Шаман выбежал из хижины, подбросил вверх перчатку и, приплясывая, исчез в лесу.

Тем временем всеми покинутый Крюгер не прекращал попыток перегрызть опутывающие его веревки. Сломав себе два зуба, он наконец смог освободить плечи. Он затряс ими, чтобы веревки сползли вниз, потом вытащил руки и докончил дело, сбросив их с туловища и ног.

Празднуя победу, он распрямил плечи и сделал несколько шагов вперед. Но тут за его спиной раздался какой-то странный скрип. Крюгер не придал этому значения.

А зря.

Ведь это падал подточенный термитами столб, к которому Фредди был привязан. Получив мощнейший удар сзади по черепу, Крюгер уткнулся носом в колючий тропический цветок.

Чтобы выбраться из-под придавившего его деревянного Идола, ему пришлось немало повозиться. Он зарылся в песок, как крот, и, прокопав себе подземный ход, выполз на поверхность.

Отплевываясь, стряхивая со свитера пыль, выдирая из носа колючки и поминутно чихая, он двинулся по опустевшему селению в слепой надежде отыскать свою шляпу и перчатку.

Ему повезло. И то и другое он нашел возле полуразвалившейся хижины шамана.

Любовно стряхнув со шляпы грязь, он водрузил ее себе на голову, словно это была и не шляпа вовсе, а императорская корона. Натянув на правую руку перчатку, он вновь почувствовал себя знаменитым Фредди Крюгером — повелителем снов.

На глаза ему попался бубен шамана. При виде этого незамысловатого инструмента Крюгер пришел в бешенство.

Он неуклюже прыгнул на него сразу двумя ногами, желая пробить его каблуками насквозь. Но упругая кожа не поддалась. Она лишь прогнулась и, вслед за тем, резко выпрямилась, сработав, как батут.

Перекувырнувшись в воздухе, Крюгер приземлился за несколько метров от хижины. Зарычав от злости, он подбежал к бубну и, схватив его обеими руками за обод, ударил себя по голове сверху вниз, словно пытаясь надеть его на шею вместо ожерелья.

Бубен не пострадал, а у Крюгера от этого удара треснул череп и из ушей вылетели барабанные перепонки. На глаза навернулись слезы.

И только тогда он догадался проткнуть бубен ножами и насадил его себе на правое запястье. А потом, ликуя, изрезал в клочья.

Покончив с ненавистным предметом культа, Крюгер немного успокоился и, отыскав свои барабанные перепонки, засунул их обратно в уши.

Фредди Крюгер плелся по тихому селению, не забывая заглянуть в каждую встречную хижину: не затаилась ли там в уголке какая-нибудь молоденькая дикарка? После пережитых от туземных воинов издевательств ему так хотелось пообщаться с прекрасным полом. Надо же хоть кого-нибудь напугать до смерти!

Но хижины были пусты.

И вдруг… опять эти бабочки! Обозленные внезапным бегством дикарей, они снова вернулись к хижинам и, налетев со всех сторон на Крюгера, подвергли его усиленной бомбардировке.

Он не успевал щелкать лезвиями, чтобы срезать головы пикирующим на него хищницам.

Но его не могли уберечь ни ножи, ни даже шляпа. Вскоре он был уже весь заляпан зеленой жижей. Она затекла ему за шиворот и хлюпала в ботинках. Ко всему прочему, голова его раздулась, будто в нее поднакачали воздух, а тело, напротив, съежилось и стало, как у дистрофика.

Вытянувшийся до немыслимых размеров нос болтался где-то ниже подбородка; чтобы он не отвлекал от борьбы, Крюгер захватил его языком и втянул в рот ВМЕСТЕ С НОЗДРЯМИ. Щеки Фредди, которые теперь можно было видеть и со спины, тряслись и подскакивали на плечах, как баскетбольные мячи.

Но этот лилипут — с арбузом вместо головы, лопухами вместо ушей и длинным хоботом вместо носа — все еще не собирался сдаваться. Фредди Крюгер на собственной шкуре впитывал суровый ЗАКОН ДЖУНГЛЕЙ: или ты сражаешься до последнего, или тебя самого съедят с потрохами. Он пищал, размахивал руками, не уставая потрошить гнусных крылатых тварей. Поскольку теперь перчатка стала ему мала, он держал ее за манжету, отвешивая этим глазастым черепам звучные пощечины.

Хуже всего было то, что Крюгера стал разбирать смех. Облепленный плотным слоем зеленой жижи, он корчился и стонал, будто клоун.

Наконец, он понял, что, если тотчас же не избавиться от наседающих на него бабочек, то от натуги развалиться на части.

Собрав в кулачок всю свою волю, Фредди бросился в сторону джунглей. Ботинки вязли в песке. Ноги заплетались. Он спотыкался и падал. И тут же снова вставал. И снова падал…

Ему казалось, что бежит он быстро, но на самом деле он передвигался со скоростью облитой помоями черепахи.

Он бежал и смеялся, как заводная игрушка-хохотун. Из-за размазанной по лицу жижи он почти ничего не видел.

Бабочки не отставали ни на йоту, они как будто хотели, чтобы он окончательно позеленел.

Крюгер то и дело получал сверху очередную дозу веселящей жижи. Он уже не беспокоился о своем носе-хоботе, и тот болтался у него от уха до уха.

Он смеялся, смеялся, смеялся. Смеялся не переставая. Смеялся до тех пор, пока наконец не углубился в заросли, где огромный летающий ТАРАКАН залепил ему рот своим хрустящим телом. Крюгер машинально разжевал его и проглотил, едва не подавившись застрявшими поперек горла ТАРАКАНЬИМИ УСАМИ.

Таракан оказался лечебным. Фредди внезапно охватила странная дрожь, и он едва не обделался. Зато спустя считанные мгновенье к нему возвратился его обычный облик, тоже по-своему кошмарный, но все-таки не настолько. С ужасными шрамами, но без излишеств вроде хоботовидного носа.

Теперь неплохо было бы почиститься и умыться, но для этого нужно было по крайней мере добраться до воды. И только он об этом подумал, как на него обрушились полчища мошек и москитов, привлеченных исходившим от него ароматом.

Насекомые лезли в глаза, ноздри, уши, увязали в липкой зеленой жиже, захлебывались в ней, подыхали; но на этом КЛАДБИЩЕ ПОГИБШИХ НАСЕКОМЫХ приземлялись все новые и новые голодные особи; их постигала та же участь, но к ним на спины тут же садились следующие, и праздник жизни продолжался.

Как ни размахивал Крюгер своей перчаткой, срезая назойливым козявкам крылья, как ни хлопал себя руками по телу, словно зашедшийся в танце цыган, — все было бесполезно. За каких-то три минуты Фредди превратился в натуральное пугало, вся поверхность которого, включая шляпу, была густо залеплена копошащимися насекомыми.

— Воды! Воды! — заорал он в отчаянии, но джунгли остались равнодушны к его мольбе, чего нельзя было сказать о мошках, которые сразу же забили ему рот по самую глотку, надолго заставив заткнуться.

Крюгер, как пьяный заяц, петлял между тропических деревьев, ежесекундно натыкаясь лбом на их упругие, негнущиеся стволы.

Проплутав по джунглям без толку около часа, он наконец набрел на небольшое озеро и прямо как был в одежде нырнул в воду.

Он проболтался некоторое время у самого дна, чтобы обмануть назойливых насекомых. И это ему удалось: когда он поднялся над поверхностью, их поблизости уже почти не было.

Крюгер принялся смывать с себя грязь. Помыл шляпу, выстирал свитер, прополоскал брюки.

После стирки настроение поднялось.

Фредди не спешил покинуть приветливое озеро, а замер по пояс в воде, обмахиваясь шляпой. Светило полуденное солнце, пели птички, вдоль берега плыло такое живописное бревно… бревно… бревно…

Бревно?! Но разве у бревна могут быть глаза? И почему оно плывет так быстро, если на озере нет ни малейшего течения?

Пока Крюгер пытался напрячь свои немногочисленные извилины, бревно стремительно приближалось. И только когда его передняя часть вдруг разделилась на две половины, и в образовавшейся расщелине показались крепкие отростки, подозрительно напоминающие зубы, до Крюгера наконец дошло.

— Крокодил! Мама, это же крокодил!

Разметав вокруг себя веер брызг, он кинулся к берегу. Ботинки увязали в иле. Водоросли цепляли за ноги. До берега, казалось, — как до горизонта.

Крюгер помогал себе шляпой. Держа ее в левой руке, он греб ею, рассекая перед собой мутную воду.