— И держите ваши мысли при себе, — не оборачиваясь, сказал Эрик.

— Но я молчу, — растерянно произнес Крюгер.

— А я читаю ваши мысли.

— Да-а?

— Кажется, я только что позволил вам в том удостовериться. Я читаю мысли, как с нотного листа. Особенно хорошо у меня это получается, если мне смотрят в затылок.

«Придется смотреть ему в задницу», — решил Крюгер и вздрогнул, наткнувшись на внезапно остановившегося спутника.

Эрик Деслер с достоинством повернул к нему свою благородную голову:

— Вы не отличаетесь изысканностью манер, мсье. — (Крюгер развел руками.) — Но я вас прощаю. Сегодня замечательный во всех отношениях день, и ничто не может вывести меня из себя.

«Подумаешь, напугал!» — мелькнуло у Крюгера, но он поспешно исправился:

— Я постараюсь больше не думать.

— Сделайте одолжение.

Выполнить свое обещание для Крюгера оказалось проще, чем для обезьяны разделаться с бананом: от мыслей в своей голове он за пять минут уставал порой также, как иная балерина за все представление.

Некоторое время призрак и Крюгер шли молча. На протяжении своего пути они миновали бесчисленные коридоры, лестницы, подвалы, спускаясь по потайным ходам все ниже под землю. Где-то там, наверху, санитары вытаскивали из-под рухнувшей люстры пострадавших, сновали озабоченные полицейские… А здесь, в этом мраке, среди холодных влажных стен двух путников окружала могильная тишина, нарушаемая лишь звуком их собственных шагов.

Они следовали по узкому коридору, когда внезапно впереди послышались странные звуки, будто миллионы маленьких фредди крюгеров зацарапали перочинными ножиками по шершавым каменным плитам.

Не успел Крюгер поинтересоваться, что может означать этот непонятный шум, как в отдалении возникло страшное светящееся лицо. Оно стремительно приближалось к ним на высоте человеческого роста, совершенно не тяготясь отсутствием под собой каких бы то ни было намеков на тело. Казалось, эта дьявольская голова только что вылетела из-под ножа гильотины.

У Фредди подкосились ноги.

— Что это? — прошептал он сиплым голосом, схватив своего спутника за локоть.

Отрешившись от глубокой задумчивости, Призрак Оперы издал жуткий вопль и, сбив Крюгера с ног, бросился в обратном направлении.

— Они меня сожрут! Они меня сожрут! — в панике кричал он.

— Кто сожрет? — Крюгер бежал за призраком, изо всех сил стараясь не отставать.

— Кы-кы-кы… Крысы! Крысы! — в исступлении вопил призрак. — Крысы! Кы-кы-кы…

Фредди взглянул назад. Горящее лицо несколько поотстало, но сопутствовавшие ему звуки усилились. Совсем близко раздавался нарастающий скрежет, шуршание и писк.

Наконец, Крюгер с призраком забежали в какой-то тупик, откуда у них уже не было времени выбраться, потому что в следующий момент к их ногам прихлынули волны бесчисленных маленьких существ, которые стали карабкаться по ним вверх. Они пытались забраться за шиворот, за пазуху, пролезть в штаны. Нашествие сопровождалось укусами острых зубов и царапанием кривых коготков.

— Кы-кы-кы… — хрипел Призрак Оперы, стряхивая с себя беснующихся грызунов. — Крысы, кры-ы-ысы…

Крюгер ругался, не выбирая выражений. Вот когда пригодилась его перчатка! Он рубал крыс лезвиями как заправский мясник. От него во все стороны летели серые головы с вытаращенными глазками-бусинками.

В азарте борьбы Призрак Оперы и Крюгер не заметили, как преследовавшее их огненное лицо оказалось рядом и неожиданно обрело тело. Эффект «отрубленной головы» создавался тем, что неизвестный держал в руке фонарь, который постоянно был обращен к его лицу. Теперь его голова уже не казалось головой «Медузы Горгоны». Это был худой остроносый старик, все лицо которого, как кора дуба, было покрыто глубокими морщинами. Из-под засаленной шляпы торчали длинные седые космы.

— Не двигайтесь! Не двигайтесь! — заорал он на Эрика с Крюгером, которые продолжали отчаянно отбиваться от облепивших их крыс. — Дайте мне их прикончить!

Повинуясь его призыву, оба замерли на месте, и старик принялся лупить дубинкой по карабкавшимся по ним крысам.

— Терпение, терпение, господа, — приговаривал он, мастерски превращая полчища грызунов в мохнатые лепешки с хвостиком.

С Крюгера и призрака градом сыпались изуродованные тушки. Смирившись с судьбой, оба стояли неподвижно, чтобы не мешать разошедшемуся старику, и только громко вскрикивали всякий раз, когда им на плечи опускалась его окровавленная дубинка.

Вскоре умные крысы поняли, что ползать по Эрику с Кроюгером куда опаснее, чем есть отравленный сыр. Живая волна вдруг разом схлынула, повернув в другую сторону.

Старик на всякий случай еще пару раз вдарил по господам своей дубинкой и засеменил вслед за убегавшими крысами, приговаривая себе под нос:

— Все равно ведь догоню, мои хорошие. Все равно ведь убью…

Фредди Крюгер оторвал тело от стены и поправил шляпу.

— Кто-то-то это был?

— Мой личный кы-кы-крысолов, — измученным, но вместе с тем счастливым голосом ответил Призрак Оперы, пряча в карман отвалившийся нос. — Если бы не этот малый, крысы давно бы меня съели.

Он был весь в липком, холодном поту. Измотанный, избитый, но не побежденный.

— А с носом вам лучше, — заметил Фредди без всякой задней мысли, просто не смог промолчать.

— Не беспокойтесь, — сухо отозвался призрак. — Я скоро его приклею.

— А чего мне беспокоится? — простодушно возразил Крюгер.

— Я и не такое видел.

Призрак Оперы заиграл было желваками, но спохватился, как бы не отвалился кусок щеки.

— Вы бы на себя взглянули в зеркало, мсье, — с достоинством парировал он. — Пусть у меня и накладной нос, но зато он куда лучше вашего настоящего.

Крюгер хотел вспылить, но не нашел в себе сил: дубинка крысолова все еще давала о себе знать. Фредди чувствовал себя самой натуральной отбивной котлетой.

— Мне, действительно, нельзя смотреться в зеркало, — хмуро пробормотал он, и в гробовом молчании они продолжали свой путь.

Призрак Оперы привел Крюгера в просторный зал, похожий на заколдованный каменный грот. Повсюду горели свечи. Колыхалось пламя, плавился воск. Сотни маленьких огоньков придавали обители Эрика Деслера неуловимое очарование. Казалось, в воздухе, прячась среди причудливых теней, витает какая-та роковая тайна.

Первым делом Призрак Оперы подсел к зеркалу и приклеил себе фальшивый нос. Затем увлажнил лицо кремом и старательно напудрился.

Крюгер скептически наблюдал за его манипуляциями, однако вскоре, не удержавшись, попросил разрешения воспользоваться одеколоном. Призрак с видимой неохотой протянул ему флакон с грушей, и Фредди попшыкал себе под мышками. У призрака вытянулось лицо, но он предпочел вежливо промолчать.

Усадив своего гостя в старинное, изысканно отделанное в стиле барокко кресло, Призрак Оперы пристроился за органом. Длинные костлявые пальцы опустились на пожелтевшие от времени клавиши, и зал наполнился проникновенными, густыми звуками.

В одно мгновение словно невидимая паутина заволокла Крюгера вместе с креслом, подавляя его сознание своим чарующим совершенством.

В его памяти помимо воли стали всплывать образы загубленных им детей. Они стучались ему в мозги своими маленькими головками и копошились своими тонкими ручонками в его немногочисленных извилинах, как будто хотели их совсем распрямить.

Крюгер снял шляпу, словно раскаиваясь в содеянном и моля о пощаде. Но натиск призрачных детей с каждой минутой усиливался. Сквозь океан бушующей музыки ему казалось, что он слышит их жалобные крики и стоны. У него звенело в ушах. Голова распухла, готовая в любой момент с треском лопнуть.

А Призрак Оперы, целиком отдавшись во власть своей музыки, продолжал вдохновенно нажимать на клавиши, извлекая под занавес все более низкие звуки, которые громоподобными аккордами пригвождали Крюгера к креслу.

Фредди в экстазе крепко сжал пальцы. От нечеловеческого напряжения из ушей, как из кипящего чайника, вырывались струи дыма. Потом точно такие же струи цвета морской волны исторглись из раздувшихся ноздрей. Макушка по шляпой дымилась. Череп трещал по швам.