющей мрачной пустоте, как угли, тлели подвижные, цвета заката глаза.

— Добро пожаловать, братья, — низким грудным голосом произнес монах, завидев процессию, возглавляемую Бухнатоном.

— Да благословит вас Сатана!

— Аминь, — с вежливым поклоном ответил Шелти, спрятав в глазах циничную усмешку.

— Это Черный Монах, господа, — возвестила египетская мумия. — А это Шелти Догги по прозвищу Бешенный Пес и Фредди Крюгер с улицы Вязов, повелитель снов.

Все расселись по комнате.

— Повелитель снов? — переспросил Черный Монах, обратив к Фредди свой капюшон. — Позвольте узнать, как вам «Толкование сновидений» Фрейда, сын мой?

— Я Фред, а не Фрейд, — раздраженно передернул плечами Крюгер. — И если вы не один из тех психов, что изнасиловали мою мать, то я вам и не сын.

В капюшоне монаха засверкали глаза и залязгали невидимые зубы. Но было непонятно, смеется Черный Монах или трясет от возмущения челюстью.

Чтобы разрядить двусмысленную ситуацию, фараон Бухнатон изобразил громкий сухой кашель, который перекрыл все прочие звуки в комнате. В том числе и откровенный смех Шелти.

Призрак Оперы безучастно сидел в своем кресле, отбивая на подлокотниках музыкальный ритм. Его «Торжествующий Дон Жуан» все еще не был завершен. И где бы Эрик не находился, эта мысль не давала ему покоя.

— Все вы мои дети, братья и сестры, — весомо проговорил Черный Монах, когда мумии надоело притворно кашлять. — Ибо такова моя Черная вера.

— Я согласен быть вашим братом, — сказал Шелти. — Но только, извините, не сестрой.

— По возрасту ты годишься мне в сыновья! — повысил голос монах. — И ныне и во веки веков я буду обращаться к тебе «сын мой». И никак иначе.

— Ну, хорошо, падре. Вы меня уговорили. — Шелти повернулся к Бухнатону. — Послушай, Бух, а где же граф Дракула?

— Опаздывает. Но должен быть.

— Трам, тара-ра-рам, пам-пам; пум, пам-пам! — вдруг на всю гостиную пропел Призрак Оперы, но, спохватившись, смущенно приложил ко рту ладонь.

— Неплохо, совсем неплохо, — похвалил Шелти. — Но я бы еще добавил в конце: трам, пам-пам!

— На этом месте будет стоять пауза, — сухо заметил Эрик.

— Как вам будет угодно. Я ни в коей мере не претендую на ваши лавры бессмертного композитора.

Кто-то постучал во входную дверь. Фараон Бухнатон пошел открывать.

Через минуту он вернулся под руку с очаровательной блондинкой. На ней была красная блузка, жакет из козлиного меха и кожаная мини-юбка. На роскошной груди, которой могла бы позавидовать и красотка из «Плейбоя», висело множество золотых цепочек. Стройные, обтянутые черными колготами ноги завершались внизу бардовыми сапожками. На плече висела дамская сумочка с замком в виде сердечка.

Призрак Оперы оторвался от своих мыслей и с интересом уставился на незнакомку. Другие тоже как-то сразу приободрились, приосанились.

— Привет, мальчики! — звонко произнесла она, тряхнув своими длинными, простиравшимися до самой талии волосами. — Заждались?

— Что касается меня, куколка, — сказал Шелти, направляясь к ней походкой мартовского кота, — то я ждал этой встречи еще с колыбели.

— Как это мило, — усмехнулась она, поведя плечом.

— Меня зовут Шелти. А вас?

— Зовите меня Блонди.

— Ведьма с Лысой горы, — уточнил Бухнатон, развернув свиток с именами приглашенных. — Дунайская ведьма.

Оттеснив от молодой женщины египетскую мумию, Шелти помог новой гостье устроиться в кресле. Присев рядом, попытался взять ее руку в свою горячую ладонь.

— Какие у нас тонкие пальчики… — прошептал он.

Блонди отдернула руку, неуловимым движением царапнув его по щеке своими длинными, покрытыми черным лаком ногтями. В полумраке хищно блеснули ее зеленые глаза.

— Не так быстро, песик, — по-змеиному прошипела она.

— Будет исполнено, кошечка… — понизив голос, улыбнулся Шелти.

Черным Монахом внезапно овладело чувство раздражения.

— Дунайская ведьма? — с неприязнью переспросил он. — Насколько мне известно, ведьмы не бывают блондинками.

— Зато каждая вторая блондинка — ведьма, — парировал Шелти, лукаво подмигнув девушке и поймал ее ответный взгляд.

— Она может оказаться подсадной уткой, — гнул свое монах. — Где гарантии, что это не переодетый агент 007?