– Любимая, потрясающе! Мы с тобой так давно не танцевали уже лет пять, да? Еще чуть – чуть, и все это кончится яростной эротической сценой на полу… Клянусь… Я не могу… Ты меня сводишь с ума… Совсем…
– Хорошо, любовь моя!… Я согласна. – Она чуть пожимает плечом. – У меня пятки ломит.. Страшно немножко. Держи меня. Помнишь, доктор говорил как – то, что можно побороть это – танцем? Помнишь, да? – Ее зрачок чуть расширен от затаенной боли.
По прежнему, танцуя, она легко подводит меня к краю широкого голубого пуфа в прихожей, у зеркала, и мы садимся на него одновременно. Она оказывается на моих коленях с совершенно прямой спиной. Обнимает меня за шею. Целует в висок. Он влажен от пота.
Мишка садится у косяка гостиной, тоже прочертив по нему гибкую линию позвоночником..
– Ух, ты! Здорово. По – моему, я десяток лет разом сбросил.. Классно, ребята. – Кисти Мишкиных рук, подвижные и нервные, повисают совершенно свободно вдоль тела. – Аньку бы еще сюда… С Вами – вообще классно. Всегда. Спасибо.
– Пить хочешь? – соскользнув молнией с моих колен, фей касается всей ладонью головы Мишки. Он трепетно ловит губами ее запястье Выпускает тут же… – Сейчас я принесу. Где то был томатный сок и холодный лимонный чай. Кто что хочет?
Я выбираю горечь чая, Мишка – томатный сок. Фей, вручив нам стаканы, и сидя на пуфе, смотрит на то, как я стягиваю с себя смокинг, отстегиваю квадратики запонок, осторожно роняя их на подзеркальник трюмо. Потом берет меня за руку, целует пальцы, перебирая горячим дыханием. Шевелятся и пальчики на ее крохотных ножках.
– Устала? Где то тут тапочки твои. – Я наклоняюсь, отворяя дверцы гардероба, и почти тотчас отыскивая в нем пушистое великолепие бардового цвета, невесомое крохотное «лебяжество», отороченное тонкой шелковой нитью. Привезено из Парижа. Это было то время, когда мне приходилось носить ее на руках чаще, чем сейчас. Тапочки почти не износились. Она редко надевает их. Мы даже забыли взять их на дачу.
– Сейчас… Дай ножку. Что ты?! – Она смотрит на меня и морщится. Смешно. По детски. – Что такое? Больно? – Я ощупываю ее стопу и лодыжку. – Все в порядке, ласточка моя, что ты? Где болит? – Встревожено и внимательно смотрю на нее. Опять судорога?! Только этого нам не хватало. Сердце ухает камнем вниз…
– Нет. Не больно. Мешает мне вот там! – сердито произносит она, и голос ее становится резким и хриплым. – Колется что – то такое. Внутри. В тапочке. Я не нарочно. – Она закусывает губу, на ресницах ее тотчас повисают капли – слезинки.
– Э – гей, не плачь, королева, ты что?! – Гудит рядом шмелиный баритон Ворохова. – Какая чепуха, зачем плакать? Ну – ка, дайте мне сюда это чудо. – Мишка осторожно берет в руки тапочек, дует на легкий помпон вишневого цвета и ощупывает пальцами подошву, стельки. А – а! Да тут просто отклеилось по шву, в носке.. Поэтому – давит на пальчик. Ну, ты совсем королева.. Как в сказке..– Мишка с неподдельным любопытством и восхищением смотрит на фея. – И где же это вот таких, как ты, производят?
– Нигде. Они – штучные. – Прищуриваюсь я и подмигиваю фею. – Моя голубка – эксклюзив.
– Знаем, знаем! – Мишка надевает поверх смокинга плащ и становится похожим на чужака – инопланетянина… – Поеду я, ребята, поздно уже! Что тебе привезти, королева, говори? Тапочек – само собою. Я его заклею.. У меня есть такой клей, для холста и рам. Все будет о, кей. А еще что? Ну? – Он присаживается на корточки, возле фея, поглаживая ее пальчики. – Что привезти тебе? Печенья, шоколаду, что? Не болей только. Христа ради! Если бы Анька в машине была, она бы с ума сошла сразу! Она тебя любит, как сестренку, надышаться не может на тебя… Не болей только.. Пиши свои стихи. Книжки пиши свои… Ради Бога!
– Миша, у меня такая смешная жизнь.– Фей, склонив головку к плечу, улыбаясь, грустно смотрит на Ворохова своими озерами глаз..
– Почему? – удивляется Мишка, по прежнему, держа в своей сильной руке ее ладошку. – Как это? Что значит это – смешная? Чего это ты?
– Ну как же? Я даже себе тапочки купить не могу. Нет таких ра -ааз – меров! – Фей опять морщится и вдруг чихает. Смешно, трогательно, как котенок.
– Я тебе сказал же: заклею эти. Будут, как новые! Ну- ка, давай, в ванную, бегом, и спать! – Мишка осторожно приподнимает фея с пуфа. – Грэг, ну – ка, бери ее. Тащи в ванную. Купай, грей… Завтра, на даче, на чердак полезу, буду смотреть, что там с отоплением. У тебя когда лекции?
– Завтра нет. Свободный день. Вместе поедем. Ближе к обеду. Надо отоспаться.
– Я с вами! – Зевая, бормочет фей и вдруг обращается к Мишке – Ты мне можешь куклу купить? Такая, знаешь, фарфоровая, в красной бархатной шляпе.. В кринолине.. Это в магазинчике, там, на площади, слева от театра.. Я видела, когда мы мимо проезжали. У нее в руках еще веер…. Мне для книги нужно…
– Не вопрос, Madame. Ваша воля. Завтра привезу. Спокойной ночи!
Фей, обняв Мишку за плечи, и чмокнув его в наклоненную макушку, исчезает в боком повороте прихожей. Уже у двери я протягиваю ему деньги
– Зачем? – Мишкины брови ползут вверх – Что ты выдумываешь, убери! Между мушкетерами не принято, брат…
– Кукла же дорогая. Антиквариат. Ручная работа. Ты так избалуешь ее. Зачем?
– Королев нельзя избаловать. Их можно только боготворить. На это есть право у каждого подданного. – улыбается довольно Ворохов и, прищурившись, подмигивает мне. – До завтра.. Поеду я… Звонить не буду. Поздно. Давай. Пока. Боже, храни Королеву! – насвистывает Ворохов и исчезает в полусумраке лестницы, подмигивая мне обеими глазами и поднимая руки вверх.
Глава десятая. Сто мер золота фея…
….Когда я вхожу в спальню, то вижу фея, безмятежно свернувшегося клубочком поперек кровати, в махровом халате апельсинового цвета. Фей спит, и спит так сладко, что будить его это – преступление… Я и не бужу. Просто беру на руки.. Пушинка.. Халат весит больше, чем она… Кажется, под халатом нет ничего. Абсолютно. Зажмуриваюсь на миг. Глубоко вдыхаю. Весь ее аромат. Сразу.
– Ты меня не уронишь? – Она сонно вздыхает, уткнувшись носом в мое плечо. – Я не нашла… – она зевает – Не урони… пожалуйста… Спать хочется..
– Спи… Конечно, спи… Только, давай, снимем вот это.. И ронять тут нечего.. Одни перышки, да крылышки.. Ангелочек… – улыбаюсь я. И осторожно развязываю пояс халата… – Вот так. Ручку подними, Умница… Теперь – другую… Что ты смеешься? Что такое?
– Как будто я опять – маленькая… – Она смотрит на меня, подняв головку вверх.
– Как хорошо быть маленькой.. – И тут вдруг она морщится и начинает растирать тонкой рукой, резко наклонившись вниз, пятку левой ножки.
– Нет… Не получается, милый.. Не получается… быть маленькой.. – всхлипывает она – Видишь, вот… Больно опять… Там, что, снег? – Кивает головой на проем окна.
– Нет. Дождь. – Я приглушаю свет ночника еще на одно деление, поправляю подушки. – Ложись.. Я разотру ножки… Согреешься, и все пройдет. Давай. Вот так, ложись. Вот и рубашка твоя…. Нашлась. Под подушкой… Сколько же она тут лежит? Два месяца? – Я осторожно окутываю фея прозрачным облаком вышитого батиста и шелка, и тут же слышу ее приглушенный стон.
– Милая, сейчас… Я недотепа… Прости. Что ты? Что такое? Больно? Где?
Она смотрит на меня сквозь ресницы и дотрагивается пальцами до кончика левой груди.
– Тут вот больно… Может быть, это от корсета? Зачем я его надела?!
– Ласточка, дай, я посмотрю… Боже мой.. Тут царапина.. Откуда? Ты что, упала? Нет, господи, что это такое? Такая нежная кожа… Моя девочка… Тише.. я только подую… Так красиво… Розовый рубин… Мой рубин…
– Перестань, мне – щекотно… Что ты делаешь? – Ее губы открываются навстречу моим… – Ты опять хулиганишь.. Нет тут царапины.. никакой.. Просто больно… отпусти.. Баловень такой.. Негодный мальчишка… Грэг..перестань, прошу тебя! Лучше скажи, почему больно? Рубашка мягкая, а мне… Кричать хочется… Правда.
